не воспринимаемо по сути, а, во-вторых, факт восприятия – это функция я-психики? Или воспринимать может и не-я-психика? Тогда в чем между ними разница, если учесть, что факт восприятия это одна из основных функций я-психики?
Если я еще в состоянии узнавать о своем присутствии в мире, воспринимать себя в нем, т.е. идентифицировать его и себя, значить я еще живу, присутствую в бытии, нахожусь по эту сторону Рубикона. Но тогда почему я считаю, что нахожусь в небытии? На чем основывается уверенность, что окружающие меня образы являются характеристиками небытия, а не побочным эффектом моего больного, предсмертного мировосприятия? Факт прохождения Рубикона, характеризуется, прежде всего, тем, что я-психика лишается своей функциональной гармонии и перестает быть, существо-вать, в том числе, воспринимать и ощущать мир любым способом и в любых состояниях. Она перестает быть я-психикой и превращается в не-я-психику, качественно новое состояние присутствия для себя и мира. Если пусть слабое, но восприятие осуществляется, значить психика по-прежнему остается в состоянии я-психики, значить она еще здесь, в бытии, и не перешагнула черту небытия. Психика может функционировать в небытии, но ее функциональная активность никак не может быть связана с ощущением и восприятием. Ощущающая и воспринимающая психика в небытии – это нонсенс!
***
И хотя я понимала принципиальную невозможность присутствия я-психики в небытии, пусть даже и в полуразрушенном состоянии, я, как я-психика, там все же присутствовала. Не знаю, как это стало возможным, что произошло, и кто «пропустил» меня в небытие в таком структурном и функциональном виде, но я там находилась и обозревала происходящее. Факт оставался фактом, чем больше усугублялась моя агония в бытии, тем спокойней я осматри-валась в новом для себя мире отсутствия-присутствия. Теряя себя по частям в жизни, я обнаруживала себя в таких же долях в небытии, словно фрагментами забирала себя из одного мира и переставляла в мир иного существования. Причем мой переход из мира бытия в небытие осуществлялся с сохранением структуры и основных функций. Я действительно присутствовала в небытии не как не-я-психика, а как потрепанная прохождением через Рубикон я-психика.
Чтобы как-то успокоить пробегающую череду образов-ответов, навести порядок и дать лад происходящим вокруг меня событиям, первое, что я сделала – это постаралась подавить бунт в себе, остановить процесс саморазрушения я-мировоззрения и сохранить оставшуюся структуру. Я отложила «на потом» рассмотрение причин спровоцировавших я-мировоззрение на бунт, потому что любой анализ правильности или неправильности этого шага требовал внутренней концентрации, трат драгоценных порций энергии я-сознания, а они сейчас мне были нужны для совершенно иных целей. Нужно было сохранить оставшуюся структуру и фун-кциональную активность я-мировоззрения, чтобы противостоять внешнему влиянию новой среды присутствия – небытия.
Второй шаг, который я предприняла после стабилизации внутренней системы взглядов заключался в том, что я заставила себя смириться с фактом своего присутствия в небытии как с данностью. Я понимала, что чем больше этот вопрос будет меня волновать и тревожить, чем больше я буду вопрошать к нему, тем позже я найду на него ответ, потому что разобраться в череде мелькающих образов-ответов было практически невозможно. Я сделала внутреннюю установку на то, что многое из происходящего со мной и во мне, нужно принимать как свершившийся факт, и лишь потом, после понимания хотя бы общих характеристик нового пространства присутствия, в более спокойной обстановке, поэтапно разобраться в произошедшем. Для того чтобы обозреть предстоящие образы-ответы нужно время и соответствующая обстановка, а в спешке, на ходу, обозрение было просто невозможно.
Поэтому, успокоив себя, наведя жесткую дисциплину в мыслях, я пресекла тиранию терзающих остатки я-мировоззрения вопросов, и только после этого мне удалось осмотреться в новом для себя пространстве присутствия, сложить о нем определенное представление. Безусловно, чтобы сделать это, потребовались неимоверные усилия, которые к тому же не сразу увенчались успехом. Парализованность и практически полное разрушение я-мировоззрения, делало меня неуклюжей и какой-то искореженной, перекосившейся, привязанной к определенному углу зрения. Я понимала, что в мире небытия я, как я-психика, по всей видимости, присутствую как исключение, что воспринимать и ощущать небытие – это эксклюзивное право, которым нужно воспользоваться бережно и по максимуму. А для этого в первую очередь все сверши-вшееся со мной нужно обозреть и воспринять как целое, без рассмотрения отвлекающих и уводящих от понимания деталей. И начать обозрение нужно с низвержения в ничто: с момента провала я-мировоззрения в я-подсознание до момента попадания в новую среду присутствия – небытие.
