за нашим лекарем. Пусть приедет в крепость. Я туда повезу Андрео. И пусть возьмет с собой все необходимое. Знаешь, где его искать?
– На мануфактуре?
– Точно. Я тебя уже здесь не наблюдаю.
– Чего, болваны, стали, как статуи идолов барбарианских? – обратился сразу ко всем своим невольникам Мигуэль. – Сооружайте носилки. Шумахера надо аккуратно донести до экипажа.
– А из чего делать? – поинтересовался один из рабов.
– Я из тебя сейчас сделаю. Из костей твоих. Я шкуру живьем сдеру на обивку. Ищи! – приказал рабовладелец, врезав при этом спрашивавшему ногой в область копчика. – Стол, недоумки, возьмите. Ножки оторвите и приделайте ручки.
Его нужно нежно нести, не потревожив, и на твердой поверхности. Видите, у него кровь изо рта идет. Наверно, дыхательное горло зацепили. И никто его не трогайте. Не прикасаться к господину! Кто видел подозрительных людей около него?
Пока невольники выполняли распоряжения Мигуэля, в гримерной не было никого из посторонних. О трагедии пришедшие на спектакль узнали только тогда, когда по тоннелю вынесли тело Андрея на импровизированных носилках в чашу цирка. Для того, чтобы доставить раненого до ворот главного входа, где уже ожидала карета, его пришлось некоторое расстояние пронести по проходу среди зрителей.
Шумахер лежал на столе, накрытом тканью, с закрытыми глазами. Рабы медленно вынесли его окровавленное тело, и зрители тут же стали вскакивать со своих мест. Актеры еще какое-то время продолжали играть, но вскоре из-за возникшей сутолоки и криков их не стало видно и слышно.
Все норовили посмотреть, что же случилось с кандидатом в сенаторы. Сзади стоявшие напирали на впереди стоящих, и для Андрея возникла опасность быть раздавленным толпой ротозеев и сочувствующих. Но сочувствовали не все.
Раздавались и реплики, типа: «Ну, наконец-то, нашелся порядочный гражданин, который прирезал эту белую готскую выскочку». Однако в стенах этого амфитеатра таких было меньшинство. Противники Шумахера и те, кто его недолюбливал, в большинстве своем, просто игнорировали мероприятия с его участием или им организованные.
Мигуэль выстроил своих гладиаторов таким образом, чтобы существовал пространственный зазор между его другом и толпой. С большим трудом, пробираясь сквозь людскую массу, удалось добраться до экипажа и загрузить в него уже не подававшего признаков жизни Андрея.
– Не жилец он, – с сочувствием произнес у выхода из цирка один состоятельный житель города своему товарищу.
– Да, легкое пробили и сосуд с кровью возле сердца. После такого не выживают.
– Неспроста это. Такова воля богов.
– Не любо им созерцать в сенате варвара.
– Неужели ты веришь, что он мог реально выиграть?
– Не знаю, но интересно наблюдать, как этот варварский провинциал бросил вызов троим аристократам.
– А что, только четверо кандидатов от Подола будет? То есть, теперь только трое?
– Пока заявили о претензиях на кресло сенатора только они. И сомневаюсь, что еще кто-то включиться в эту борьбу, сопряженную с пожарами, мордобоем и убийствами.
Тем временем, Андрея положили на пол кареты, предварительно выдрав и выбросив из нее сидячие места. Внутрь вместе с другом забрался только Мигуэль. Экипаж, ведомый шестеркой лошадей и кучером, тронулся с места. Вся прислуга Шумахера и гладиаторы Мигуэля побежали рядом. На мостовой остался лежать только никому не нужный и пропитанный кровью платок, которым вытирали губы раненому.
