составляющие структуры: они целостны и неделимы, и альтернатив здесь никаких нет. Но почему нельзя обозреть небытие, высветлить его как целое, как поток, и потом это все вынести для идентификации в бытие? С чего я взяла, что уровень совершенства моей психики для этого не подходит? Ведь падение в ничто представлялось мне как ускользающие тени, а это уже есть обозрение, это уже есть высвечивание са-мого падения. Выходит, что пусть ускользающее, пусть неясное и абстрактное, но постижение небытия как целого, неделимого и неразложимого процесса при возвращении из состояния падения в ничто все же возможно? Это состояние равносильно соприкосновению со смертью, потому что мы низвергаемся к ней, мы вплотную с ней сближаемся, но по тем или иным объективным причинам, главным образом, за счет продвинутой современной медицины, нас от туда «забирают». Мы возвращаемся в бытие с запечатленными картинами небытия, с вынесенным обозрением глубинных процессов существования человечества. И чем плотнее мы соприкасаемся со смертью, чем дольше мы задерживаемся в небытии, тем полнее мы его запечатлеваем в я-мировоззрении.
Да, небытие как ничто и смерть неделимо – это целостное конечное состояние, которое открывается только обозревающему. Для детального анализа, разложения на составляющие, небытие не подходит, потому что еще нет в природе такой силы, которая бы разложила на части первозданность. Но одновременно, как целое, неделимое существование оно открыто для обозрения. И если падающая в ничто психика органично самодостаточна, если готова к масштабному восприятию необъятного, готова унести непосильное и вселенское, то фрагменты обозреваемого целого обязательно запечатлеваются в ней и при возвращении в бытие идентифицируются, обналичиваются, знаково обозначаются, что и приводит к высвечиванию факта падения в ничто, к более менее полному представлению о небытии.
Но в этой связи возникает следующий вопрос: пусть возвращение из падения в ничто действительно возможно, пусть соприкосновение со смертью еще не означает фактическую гибель для я-психики, но о каком обозрении небытия мы можем вести речь, если само обозрение возможно только целостным я-мировоззрением притом активированным энергией я-сознания? Чем можно обозревать небытие или то же соприкосновение со смертью, если падение в ничто разрывает я-мировоззрение на тысячи составляющих, которые сами по себе и есть ничто, не говоря уже о том, что под влиянием диких сил я-подсознания энергия я-сознания просто уничтожается? Разве разрушенная структура я-мировоззрения с угасшим я-сознанием, как источником энергии может обозревать небытие? Разве эти призрачные в масштабах ничто организации не пре-вращаются в элементы новой организации – не-я-психики, с совершенно иной структурой и функциями? Если вспомнить этапы падения в ничто, то только на последнем этапе, при разрыве я-мировоззрения происходит действительное соприкосновение со смертью. Небытие открывается для обозрения только в момент разрыва я-мировоззрения на составляющие, которые уже не могут осуществлять обозрение, так как сами превращаются в малозначимые фрагменты собственного существования, то есть, по сути, в то же ничто. Так откуда берется возможность обозревать небытие, если структура, которая осуществляет функцию обозрения, уже не существует? А может не-я-психика тоже может осуществлять обозрение? Тогда в чем ее отличие от я-психики?
Отчаяние от непонимания вновь подступило и начало размывать выстраиваемую строгость мыслей. В отлаженную очередность рассмотрения образов-ответов, вновь начала проникать паника, и они засуетились, замелькали, лишая остатки я-психики возможности обозревать предстоящий мир. Проступили эмоции, которые внесли страх, боль и смятение. Парализованное и полуразрушенное я-мировоззрение беспомощно проваливалось в ничто и словно в низ-вергающемся потоке водопада, захлебывалось, разбивалось о камни, пыталось не просто выжить, но и запечатлеть процесс выживания. Возможно, последние секунды существования хотелось прожить в полную грудь, по максимуму, наслаждаясь каждым мгновением пусть неполноценного, но обозрения своего присутствия в мире фундаментального и определяющего. Оказывается, как важно ощущать даже не свою значимость в небытии, а хотя бы ускользающее присутствие, элементарную возможность самоидентификации – понимания происходящего вокруг. Почему-то именно сейчас мне захотелось разобраться в происходящем, обозреть падение в ничто и выделить его основные составляющие. Всем тем, что осталось целостным и функционирующим в я-психике, я пони-мала, что мне открывается возможность обозревать фундаментальное и определяющее в человеческом существовании. Всем тем, что осталось жить во мне, я понимала, что мне, простой смертной, высвечивается первооснова жизни и смерти, то, что всегда остается в тени и не тревожит психику в суете повседневных забот; то, о чем каждый из здравствующих задумывается только на одре смерти, за шаг от прощания с бытием. Видимо, приближающаяся смерть, открыла мне доступ к сокровищницам бытия, к обозрению откровения и величия первозданного. И я захотела этим по максимуму насытиться, удовлетвориться, потому что только этим я могла хотя бы частично компенсировать неиспользованные годы своего существования, компенсировать свою недожитую жизнь.
И только тут меня озарило! Только в этот момент до моего полуразрушенного и дотлевающего понимания дошло, что возвращение из небытия возможно, что разорванность я-мировоззрения преодолима, и у меня есть шанс вернуться в бытие даже после падения в ничто! Если я обозревала ничто, если анализировала собственное присутствие в небытии, значить я, как я-психика, осталась действенна, значить моя структура и функции пусть нарушены, но не уничтожены, значить я не перешла в состояние не-я-психики и полного отсутствия для бытия, и значить я буду жить!
