Волатильность – не Деривативы. Все равно наши пути пересекутся. Я с тебя шкуру спущу. Ишь ты! Дерьмачить он вздумал в моей машине. А я-то думаю, кто это постоянно паскудит…» Дальнейших проклятий в свой адрес он уже не слышал, но бубнящий голос Мкилимы доносился до его ушей еще долго. «Теперь точно в бар не придешь. Нормально. Даже хлеба негде купить. Придется в Спот за покупками ходить.
Ой».
Дома его ждал очередной сюрприз. Хорь поел всю оставшуюся в небольшом количестве птицу. То, что это была не кула Панеи, он определил по характерным для этого зверя ранам на шее у птиц. «Это никак не связано с тем, что я не ночевал дома. Хорь пришел и погрыз. Я ж все равно не сидел бы возле клеток в сарае, сторожа птицу».
Находясь в прескверном настроении, Тамма принялся читать книгу «Эволюция, борьба и власть», после чего ему вообще стало тяжело на душе от изложенных в ней аргументов.
Целое утро он ходил, как неприкаянный. А к обеду почтальонша принесла ему на хутор телеграмму. У этой женщины было очень бледное лицо, когда она подходила к Тамме. Парень с опаской посмотрел на нее, ожидая чего-то нехорошего, а она тихо с порога произнесла: «Мальчик, крепись. Твоя мама вчера вечером умерла».
Тамма сел на кровать, закрыл лицо руками и зарыдал. Он не слышал слов утешения почтальона и не видел, как она ушла. Сколько в таком положении он просидел, глядя в одну точку на стене, Тамма не мог сообразить. Затем он поднялся, подошел к шкафу, открыл шуфлядку, отыскал фотографии отца и матери.
Они на фото были гораздо моложе, чем он их запомнил.
Тамма поцеловал фотографию Баба, затем Амбани, положил их обратно и направился в сарай. Там отыскал старые вожжи, соорудил из них петлю. Закрепил веревку точно в том месте, где повесился его отец. Поставил бочку, взобрался на нее, накинул петлю на шею и стал вспоминать все хорошее и плохое, что было в его жизни. Почему-то перед глазами вставали в основном негативные картины.
Он стоял на бочке, пытаясь вспомнить что-либо светлое и доброе, и образы детства, а также образы подросткового возраста проносились перед глазами. Из приятных видений и звуков он услышал шум двигателя отцовского «Омбэ».
Грузовик Баба гудел так своеобразно, что мальчик смог бы опознать по звуку эту машину с закрытыми глазами. Затем Тамма увидел своего отца, выпрыгивающего из кабины самосвала. Он подошел к сыну и о чем-то спросил. От Баба пахло бензином и машинным маслом. Парень не услышал слов отца. В ушах стоял только шум работающего двигателя.
Далее перед взором Таммы предстала его мать. Амбани доила корову. Струйки молока, слетавшие с вымени, с силой бились о стенки металлического ведра, заполняя пространство хлева звуками «дзир-р-р» и «дзин-н-нь».
Ему привиделся Новый год, который он встречал со своей семьей в темной комнате без электричества со свечой на жестяной использованной крышке, некогда закрывавшей банку с огурцами.
Еще Тамма услышал голоса одноклассников на перемене в школе. Дети бегали и суетились, толкая друг друга в коридоре перед уроком.
Неожиданно бочка покачнулась, и ноги Таммы повисли в воздухе.
XXXI
За все время работы у Джефри, а это, ни много и ни мало, четыре года, няня Муугузи ни разу без предупреждения не опаздывала и не пропускала дней, когда должна была смотреть за Оганио и Унзури. Случалось, конечно, что она болела либо отлучалась по уважительным причинам. Однако всегда перед таким событием следовал звонок по телефону, в котором она предупреждала Клиана, что завтра приедет чуть позже или вообще будет отсутствовать.
Джефри не был сторонником жесткого прессинга в отношении няни своих детей. Заболела – лечись и быстрее поправляйся. Надо по делам поутру куда-то сбегать и припоздать на работу – иногда позволительно. Пришло время съездить в отпуск – поставь в известность сотрудников офиса «Кукодиша», пусть они подыщут замену на этот период.