Несмотря на все внутренние потуги, я с прискорбием констатировала, что в небытии я, как я-психика, совершенно лишилась активности и самостоятельности. Я стала полностью зависима от чужой воли и могла обозревать только то, что мне предлагали, выставляли для обозрения. Поэтому мир небытия и предшествующее низвержение, я обозревала только в том виде, который попадал в поле обзора, который открывался сам, без моего участия, поэтому увиденное мной, возможно, было неполным и однобоким. Но для меня оставалось главным, что я все же смогла воспринять и ощутить то, что по идее не подвластно восприятию и ощущению, как функциям я-психики. Мою задачу частично упрощало то, что большую часть низвержения в небытие я оставалась как целостная я-психика, поэтому первые этапы низвержения идентифицировались мной с достаточной легкостью и уверенностью. Обозрение собст-венного присутствия при преодолении Рубикона и за Рубиконом воспринималось мной, главным образом, с привлечением интуиции, возможности обозрения неуловимого и ускользающего, потому что это было новое пространство присутствия, по идее присутствия я-психики как не-я-психики. Но так как я, по непонятным причинам, все же оставалась в небытии как я-психика, то само обозрение качественно новой среды присутствия для я-психики, ощущалось и воспринималось как действие на грани невозможного.
Как у меня получилось сделать это невозможное, я не знаю. Возможно, чрезмерное желание выжить стимулировало разорванное в низвержении я-мировоззрение периодически объединяться и фиксировать ускользающие фрагменты; возможно, на самом деле, умирающим в последние секунды жизни раскрываются особенности перехода психики из мира реальных событий в мир небытия, но мне удалось обозреть этот переход из одного мира в другой. На грани интуиции и бреда мне удалось составить общее представление о переходе психики из бытия в небытие. Насколько мое представление соответствует действительности – трудно судить. Я еще не встречала тех, кто окунался в глубины существования и обозре-вал первопричину жизни и смерти. Возможно, мое представление было неполным, а, возможно и надуманным, потому что факт падения в ничто равносилен соприкосновению с небытием, а как можно составить представление о небытии, если только бытие раскрывает свое содержание, да и то фрагментами? Небытие же – непознаваемо, на то оно и небытие. Поэтому как я могу утверждать, что увиденное и запечатленное мной соответствует истине, если все мною сказанное невозможно проверить?
Но, в любом случае, просматривая позже свои переходы из бытия в небытие, я убедилась, что периодичность прохождения этапов низвержения в ничто всегда остается неизменной. Преодолевая границу между жизнью и смертью, я всегда испытывала одни и те же ощущения и обозревала одни и те же образы, что убедило меня в правильности первоначального обозрения и запоминания основных событий целого.
***
На мой взгляд, анализ перехода из бытия в небытие равносилен рассмотрению первоосновы человеческого существования, потому что в бытии человек присутствует, есть, а в небытии его уже нет. Причем, мы всегда должны помнить, что рассмотрение перехода из бытия в небытие, и обозрение самого небытия, связано с рассмотрением существования исключительно я-психики или же не-я-психики, и никак не связано с анализом функциональной активности я-тела (организма). Как существование я-тела человек присутствует в совершенно ином измерении, в котором преобладают качественно иные критерии оценок. Как я-тело человек соответствует миру живой материи (миру биологических организмов) или в более привычной терминологии – миру жизни. В науке собрано достаточно примеров, в которых показано, что человек может присутствовать в жизни как я-тело, но при этом отсутствовать как я-психика, и при этом совершенно перестает быть человеком. Человек с разрушенным мозгом – это уже не человек в полном значении этого слова, это биологический организм, который при определенных условиях в состоянии организовать свое временное присутствие в пространстве живых организмов – биосфере.
Одновременно, как я-тело человек может практически отсутствовать в бытии, быть непригодным для существования в биосфере, но присутствовать как я-психика и при этом оставаться именно человеком, совершать выдающиеся открытия и пользоваться заслуженным авторитетом в масштабах цивилизации, как, например, известный физик Стивен Хоккинг . Поэтому рассмотрение бытия и небытия, а также особенностей низвержения в ничто, представляет ценность только в свете существования я-психики как первоосновы существования человека.
Одновременно, анализ первоосновы существования человека – это процесс условный, но полезный. Разлагая обозреваемое, мы опредмечиваем его, делаем доступным для глубокого и последовательного обозрения, перетягиваем его из запретной непознаваемой зоны в мир реальных событий, в котором высветленные фрагменты существования подвергаются знаковому обозначению и идентификации. И пусть перетянутые из небытия в бытие фрагменты сущес-твования потеряли связь с действительным существованием, пусть высветленные фрагменты небытия в бытии превратились в утратившие ценность, застывшие копии истинного существования небытия, но зато через них мы соприкасаемся с существованием первоосновы. По высветленным фрагментам небытия, рассматриваемым нами в бытии, мы слагаем представление о существовании небытия, тем самым, приближаясь к разгадке тайны первопричин своего существования (существования как не-я-психики), раскрываем видение смерти не как данности, а как пространства существования дочеловеческого.
В низвержении я-психики в ничто я смогла выделить три основных этапа. Первый этап падения в ничто связан с утерей ощущения собственного тела и раскрытием истинного положения я-психики. И хотя я не чувствовала я-тела изначально, но почему-то понимание этого события подсказало мне еще одну возможность раскрытия истинных взаимоотношений между я-телом и я-психикой. Я-психика высвобождается из тени я-тела и проявляет свою значимость только в крайних ситуациях, в моменты очевидного прибли-жения гибели я-тела. Возможно,
