сам пришел на танцы и всех по списку, кого сдал Нгуви, на танцах нашел, и неприятности потом у парней были.
– Что-то я не слышала, чтобы на кого-то из школьников протокол составили за выпивку. Если б такое было, то все б село гудело, – не поверила Ерани.
– Так дали констеблю, сколько надо, чтобы тихо было. Понимаешь? Ты ж тоже не болтай, как Тамма. Я это тебе по секрету сказала.
– Вот детвора пошла! Пьют они. А надо было, чтобы до директора школы дошло. Да на ковер этих малолетних пьяниц. И всыпать, чтобы молоко только и компот пили.
Ладно, я никому не скажу. Иди, деваха-гуляка. Вымахала уже.
Ерани в дальнейшем никому не сказала об этом эпизоде из жизни своей дочери и ее друзей, даже смотревшему за стенкой телевизор мужу. Она считала, что сплетни и слухи в деревне распространяются быстрее огня в сухую и ветреную погоду. Подставлять Махири не было смысла. Это первое. А второе: она ценила дружбу и откровенность между собой и своей дочкой и думала, что лучше знать все секреты детей и не наказывать их по пустякам, поскольку те закроются в себе и не выдадут больше никакой информации. А если не знаешь, чем живут близкие тебе хомо, то и большую беду труднее предотвратить в таком случае.
XIX
Перед выходом из дома Джефри Клиан основательно покормил Унзури и Оганио, надел на них новые подгузники и нарядил в самые красивые одежки. Затем собрал детские вещи в том объеме, в котором они могли поместиться в поддон коляски, и перенес двойняшек в автомобиль.
Сейчас он медленно катил двухместную коляску по направлению к детскому приюту. Свой «Мвамвитугари» он припарковал за два квартала от этого учреждения. Детей он не собирался передавать органам опеки законным способом.
Решил оставить коляску у входа в приют, перейти на противоположную сторону, с таксофона позвонить дежурному, сообщить информацию и затем наблюдать издалека, дабы убедиться, что малыши не останутся продолжительное время на улице без присмотра. А когда увидит, что их обнаружили работники приюта, то уйдет.
Он рассуждал: «Пусть останутся вместе. Их посчитают братом и сестрой, а затем, если найдутся приемные родители, пожелавшие их усыновить, то дети вырастут вместе. Пускай две тени Подлинного будут жить вместе, возможно, так никогда и не узнав, кто они на самом деле. Конечно, здесь, на Тренде, Унзури и Оганио не являются биологическими братом и сестрой. Это Хасимо, завладев ими, превратил их по документам в Оганио Маурицио и Унзури Маурицио. Однако никто, вообще никто не должен узнать, что дети когда-то на короткое время носили такую фамилию. Нет, палачи им уже ничего не сделают. Палачам до них в отсутствие меня нет никакого дела. Но на Тренде, возможно, есть шпионы Его Превосходительства, а наших агентов нет. Не стоит, чтобы они добрались до малышей первыми».
Фронтальная двухместная коляска чиркнула перегруженным поддоном о бордюр, когда Джефри пересекал дорогу «на светофоре». Коляску качнуло, Унзури заволновалась и стала глазками искать поддержку в лице Джефри. Она запрокинула головку и с тревогой посмотрела на Клиана. Джефри отвел взгляд. Он стеснялся смотреть в глаза этой маленькой эльфийке. Он подловил себя на мысли: «Разве я творю чтото постыдное, раз боюсь встретиться взглядом с этим ребенком?» «Вроде, нет», – ответил он сам себе. Затем посмотрел на Оганио. Тот несвойственно для себя притих и смотрел в небо, лежа на спине.
«Ну что? Что вы от меня хотите? – мысленно обратился он к детям. – Я что, виноват, что меня хотят убить? Вы так смотрите, будто я, отец-наркоман, везу вас передать в приют, потому что вы мне не нужны, а меня интересует только «доза». Нет, я не социальный изгой. По крайней мере, на Тренде. Но там, у себя, я натворил кое-каких дел. А что мне оставалось? Я должен был спасти на Салеме одного эласта.
