самоидентификации, потому что, только чётко осознавая предельность и конечность жизни, человек обретает свободу и желание выяснить сущность своего предназначения в жизни и максимально полно реализовать его. Лично меня смерть вернула к жизни, избавила от предрассудков и на-вязанных обществом стереотипов. Я вновь обрела масштаб и глубину прозрения, чуткость восприятия и свободу мышления. Снизошедшее на меня просветление словно приподняло моё мировосприятие над повседневным бытием, и я получила возможность охватить жизнь в движении, большими кусками, запечатлевая её не фрагментами, а целыми фильмами.
Настенька, просветление представило жизнь в новом образе – как пространство, благоприятствующее самореализации. Оказалось, что если не погружаться в детали и не отвлекаться на решение второстепенных задач, то даже в условиях сложившихся социальных коммуникаций можно вполне следовать своему предназначению. Важно только понимать, что после человека в истории цивилизации остаются не его земные дела и светские достижения, а квинтэссенция его жизни – материальные или виртуальные следы его стремления преодолеть границы рутинного и навязанного, выйти на просторы возвышенного и косми-ческого. Человеческая жизнь – это долженствование, необходимость служить кому-то великому, господствующему, возможно, сверхъестественному. Реализовать неуловимое и грандиозное практически невозможно, но вот приблизиться к нему, попытаться дотянуться и соприкоснуться с ним – это вполне по силам каждому. Устремлённость человека к Богоподобному, потребность соприкоснуться с возвышенным и сакраментальным возносит человека над суетой обыденности, придаёт масштаб и глубину его деятельности. Но самое главное, добытое и материализованное на этом сложном и тернистом пути к священному Граалю, остаётся в бытии после смерти тела и на века запечатлевает значимость, авторитет и глубину прозрения создателя.
К тридцати трём годам я на высоком профессиональном уровне знала русскую литературу, но только после того, как я начала изучать русскую философию, мне открылась глубинная особенность русской культуры – её миролюбие, человеколюбие и стремление к всеохватывающему единству – Софийности. Я вдруг поняла, что воинственность, которая долгое время составляла основу моего мировосприятия, не характерна для русской культуры, что это скорее патология, чем закономерность в русском характере.
Получив откровение, прозрев жизнь вне мелочей, суеты и обыденности, я начала находить ответы на многие ранее недоступные и закрытые для меня вопросы. Так, однажды, я обнаружила причину противоречивости своего мировосприятия, которая проявлялась в непостоянстве моего поведения, непоследовательности поступков, сомнениях и неудовлетворённости. Оказалось, что, с одной стороны, я воспитывалась поколением, которое прошло кровопролитнейшую в истории человечества войну и выиграло её, но, с другой стороны, моё воспитание проходило в культуре, корни которой уходили в христианскую этику, которая проповедовала миролюбие, жизнелюбие и человеколюбие. Именно поэтому, с одной стороны, я мыслила себя воином-победителем, нацеленным на подвиг во имя Родины, на борьбу с врагами, но, с другой стороны, воспитанная на традициях русской культуры, в глубинах своего подсознания я тяготела к слабым людям, борясь за их исцеление, спасение и выздоровление. Во мне с переменным успехом боролась сильная, свободолюбивая и непримиримая к слабостям окружающих личность, и од-новременно всепрощающая, тяготеющая к милосердию, альтруизму и жертвенности сущность. Именно поэтому я то вычёркивала из своего круга общения слабых, несостоявшихся учеников, презирая их и демонстративно не здороваясь при встрече, то больше года занималась подвижничеством, посвящала себя спасению мужа-алкоголика. И как в первом, так и во втором случае, я шла до конца, забывая о себе и о своих личных интересах.
Получив просветление, я осознала смыслоопределяющую сущность своей жизни. Все события вокруг меня словно расставились по своим местам: острые углы сгладились, непонимание людей перешло в дружелюбие и отзывчивость, а те промежуточные цели, которые раньше давались мне с таким трудом и внутренними потрясениями, стали легкодоступными и приносящими удовольствие. Я научилась убегать от неприятных мелочей и жить только по большому счёту, совмещать жертвенность и терпимость с проявлениями силы и воли. Я вновь обрела уверенность в себе, и в основу моих поступков вернулось содержание.
Настенька, понимание цели и смысла своей жизни сделало меня настолько счастливой, что этим счастьем я стала заражать окружающих людей. Если раньше они отмечали во мне безудержность энергии, которая с годами всё более и более истощалась, то после озарения я начала испытывать такое удовлетворение от жизни, что его с лихвой хватало, чтобы обогреть других людей. Я окончательно освободилась от тягот повседневности: потребительства во взглядах, рутины на работе, хлопот в семье, стяжательства в быту, суеты в досуге. Все эти события в действительности мало зависели от моих возможностей, а происходили в большинстве своём по случайному стечению обстоятельств. Моё внимание переключилось исключительно на восприятие творчества и результатов моей интеллектуальной деятельности, на проявления креативности, харизмы, рефлексии. В этом я находила вдохновение, потому что все эти события зависели только от меня: от моей усидчивости, начитанности, эру-диции. Чем больше я созидала, чем полнее выкладывалась в своих исследованиях, тем более впечатляющими для меня самой оказывались результаты моей творческой активности. Я словно вернулась во времена своей беззаботной молодости, когда, поощряемая высокими идеалами и целями, подстёгиваемая здоровой конкуренцией и духом соревнования, я творила на радость себе и людям.
