поднимать баульчик, расстегнул замок и раздвинул створки баульчика в стороны. Рука Лиды упала внутрь баульчика. Солдат осторожно пошарил внутри.
— Тряпки одни, — прошептал он приятелю.
— За пазухой пошукай, может там деньги прячет, — шёпотом посоветовал приятель.
Солдат просунул руку под низ гимнастёрки, пошарил, отыскивая внутренний карман, и замер.
— Это девка! — прошептал удивлённо.
— Кака девка. Сказали ж, пацан! — сердито зашипел приятель.
— Титьки у неё! Я что, девок за титьки не щупал?
Лида беспокойно заворочалась и возмущённо замычала.
— Титьки! — радостно зашипел солдат. — Ох давно я за титьки девок не держал!
— А давай мы её того… — предложил второй солдат. — Попользуем! Дай—ка я ей в штаны слазию… Баба! — восторженно зашипел он. — Пирожочек! Мягонький! Горяченький! Как только из печки! Слушай… Терпежу нету! Я щас… Оприходую её… Присмотри за солдатом, ежели что, притуши его. Да и девка, ежели пищать будет, тоже заткни её… Я быстро! Терпежу нету!
Солдат судорожно рассупонил свои штаны и принялся расстёгивать штаны на девушке.
Лида беспокойно заворочалась, пыталась сопротивляться, но солдат взгромоздился на неё и прижал к доскам. Лида вскрикнула, но солдат тут же зажал ей рот.
— Я щас… Добрался уже! — шептал он как в лихорадке. — Щас…
Рука Лиды нашарила в баульчике спрятанный за подкладку браунинг. Пальцы нажали на предохранитель. Рука приставила пистолет к боку насильника… Раздался выстрел!
— А—а—а… — закричал насильник.
Семёныч вскочил, увидел лежащего на Лиде солдата, сбросил его на пол.
— Убила! Убила, сволочь! — кричал насильник. — Это девка! Она меня стрельнула!
— Девка Петьку стрельнула! — поддержал крик его приятель. — Сказали пацан, а это девка! Петьку ни одна пуля не брала, а эта стерва стрельнула!
— Чё орёшь, дурной, — попытался урезонить насильника Семёныч. — Ты чё на девке лежал? Расстегнул, вон, её всю! Снасильничать хотел?
— Я хотел? Да я рядом стоял, а она в меня стрельнула, я и упал…
— Девка? — удивился кто-то из проснувшихся.
— Девка, девка, — кричал насильник.
— А откуда же ты узнал, что она девка, коль рядом стоял? — язвительно спросил Семёныч.
— А вот упал и… А там — титьки!
— Нет, ну, ежели — титьки, это дело надо проверить. Правильно я говорю, мужики? — угрожающе проговорил кто-то из темноты. — Ежели кажная будет из левольверта фронтовиков стрелять — это непорядок. Ты, Петро, как, живой?
— Живой, да не очень. Если б из нагана стрельнула, то мёртвый был бы. А то из пукалки какой-то…
— Я думаю, пусть девка отработает собой теперь, — предложил тот же угрожающий голос. — Фронтовиков стрелять — это непорядок. Чур я первый спытаю, пацан это, аль девка.
— Вы чего, мужики, вы чего! — Семёныч стал спиной к Лиде, протянул руку, взял у стены драгунскую короткую винтовку, передёрнул затвор. — Не балуй, мужики, а то и я стрельну. Сами знаете, не одного положу, пока вы меня убьёте.
Солдаты примолкли.
— А где евойный подпоручик? — спросил кто-то.
— Нету подпоручика…
— А может, ну её, девку эту?
— Ну как же, она Петьку стрельнула…
— Так, мужики, — решил Семёныч. — Видать, вместе нам не дорога. Винтарь, сами знаете, у меня на взводе. Кто не хочет помереть — уступи дорогу. Нам тут не с руки больше ехать.
Семёныч взвалил девушку на плечо, не забыл прихватить её баульчик, и, направляя дуло в сторону солдат, потихоньку двинулся к двери. Кто-то дернулся было преградить Семёнычу дорогу, но тут же наткнулся на дуло винтовки.
— Не балуй, греха не будет, — предупредил Семёныч. — Я вам не враг, и вы мне не мешайте.
Пятясь, Семёныч подошёл к двери.
— Что случилось? — услышал он снаружи голос подпоручика Росина.
— Прими девку, подпоручик.