Я даже не знаю, смог спасти его или нет. Я в том мире был обычный оператор. Что мне оставалось делать?» В слово «оператор» Ялин вложил некий только ему известный смысл, который даже объяснить трудно было бы жителю Тренда и подавляющему числу известных Зуу’иху миров. Перед ним всплыли картины его прошлой жизни, позволив на короткое время отвлечься от мыслей о детях. Затем клаксон проезжавшей рядом машины вернул его в эту реальность.
Впереди показалось здание приюта для грудных детей. У Джефри что-то заныло в груди. Он стал гнать от себя тягостные мысли: «Ладно-ладно, все нормально. Передам малышей в руки государства, и все наладится. У кого? У них? Вряд ли назовешь нормальной жизнь детей в приюте. У меня? Еще хуже. Вечный беглец постоянно ждет смерти. Все, хватит.
Не будет детей, и забуду я про них. Не было детей никогда у Ялина, а дети Джефри для меня чужие. И про этих вскоре забуду. Ай, сколько Оганио и Унзури со мной побыли? Какойто месяц. Пустяки. За такое время я еще и привыкнуть к ним толком не успел. С ними одни хлопоты. Чего это я разволновался? Глупости. Ночи с ними не спи, днем какашки да кормежка».
Джефри себя успокаивал и незаметно для себя убавлял ход. Затем заметил скамейку, подкатил коляску к ней и присел, не обращая внимания, что подростки до этого сидели на ее спинке, а грязную обувь ставили на сиденье. Он поставил коляску так, чтобы не видеть детей, и уставился в асфальтовую дорожку, испещренную трещинами. Долго сидеть не довелось. Оганио быстро отреагировал, что его не катают и нет поблизости хомо, который в последнее время исполнял роль отца.
Клиан приподнялся, взялся за ручку коляски и развернул детей лицами к себе. Оганио хныкал и тянул к нему свои маленькие ручки. Джефри наклонился к мальчику, отыскал пустышку, оброненную им, и дал ее малышу со словами «Тише, не плачь». Оганио жадно припал к пустышке и успокоился. Унзури, заметив, что брату оказали внимание, а про нее забыли, выплюнула свою пустышку, улыбнулась и попыталась что-то произнести.
«Хватит. Это трудно, но необходимо. Все равно придется расстаться с детьми, а чем дольше оттягивать этот момент, тем труднее. Несколько лишних минут не изменят ничего», – произнес вполголоса Клиан. Он извлек из кармана портмоне, раскрыл его и убедился, что бумажка с номером телефона приемного отделения детского приюта находится на месте. «Вперед. Начинается новый этап жизни!» – уже намного громче произнес он и решительно покатил коляску к входу в учреждение, где собирался оставить малышей.
Около приюта росли высокие кавирлиги. К одному из таких деревьев он подогнал транспорт с двумя отказниками, поставил коляску на стояночный тормоз, убедился, что она не покатится и, не глядя на деток, быстрым шагом направился к телефонному аппарату, висевшему под навесом на противоположной стороне дороги. По пути Джефри извлек пластиковую карточку, дающую возможность осуществлять звонки внутри городской телефонной сети Деривативов.
Клиан подошел к проезжей части и остановился у края дороги. Он долго не мог перейти на противоположную сторону из-за интенсивного движения автотранспорта.
Он не хотел оборачиваться, пока не переберется на противоположную сторону. Для него эта дорога служила неким водоразделом между уходящим и будущим периодами жизни на Тренде. Он боялся, что если обернется, то побежит назад и не сможет избавиться от детей. Джефри стоял спиной к коляске. Но, как назло, машины шли плотным потоком на большой скорости, а пешеходного перехода поблизости не было.