Это пришедшее как искра понимание важности сохранившегося присутствия в себе, словно озарило я-мировоззрение, вдохнуло в него силы и уверенность в завтрашнем дне. Как луч света в темном царстве эта мысль возродила надежду и подала сигнал к воссоединению я-мировоззрения, к его более целостному возрождению. Мое внутреннее «я» вдруг почувствовало в себе силы и шаг за шагом стало преодолевать скованность и подавленность, из последних сил, на пределе возможностей вырываясь к запасам активности, к состоянию внутренней свободы. Неожиданно для себя я почувствовала, что я-сознание пробудилось, вновь заиграло силой и значимостью, а это могло означать только одно – я вернулась, я уже снова здесь, в бытии.
Значит, я еще жива…
Глава 3.
Обозрение структуры
и функций психики
К
акой-то хаос ворвался в стройный ряд мыслей и нарушил его, запутал, сменил акценты. Я вернулась, я уже в бытии, но так ли это? Что говорило о том, что я нахожусь в бытии: возродившееся я-мировоззрение, активированное я-сознание и все? Я по-прежнему не чувствовала собственного тела, я по-прежнему напрочь была лишена ощущений и восприятия, соединяющих мою внутреннюю информационную базу с вне-шним миром и позволяющих присутствовать не только в себе, но и для других, в являемом миру образе. Да, действительно, я четко ощущала присутствие в себе, но разве этого было достаточно для присутствия в бытии, для закрепленности в жизни? Ведь явления во внешнем образе для других не было, для них – всех присутствующих и здравствующих, я была мертва или на пути к смерти. А может, так оно и было на самом деле?
Обреченности в анализе своего положения не просматривалось, но и надежда на дальнейшее полноценное существование была призрачной и ускользающей. Я попыталась глубже разобраться в себе, полнее обозреть свое внутри, чтобы лучше понять себя в этом новом и непривычном состоянии: я вроде бы и присутствовала в бытии, а вроде бы уже и нет, и действительно ли я соприкасалась со смертью? Где я находилась до возвращения в бытие, куда низвергалась и проходила ли Рубикон? Возможно, так представляется чистилище или ад, или это проявление болезненного бреда ра-зрушающейся я-психики? Одно ясно – это состояние никак не вкладывалось в понятие «рай». Все, что происходило вокруг меня и во мне, что ощущалось в недалеком прошлом и сейчас, отдавало мраком, сыростью, раздавливало, вызывало все самое неприятное и болезненное. Единственное, с чем сразу ассоциировалось нынешнее состояние и прошедшее низвержение в ничто – так это с состоянием смерти. Да, именно холод смерти постоянно преследовал меня за время отсутствия в бытии. Он был во мне и со мной даже сейчас, он въелся в меня, вросся в возродившееся я-мировоззрение. Томящее ожидание конца, некоего абстрактного разрыва, перехода в состояние не-я-психики, граничило с ощущением невыносимой боли. Причем это ощущение боли совершенно не напоминало боль я-тела, которая в сравнении казалась легким уколом, мелкой неприятностью, смешным недоразумением. Боль в я-психике была совершенно иной: кошмарной, образной, надрывной. Боль шла не снаружи, не от тела, а изнутри, из я-мировоззрения, из понимания обреченности и конца присутствия в бытии. Она граничила с тоской по Родине, с отрывом от материнской груди, с похоронами любимой бабушки, когда ты воочию, ребенком, впервые наблюдаешь как бесконечно близкий тебе человек, вдруг закрывается крышкой гроба и засыпается землей под музыку, которая словно вырывает живое, бьющееся сердце из разорванной детской груди. Тебя словно саму заживо хоронят с бабушкой, и ты еще долго не можешь прийти в себя от увиденного и прочувствованного. Боль я-психики – это когда ты пытаешься поднять безвольно свисающую голову мужа на водительском сидении разбитого автомобиля, надеешься на чудо, но вдруг видишь его глаза и понимаешь, что чудо обошло тебя стороной, и ты, почему-то оставшаяся еще в живых находи-шься рядом с мертвым телом человека, который за последние восемь лет стал тебе ближе и роднее отца с матерью. И ты не понимаешь, как можно дальше жить без него и зачем жить?
Чем прочнее связь с бытием, тем жгучее и невыносимее боль приближающейся смерти, тем меньше желания уходить в небытие. Это очень важно – с бытием, основная связь проходит не на уровне я-тела, а на уровне я-психики. Именно она оценивает оставляемое в бытии, и именно она оценивает степень потери.
Чем короче падение в бездну ничто, тем меньше страданий. Я-психика не успевает оценить значимость оставляемого в бытии, незавершенного. Поэтому быстрая смерть всегда желанна для я-психики. В этом случае психика только успевает насладиться последними радостно-счастливыми фейерверками событий своего прошлого, как ра-зрушительные силы смерти разрывают ее изнутри и она окончательно теряет связь с реальностью. Короткий промежуток времени снижает понимание важности утраты, весомость оставляемого. Длительное падение – это постоянно усиливающееся состояние боли, потому что приходится силой вырывать себя из бытия, из круга семьи, близких друзей, причем вырывать живьем, с корнями.
***
Я вдруг вновь отчетливо обнаружила свое я-мировоззрение целостным и энергетически