Семёныч, не спуская глаз с солдат, осторожно положил девушку у двери.
— Фронтовики по бабам соскучились, оно понятно, конечно… Но тут — девка, к тому ж больная… Нехорошо это… А по—хорошему не понимают… — ворчал Семёныч, помогая подпоручику вытащить Лиду из вагона.
— Она Петьку стрельнула! — крикнули из темноты.
— Знать, нельзя было не стрелять, — рассудил Семёныч, вылезая из вагона и не отводя дула винтовки от двери. — Знать, Петька твой кобелиное удовольствие хотел справить с немощной девчонкой. Я б за такое и сам кобеля застрелил.
Прикрывая подпоручика, несущего девушку, Семёныч пятился вслед за ними.
Вдруг из вагона выстрелили. Пуля визгнула у головы Семёныча. Семёныч тут же выстрелил под крышу вагона и снова передёрнул затвор.
— Эй, не балуй! — сердито предупредил он. — Пока до смертоубийства не дошло, разойдёмся с малым грехом…
Паровоз засвистел, с лязгом сдал назад, словно готовясь к прыжку, и, натужившись, потянул состав вперёд.
— Ну, слава богу… — перекрестился Семёныч. — Обошлось.
Подпоручик огляделся, увидел в нескольких шагах закуток между складским помещением и штабелем старых шпал. Неудобно переступая через рельсы, быстрым шагом добрался в примеченный уголок, устало опустился у стены складского помещения, поудобнее устроил у себя на руках беспамятную девушку.
— Устал, — пожаловался он, встряхивая высвобожденной рукой.
— Живых да любимых легко носить, — согласился Семёныч, — а больных да мёртвых — ой как тяжело! Дай—ка я одёжку ей поправлю, вишь — штаны рассупонили, видать, нехорошее удумали… Вот она и стрельнула. Хоть и в беспамятстве, а сбереглась от поругания.
Семёныч поправил на девушке штаны, затянул ремешок потуже.
Девушка, почувствовав, что снова теребят её за поясной ремень, не открывая глаз, подняла руку… И в живот Семёныча упёрлось дуло пистолета.
Семёныч замер, скосив глаза на руку девушки.
— Доченька, мы ж тебя спасли от насильников… Не бери греха на душу…
Семёныч осторожно отвёл в сторону и мягко вынул пистолет из руки девушки.
— Беспамятная, могла бы и убить нечаянным порядком, — вздохнул он, вытер тылом кисти взмокший лоб. — Хоть и игрушечный левольверт, а дырки в животе от него всамделишные, будьте покойнички! Деревянным чопиком такую не заткнёшь… И был бы мне полный карачун.
Приоткрыв Лидин баульчик, он кинул пистолет внутрь.
Где-то весело посвистывал маневровочный паровоз—«кукушка». От шпал густо пахло пропиткой. Разбитый керосиновый фонарь над входом в вокзал едва освещал на перроне нескольких военных.
— Охо—хо! — вздохнул Семёныч. — С сыпняком чужие к себе не возьмут. Как нам до Самары добираться, а, подпоручик?
— Ты вот что, Семёныч, — решил Росин. — Ты посиди с Лидой, а я схожу к начальнику станции, спрошу, что идёт в ту сторону. Пристроимся куда-нибудь.
Положив Лиду удобнее на землю и подложив ей под голову баульчик, подпоручик ушёл.
— Охо—хо! — протяжно вздохнул Семёныч, присаживаясь рядом с Лидой. — Война… проклятая. Ну, когда с германцами воевали, там, вроде, понятно было. Враги. А сейчас? Русский на русского. Свой на своего…
— Пи—и—ить… — едва слышно протянула Лида.
— Сейчас, дочка, сейчас… — встрепенулся Семёныч, поднял чайник, с которым Росин ходил за водой, и засокрушался: — От ты, гос—споди… Не принёс подпоручик воды!
Растерянно оглянулся.
— Пи—и—ить… — настойчивее попросила Лида.
— И подпоручик убежал… — расстроился Семёныч. Он потряс чайник, словно надеясь найти в нём случайно затерявшуюся воду. — Ты вот что, дочка… Я мигом к водокачке… А ты полежи тут тихонько… Я мигом!
Семёныч торопливо, с кряхтеньем и причитаниями поднялся с земли и, по—стариковски переваливаясь, то и дело оглядываясь, затрусил к водокачке.
До водокачки было шагов сто. Но уже на половине расстояния лежащая у стены склада девушка затерялась в ночной тени.