Джефри даже не обращался в агентство по найму за заменой, если отсутствие Муугузи было непродолжительным. Зачем малышам на несколько дней, если это было не критично, брать нового хомо в качестве смотрительницы за детьми. Для детишек новая няня – это всегда некий микростресс. Тем более что Унзури и Оганио сдружились с Муугузи за эти четыре с лишним года.
Небольшой промежуток времени за малышами самостоятельно присмотреть мог и сам Клиан. Он понимал, что Муугузи, будучи женщиной симпатичной, незамужней и в возрасте до девяноста лет, имела право на личную жизнь, сопряженную с короткими поездками на отдых.
А вот сегодня минуло уже два часа с того момента, когда она обычно приходит к детям, а ее все не было. Не поступал и звонок от Муугузи, сообщавший о ее задержке (здесь имеется в виду задержка в прибытии на работу).
«Странно, – подумал Джефри. – Вчера вечером попрощалась, как ни в чем не бывало. Настроение и здоровье у нее было в норме. Взяла месячную зарплату, произнесла: «До завтра» и ушла, размахивая маленькой сумочкой. Все как обычно. Сегодня утром звоню, а она не отвечает. Может, что случилось? А как узнаешь? Она сама в квартире проживает. У кого расспросить? Разве что с вечера отдохнула бурно с приятелем своим в ресторане после получки, а потом заночевала у него и… А что, позвонить сегодня трудно? Не в отрубоне ж она лежит после пьянки ночной? Не похоже это на Муугузи. Она обязательная. Должна была со мной связаться.
Ладно, чего горячку пороть. Займусь лучше призом».
Джефри уже три года как был членом рыцарского исторического клуба «Нумбани». Вчера закончились состязания в рамках традиционной недели «Эльфийский турнир». Это и фестиваль, и показ одежды прошедших эпох, и соревнования в битве на холодном оружии в различных дисциплинах.
Участие в нем принимали не только эльфы, но и гномы, водяные и вампиры. Джефри занял пятое место в сражении на мечах. Ему был преподнесен приз – огромный кинжал, отлитый из железа. Он не был настоящим боевым оружием, а являлся всего лишь прекрасной подделкой изделия древних мастеров.
Кинжал являлся сувениром. Его предназначение – быть прикрепленным к полированной доске из красного дерева, прикрученной, в свою очередь, к стене.
«Пока задерживается Муугузи, повешу-ка я его на стену.
Пусть висит, где ему положено», – подумал Джефри, извлекая из упаковки стальной кинжал с гравировкой, сообщающей, что он дарован Хасимо Маурицио.
Клиан достал из картонной коробки подарок, положил кинжал и доску из красного дерева на диван. Затем высыпал крепежные винты и дюбеля.
– Папа, сьто это? – подошел к оружию Оганио.
– Сына, не трогай. Он острый, и ты можешь пораниться, –предупредил малыша Джефри.
– Он поляницся, и будет тець клевь? – спросила Унзури.
– Да. Помнишь, как Оганио укололся ножом в пальчик? Текла кровь, и пальчик болел, – предупредил об опасности отец.
– Неззя, Оганио, блать книжаль в луки. Мозьна поколецця, – погрозила брату всезнающая сестра.
– Не «книжаль», а «кинжал», – поправил Клиан дочь, меняющую местами слоги в слове.
– Папа, а сьто ты собиаяесся деаять с этим кинжалем? –интересовался далее Оганио.
– На стенку повешу, – ответил Джефри.
– А зацем? – не унимался сын.
– Там его место, – указал Клиан две точки на стене, размеченные карандашом для сверления отверстий под дюбель.
– А этот кинзяль пиатский? – захотел узнать Оганио.
– Нет. Не пиратский, – пояснил Джефри.
– А какой? – спросил Оганио.
– Эльфийский, – ответил отец, доставая электрическую дрель из шкафа.
– А когда я выасту, ты мне купишь пиатский кинзяль? –попросил Оганио.
– Зацем тебе пилятский книжаль? – спросила Унзури.