Что интересно, внученька, чем больше я углубляла свои знания в исследовании русской литературы и философии, тем больше во мне пробуждалось любви к труду, людям, знаниям и жизни. Я переполнялась трудолюбием, человеколюбием, любознательностью и жизнелюбием. Во мне вновь возродилось желание созидать, преобразовывать, отдавать и доносить людям. Проникновение в глубины русской культуры оказалось настолько интересным, захватывающим и поучительным, что я с головой окунулась в этот мир информации, наслаждаясь и обогащаясь новыми открытиями, знаниями, опытом. Внученька, я перестала работать – я начала творить. Если в последнее время в своей работе я видела только денежный эквивалент, возможность прокормить семью и решить насущные материальные проблемы, то полученное откровение превратило не только мою работу, но и всё оставшееся время в сплошной акт творчества, в котором время перестало делиться на «рабочее» и «личное». Оно стало единым и целенаправленным – временем творчества. Каждый новый день превратился для меня в новый акт творения, в котором я, наслаждаясь, созидала, воплощала и вдохновляла. Трудности и препятствия по-прежнему преследовали меня, но теперь они не задевали моего внутреннего состояния комфорта и удовлетворённости, а оставались за пределами моего восприятия, зато творчество и все связанные с ним события вышли на первый план и проходили ярко, празднично, показательно, вызывая восторг и душевную благодать.
Вдохновлённая творчеством я перестала различать рабочие и выходные дни, праздники и будни. Теперь каждый день для меня проходил как сплошное исследование, с новыми открытиями, написанием книг, выступлениями на конференциях и семинарах, общением со студентами, аспирантами и коллегами. Не замечая сложностей, я защитила докторскую диссертацию, к сорока годам стала профессором, заведующей кафедрой ведущего университета Украины. Вокруг меня стала группироваться молодёжь, образовываться научная школа. В своих исследованиях я старалась показать, что русская литература, начиная с самых истоков и до последних лет, сосредотачивает в себе, как писал Николай Гаврилович Чернышевский «всю умственную жизнь народа», и именно по этой причине она тесно переплетена с русской философией. Основателями ведущих школ в русской философии являлись классики русской литературы. Так, основателем школы русской исторической философии является публицист, автор произведения «Философические письма» Пётр Яковлевич Чаадаев; среди основателей школы философии западников и славянофилов видное место занимает русский публицист и писатель Александр Иванович Герцен; школу философии «русского зарубежья» представляет, в том числе, и писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский; в совершенно отдельные направления русской философии выделяют творчество двух титанов русской литературы Фёдора Михайловича Достоевского и Льва Николаевича Толстого. Как оказалось, все эти направления русской литературы и философии в той или иной степени оказали влияние на развитие мировой культуры.
Мой поднявшийся авторитет в научном мире помимо внутреннего удовлетворения самым невероятным образом повлиял на благополучие в моей семье – Саша нашёл в себе силы и окончательно отказался от спиртного. Мои успехи в науке, та слава, которую приобрели мои лекции и мои идеи, пробудили в нём самолюбие, и он, собрав оставшуюся волю, окончательно избавился от алкогольной зависимости. Он стал ведущим специалистом в своём институте, и те, кто уже поставили крест на его карьере, с радостью вновь приняли участие в его судьбе и впоследствии способствовали его продвижению в академики. Благодаря Саше мы получили новую, более просторную квартиру, купили машину, дачу под Киевом. И таким образам к сорока годам я имела то, о чём многие в советском государстве только могли мечтать.
Что касается Наташеньки, то она росла не по дням, а по часам, радуя нас своими успехами. Признаюсь, внученька, теперь я мало занималась её воспитанием, возложив эту обязанность на советские институты образования и Сашу. Я доверяла им, потому что знала, сколько талантливых людей самозабвенно отдавали лучшие годы своей жизни воспитанию чужих детей. Для многих из них чужие дети становились ближе и роднее, чем свои. Я и себя относила к таковым: отдавая лучшее своим студентам и аспирантам, я практически ничего не оставляла для своей единственной дочери. Но я считала, что так поступают все педагоги, потому что в этом и заключается их призвание и предназначение. Что касается взаимоотношений дочери с отцом, то, не встречая с моей стороны сопротивления, они тяготели друг к другу всё больше и сильнее. Не знаю, откуда у них взялась эта привязанность друг к другу, но Наташа в точности копировала поведение отца, говорила его словами и часто совершала поступки, которые больше подходили под мужской тип поведения. Но я уже не ревновала, потому что старалась больше находиться в своём мире творчества и масштабных идей. Абстрагируясь от реальной жизни, я понимала, что тот тип поведения, который прививал нашей дочери Саша, больше подходил к советскому обществу и, соответственно, опираясь на него, Наташа могла достичь больших успехов в повседневной жизни.
Я замечала,