Едва плеснув в чайник воды, тщетно вглядываясь в темноту и не видя оставленной девушки, Семёныч заторопился назад.
На первый путь медленно вполз пассажирский состав, в конце которого было прицеплено несколько санитарных теплушек.
— От ты господи, — забеспокоился Семёныч. Он бестолково бегал вдоль пути, а поезд медленно полз и полз. Наконец, остановился.
Семёныч неуклюже наклонился и на четвереньках, попеременно переставляя чайник с водой, полез под вагон. Буфера лязгнули, вагоны качнуло назад. Хорошо, что Семёныч не успел перелезть руками через рельс, а то бы его разрезало пополам.
Старик, то ругаясь, то поминая господа и святителей, вылез из-под вагона. Постоял расстроено, глядя то в невидимый хвост поезда, то в далёкую голову, затрусил было к паровозу, но остановился, безнадёжно вздохнув. И снова полез под поезд.
Поезд лязгнул сцепками и дёрнулся вперёд.
— Да что же это, господи! — чуть не плача, взмолился Семёныч. — Издеваешься ты надо мной, что-ли, драконище железноколёсое!
Он неуклюже вылез из-под вагона и обессилено, со стоном, сел на грязную землю, поставив рядом чайник.
Поезд снова дёрнулся назад. Затем вперёд. И медленно пошёл, набирая скорость.
Старик торопливо встал и, вытягивая шею, вглядывался в просветы между вагонами, стараясь увидеть, что происходит на той стороне.
Наконец, поезд ушёл.
Семёныч подбежал к закутку, где оставил девушку, и, растерянно оглядываясь, уронил чайник.
— Дочка… Ты где? Дочка… Вот ты гос—споди… Дочка!
Бестолково перетаптываясь на месте, Семёныч испуганно оглядывался.
Быстрыми шагами подошёл Росин.
— Ты чего, Семёныч? Где Лида?
— Я на минутку… За водой вот… Пить просила… Тут поезд остановился санитарный… Видать забрали… Дочка!
— Лида! — окликнул Росин. — Лида!
— Забрали… Она ж беспамятная! — чуть не плакал старик.
— Может ушла куда?
— Да куда ж ушла… Она ж безвольная!
— Всё равно проверить надо. Ты туда, я сюда, — скомандовал Росин. — Лида!
Старик и подпоручик, то и дело окликая девушку, разбежались в разные стороны.
Через некоторое время оба вернулись.
— Нету… — расстроено сообщил Росин.
— Нету! — плачущим голосом подтвердил старик. — Знать, санитарный поезд забрал.
= 20 =
Поезд остановился. Из теплушки выпрыгнули два солдата—санитара. Закурили козьи ножки. Прошлись туда—сюда, разминая ноги.
Вагоны лязгнули сцепками.
Ночной свежий воздух очистил лёгкие от вони гнойных ран, искровянившихся повязок, немытых солдатских тел и гнилых портянок, пропитавших санитарную теплушку.
Поезд ещё раз дёрнулся.
Души смягчила благость, появилось странное желание делать людям добро.
— Гля—кось, солдатик лежит! — заметил один из санитаров.
— Спит, может?
Подошли.
— Нет, больной солдатик. Пацан совсем. Сыпняк у него, похоже. Пропадёт ведь.
— Пропадёт, как пить дать. Один-то…
— Может возьмём?
— Можно и взять. Наши всё равно мрут.
Санитары подняли Лиду за ноги и под руки, не забыли баульчик, лежавший рядом, аккуратно забросили в теплушку.
***
Лида очнулась.
Ритмично перестукивали колёса, пол сильно раскачивало... Несмотря на то, что в щели и плохо подогнанные двери дуло, воздух был спёртый, вонючий.
Рядом с Лидой кто-то протяжно и глухо стонал.
— Пи-и-и-и-и-и-и-и-ить!.. — умолял другой.
Кто-то ругался:
— На полатях, что ль?.. Не толкайся!
— О, гос-споди!..
— Твою мать, вдарю!.. Ишь, плацкарта ему! Развалился…
И сквозь стон и ругань — бесконечно долгое:
— Пи-и-и-и-и-и-и-и-ить!..
Над глазами качался желтый круг.
Луна?
Зрение прояснилось. Качалась керосиновая лампа. Глазам стало больно, Лида опустила веки.
— Сволочи! К самому хвосту прицепили! Ну и мотает! —