*
Мастрийцы подогнали «барана» к укреплениям Форе и начали процесс разрушения городских ворот. Данное стенобитное орудие представляло собой подобие параллелепипеда на колесах без двух торцевых плоскостей. Его изготовили из толстых дубовых бревен в два слоя, как городские стены готской столицы. С тем лишь отличием, что между двумя накатами в «баране» прослойкой служила не почва и камни, а несколько слоев мокрой кожи буйвола. Такое сооружение предохраняло находящихся в нем людей от нагретой до высокой температуры воды, выливаемой на осаждающих со стен. А также служило защитой от вражеских снарядов, пускаемых из луков, от булыжников и копий, бросаемых защитниками в нападавших. Воины Вергилия Пронти чувствовали себя в безопасности, разрушая ворота тараном, прикрепленным к потолку этого сооружения.
Защита укреплений получила повреждения, но они не были достаточны для проникновения воинов из Ориса за городскую черту. А с внутренней стороны готы, в свою очередь, пытались сдерживать атаку врага. Они всячески укрепляли ворота при помощи упоров и задвижек. Защитники даже совершили вылазки с целью уничтожения стенобитного сооружения. Но центурии мастрийцев были начеку. Все попытки пресекались мгновенно, а когорта методично разрушала ворота, прерываясь только на замену окованного железом бревна, являющегося основным компонентом «барана».
Атакующие столкнулись с трудностями, когда им, наконец, удалось прошибить одно из бревен в воротах, и казалось, что скоро работа будет закончена. Однако в образовавшийся проем со стороны защищавшихся полетели зажигательные снаряды и стрелы. Готы налили в щель смесь масла и смолы, а затем подожгли ее. Внутри «барана» вспыхнул огонь. Да, бревна, из которых он изготовлен, были сырыми, но людям продолжать долбить ворота в таких условиях не представлялось возможным. Пронти объявил перерыв. Не такой, чтобы с обедом и застольем, а с целью противопожарной безопасности, пока закидают землей пламя. Найдя уязвимое место у наступающих, воины Ульриха, отвечающие за участок обороны, включающий территорию около этих ворот, стали обильно поливать горючей жидкостью, а не водой, верхнюю часть «барана». Потом зажгли ее. В результате чего осадное орудие начало гореть. Его оттянули от стены и затушили, потеряв при этом нескольких легионеров, время и тактически правильное месторасположение для вторжения в город. Мастрийцам, как и алеманам, не удавалось необратимо вскрыть защиту готов. Пока тактика удержания города, предложенная Ульрихом, давала положительные результаты.
*
Отряд Клауса забаррикадировался при помощи телег и других крупногабаритных предметов на площадке межу плотно стоящими друг к другу строениями и занял круговую оборону. Только долго в таком состоянии находиться было невозможно. По мере того, как готы брали под полный контроль городскую стену, они высвобождали свои силы для атаки на проникших в Форе алеман. Ждать Роберту, Жулю и их товарищам вечера, чтобы под покровом темноты попытаться выйти из окружения не имело смысла. По небу солнце только прошло зенит, и долго держать оборону в полном окружении было невозможно.
Старшие по возрасту, из угодивших в ловушку, совещались, когда молодой Шваг заметил невдалеке дым, поднимающийся в районе ворот у входа в крепость. Где точно, определить не представлялось возможным, так как обзор закрывали городские постройки.
– Смотрите, смотрите! – закричал он, указывая на пожар.
– Там наши стену зажгли.
– Это не стена, – сообразил Клаус, переведя взгляд с Швага на столб дыма. – Там ворота крепости. Кто знает, может, наши уже подожгли их?
– Это не наши атакуют ворота, а имперцы, – уточнил кто-то.
– Какая разница? Там Александр. Он подогнал штурмовую избу к стене, и, думаю, поджег ее. Айда туда, – крикнул неугомонный Жуль и показал пример к наступлению.
Эта новость возродила надежду в алеманах на возможность сохранения жизни, но с первых мгновений энтузиазма не вызвала. Никто за Жулем не пошел в наступление.