Точнее, он был, но в этом случае пришлось бы сделать очень большой крюк и пройти около коляски. Клиан разволновался: «Как там они?». Он не удержался и обернулся. Коляска стояла на том же месте. Однако Джефри не повернул назад, а с твердой уверенностью в правоте своего выбора сильно сжал в руке телефонную карточку и отвернулся.
*
Стойкий запах навоза и прочих ароматов, связанных с выращиванием свиней на ферме, Тамма ощутил еще за полкилометра, не доезжая к своему месту работы. Ветер дул со свинарника в их сторону. Это было его первое посещение свинофермы, расположенной на окраине леса близ деревни Маркет-мейкер. Они ехали на телеге втроем: Тамма, Руве Кахесаба и подсобный рабочий Фараси, выполняющий по совместительству роль извозчика.
Амбани Нгуви после недолгих препирательств сдалась и разрешила своему сыну, к тому моменту уже две недели не посещавшему школу, устроиться на работу. Руве побеседовал с владельцем свинофермы, и тот дал согласие взять Тамму с испытательным сроком на должность свинаря.
Сегодня Фараси приехал к хутору Кахесабов, и они втроем покатили к новому месту работы Нгуви на универсальной повозке, которая могла при легкой трансформации телеги, ведомой одним мерином, превращаться в транспортное средство для перевозки сыпучих тел, сена или хомо, в зависимости от необходимости.
– Что, сынок, смердит? – заметив, что Тамма морщит нос, спросил старик Фараси.
– Воняет обычными свиньями. Только тут их много, – ответил Нгуви.
– Э-э-э, не скажи. В своем хлеву кабанчик пахнет совсем не так, – возразил водяной Фараси, выкатив на парня свои глаза, при этом удерживая вожжи в левой руке, а указательным пальцем правой мотая вправо-влево. – Дома мы подстилаем под скотину что? Солому или, на крайний случай, сухой камыш. Эти растения в себя впитывают все соки с дерьма, а назад отдают запах поля или луга. Понимаешь? В хлеву не смердит так. У себя дома, если хозяин хороший, то прибирает за скотиной каждый день, и каждый день меняет подстилку.
Тамма не разделял мнение старика о том, что так часто необходимо прибираться в хлеву. «Чушь какую-то этот водяной несет, да еще таращится на меня своими лупачами. Моя мать и покойный отец меняли подстилку под свиньями раз в неделю, и ни одна свинья ни разу не подохла, а этот умник говорит, что каждый день. Не, ну, если есть желание и нехрен делать, то можно хоть по два раза на дню из-под свиней дерьмо выгребать. Только к чему это?» Но этими мыслями со стариком он не поделился, а повторил вслух только последнее предложение.
– Только к чему это? – поднял брови вверх Тамма.
– Э-ге-ге, – самодовольно улыбнулся Фараси, словно знал великую тайну свиноводства и сейчас собрался поделиться ею с хомо-сообществом. – Если свинья лежит на мокром, сыром и холодном (а свинья не овца – у нее нет шерсти), то тело ее будет быстро остывать. Свинье надо тогда давать больше еды, особенно в холодную пору года. Значит, больше расходов на корм. И еще, лежа на холодном помосте, поросята хуже прибавляют в весе. Выходит, у лентяев скотина медленно растет и больше жрет.
На эти рассуждения Кахесаба ответил ироничной улыбкой в уголке рта, искоса глянув на Тамму, но высмеивать семейные ценности семьи Нгуви не стал.
– К сожалению, на ферме в качестве подстилки используют только опилки, – пояснил для молодого специалиста теперь уже бывший начальник свинофермы.
– Почему? – поинтересовался Тамма.
– Потому что у тебя в подчинении будет около пятисот хрюшек разного возраста, от молокососов до хряков-воспроизводителей. Очень сложно из клеток выгребать солому – веник-драпач не берет, а лопатой и вилами притомишься шкрябать по бревенчатому настилу и цементному полу.
А опилки – чик-чик – и смел, а если еще водичкой из шланга полить, то вся эта жижа без проблем в сток сама уходит. Так что солому подстилают