– Когда я выласту, я стану пиатом!
– Да? – пробормотал отец, разматывая сетевой шнур от электродрели. – А почему ты хочешь стать пиратом?
– Муугузи говаила, цто пиаты никогда не плячут, никогда не писяюцца в штаны и всегда съедают целюю талельку каши, – заявил Оганио.
– Она говалит, цто Оганио маенький пиат. А кадга выластет, то станет настоясцим пилатом, – добавила Унзури.
– А ты, доча, тоже пираткой станешь, когда вырастешь? –задал вопрос дочери отец, вставляя сверло в патрон дрели.
– Нет, папа, кадга я выласту, то стану вошлебницей.
– Кем-кем?
– Вошлебницей, – повторила Унзури.
– Оганио, переведи на нормальный язык. Кем станет Унзури, когда вырастет?
– Вальшебницей.
– Понятно. Это тебе так Муугузи сказала?
–Да, папоцка. Она гавалила, цто я стану вошлебницей и буду кадлявать, – продолжила девочка.
– Ага, будешь колдовать. Правильно? – спросил Клиан.
– Плявильна. Меня и сецясь Муугузи науциля немножко кадлявать, – делилась секретами Унзури.
– Так, – предупредил отец. – Пираты и волшебники, быстро в сторону. Я буду включать дрель.
Загудел электродвигатель, и Унзури убежала в другую комнату, а Оганио остался в прихожей наблюдать, как отец крепит кинжал к стене под потолком. Однако доделать эту работу до конца за один подход Клиан не успел. Унзури, напуганная шумом при сверлении отверстий в стене, закатила истерику. Джефри пришлось приостановить монтаж кинжала и взять девочку на руки.
Правда, даже после этого успокаиваться дочка не желала.
Она рыдала, прижавшись к груди отца. Оганио стоял рядом, крутил пальцем у виска и повторял: «Дуочка и плакса. Дуочка и плакса».
– Папа, Оганио длязницца, – жаловалась девочка.
– Он перестанет, когда ты перестанешь плакать, – говорил Клиан.
– Я не могу. Это плячу не я, – всхлипывала Унзури.
– А кто?
– Это плячет девочка-плякса, а не я.
– Давай тогда мы выгоним эту девочку-плаксу за дверь, а у нас в доме останется хорошая Унзури? Пойдет? – предложил отец.
Дочка согласилась, и вся семья включилась в ритуальную детскую игру по изгнанию из квартиры некоей плаксы. Джефри открыл дверь. Плакса якобы убежала, и только тогда Унзури успокоилась и перестала реветь. Ненадолго.
Сейчас у детей был такой период, что они поочередно закатывали истерики, выдвигая Джефри каждый раз очередные требования. Это могло быть желание прибрести в магазине новую машинку для Оганио либо пакетик ананасового сока для Унзури. Причем такие капризы дети проявляли только в присутствии отца. С няней они вели себя не как избалованные дети, а вполне прилично.
*
Микроавтобус Мвамвитугари Мсафара ехал по трассе Маржинал-Консалт до деревни Волатильность. Если быть более точным, то до хутора Нгуви. В салоне находились трое:
водитель нанятой машины, Мгени Кутока Ангани и тело покойной Амбани Нгуви. Двое живых почти всю дорогу молчали. Невеселое дело – трупы перевозить. Разговорились уже на подъезде к конечному пункту.
– А кем вам усопшая приходится? – поинтересовался водитель.
– Матерью моего знакомого. Можно сказать, никем, – ответил Мгени Кутока.
– А чего тогда вы тело транспортируете, а не родственники?
– Так вышло, что у ее единственного сына не было денег на лечение. Я устроил ее в клинику, хоть это и не помогло.
Болезнь была запущена. Я заплатил за операцию и оставил свои координаты. Вот по смерти мне из больницы и сообщили, что женщина умерла. Я дал телеграмму ее сыну, чтобы готовился к похоронам, а сам взялся привезти тело в Волатильность. Я сейчас проживаю в Маржинале. Мне проще это сделать, чем молодому пацану школьных лет.
– А муж?
– А