Атака могла стоить жизни смельчаку и захлебнуться, так и не начавшись.
– Некогда совещаться, – поддержал товарища Роберт. –Кто хочет сдыхать – пусть пухнет здесь. Пойдем, Шваг, откроем двери Александру.
– Вперед! – зарычал Жуль. – Я первый. Я желаю сегодня пировать на костях готов, а не положить свои в этой крысиной норе под названием Форе-шморе.
– С нами боги, – Клаус решил взять управление прорывом на себя.
Он поднял свой меч, полученный, можно было сказать, в качестве гуманитарной помощи от Челентано. Но гуманизмом на этой бойне не пахло. И мировоззрение, в основу которого положены высшие ценности человечества, в готской столице Клаус не проповедовал, хотя и считал, что несет благо человечеству, уничтожая род никчемных и абсолютно никому не нужных существ под названием «готы». Поэтому более точное определение он дал этому подарку сам: «Сей крепкий меч мне привез белый друг Александр Челентано.
Он настолько умный, что сумел прийти из леса в империю, поселиться в Орисе и заработать на чумазых мастрийцах гору золота, продавая им обычное бырло, ничего не стоящее в наших болотах. О, ум у белого человека!» Полторы сотни алеман таким напором пошли в направлении ворот, что прорвали кольцо, замкнутое вокруг них.
Они мощным потоком снова понеслись по кривым улицам и закоулкам столицы королевства Ульриха. Алеманы долго пробивались и потеряли уже три четверти от проникших в Форе, когда остановились возле широкого прохода, отделявшего крайний дом от городской стены. Не больше ста локтей и деревянные укрепления их отделяли от вожделенного спасения, находившегося по ту сторону от теперь засыпанного рва.
У ворот скопилось очень большое количество защитников. А учитывая, что прорывающихся преследовала толпа, намного превышающая численность алеман, группа под руководством Клауса снова оказалась зажатой. На этот раз не посреди городских строений, а на почти открытой местности.
Огня не было видно. Как, впрочем, и дыма. Готы не выказывали активного сопротивления мастрийцам в районе выхода из города. Складывалось впечатление, что воины из Ориса прекратили атаку. Ворота тоже стояли на месте. Да, они были утыканы различными подпорками, но не были с этой стороны даже обожжены.
– Ну, что делаем? – спросил Клаус.
– А тут два пути: или на стены, или через ворота, – ответил Роберт.
– Так на стены или через ворота? – решил уточнить Клаус.
– Давай этих выродков перережем и откроем вход. Начнем атаковать ворота, оттесним от них готов и впустим мастрийцев. Если эта тысяча зайдет на эту улицу, то город наш.
Я тут всех вырежу самолично! – затрясся Жуль, предвкушая побоище.
– Ого, у тебя столько здоровья? – удивился Роберт.
– А ты как хочешь сделать? – спросил у друга Жуль.
– Не, так не пойдет. Если победим, то зачем готских баб резать? Их драть надо, нещадно и всю ночь, а не резать, как скотину, – высказал Роберт свою точку зрения на межплеменное взаимоотношение полов.
– Они все и есть скотина. Бабы готские – овцы, а мужики – бараны, – ткнул пальцем Жуль в направлении врагов.
– Это ты, брат, зря решил прекрасных готских барышень поголовно вырезать. У меня давно девки не было. У меня на них другие планы. Я б сегодня ночью не отказался одну или три поиметь, – помечтал Роберт. – А ты, Шваг?
– Мне бы живым остаться, а про девок я потом подумаю, –очень серьезно ответил молодой бритолобый воин. – Мне бы только прорваться и не погибнуть. А бабы потом появятся сами собой.
– О, сынок, да ты скис и превратился в уксус, как старое бырло. С таким настроением не прорвешься. Выше голову подними, а то, чем девок любят, пониже опусти и спрячь. А то отрубят в бою, прорвешься, а бабы
