разумного, конечно. По рукам?
И сделка состоялась. Сержант набрал номер, в приказном порядке попросил одно место на проходящий в купе и сдачу наличными.
В фойе вокзала показался утренний местный контингент в количестве двух раз: низкорослый мужичок с повязкой, прикрывающей выбитый глаз и молодушка с хищной печатью на лице.
Виктор Петрович сидел на скамье в зале ожидания, покачивая нервно закинутой на ногу ногой и всё видел. Женщина больше притягивала внимание, она была сплошь обтянута тонкой фактурой белья. Глядя на неё было приятно угадывать за бесстыдным покрывалом овальные изгибы и плавные выступы маленького тела. Резинки трусиков, обхватившие жадно её тугую попочку, острым треугольником выбивались наружу и вопили сквозь вельветовые джинсы. Это был вид со стороны убегающей жертвы. А что спереди?
Как -то не по мужски он успел осмотреть эту хищницу – не снизу вверх, а только лицо. Дождавшись её нечаянного оборота в полный рост к нему, Виктор Петрович решил с соболезнованием, что ради такой можно совершить безумный, героический поступок: например, вытащить её из горящего дома и унести на руках. Навсегда. Но только не ему. Она была не в его вкусе. К такой необычной красоте с оттенком блудливости надо было привыкать.
Они ещё раз прошли рядом, окатив его нежной волной духов «Чёрная магия», и замерли возле кассы. Повеяло запахами детства, манной кашей, размазанной по новой детсадовской скатерти, и отдалось болью в ухе, которое часто за проказы скручивалось воспитательской рукой в трубочку. Незнакомая пара прозвучала в нём колокольчиковым минорным перезвоном детства. И если показалась не родной, то, по крайней мере, очень знакомой.
Виктор Петрович опять достал паспорт, прижал плотно коленями сумку, и стал по новой тщательно ощупывать каждую страницу документа, удостоверяющего в настоящий момент его личность.
А личность его по паспорту действительно нашла фамилию Брыковский, хотя имя и отчество – те же, неподдельные. Отец его – Петр Павлович, но для родительской графы в паспорте место не предусмотрено, а вот для детей – сколько угодно. И судя по записи, за время коротания в поезде он успел сделать дочку Лидию Епифановну, а вернее, умудрился какую-то особу удочерить, поскольку Епифаном себя никогда и ни при каких обстоятельствах не называл, даже спьяну. Лидией Епифановной звали милую тёщу, но та на 30 лет старше его. Вот и дата рождения дочери. Лыков провёл пальцем по ровной линии графы, наткнулся на предупредительную запись «Повторно!», провёл ещё раз и икнул:
«Что за хренатень? Год рождения – 1928! Она же в бабушки годится, ну и дочери пошли, скажу я вам!»
Он помуслякал пальцы и вернулся к первым страницам паспорта, где вздумал лишний раз убедиться в достоверности серии, номера и фотоснимка. «Интересная я личность,- сказал он себе,- по серии, номеру, году рождения и физиономии совпадаю, а по остальным параметрам не увязываюсь. Ага, ещё прописка. Про чего, про чего? Ну-ка откуда я выписан?» Он нырнул в недра документа. Жирный квадрат чернильного штампа выпуклым барельефом топорщился со страницы. Он походил на здание в стиле позднего классицизма, из окон которого высовывались тонкие струйки слов и аббревиатур. «г. Прудовск, ул. Краснопарижская, д. 555, кв. 15/5.
Забавно, не успел доехать до Прудовска, а уже прописан! Впору сказать тихо «ой!» и упасть в обморок. Чтобы сойти с ума, не надо прикладывать к этому чрезмерные усилия, а просто следует чаще заглядывать в свой паспорт».
Если кто-нибудь ловил себя однажды на том, что стоя перед зеркалом, он не видит ни себя, ни свой замороженный взгляд, короче, ничего не видит и ни о чём не думает, а спроси – с какой целью вглядывается – он и не ответит. Если кто-то, остолбенев перед отражением, испытал полное отлучение от окружающего мира и неизвестно, ради каких устремлений, тот легко может представить выражение лица Виктора Петровича. Особенно – глаза. Глаза, как у многодетного папаши, с котого исправно взимают налог за бездетность.
Поэтому, когда необычайно нежно, почти по родительски ему предложили помощь, он ничего не понял, а упорно разглядывал и не видел сверху макушку гражданина поцарапанного вида с повязкой через глаз.
- Я вас спрашиваю очередной раз,- повторил поцарапанный субъект и потёрся макушкой об его плечо,- вам плохо, или очень плохо?
- А вы думаете, кому-то ещё бывает хорошо? Особенно, когда о него трутся всякие проходимцы.
Голова метнулась в сторону, и Виктор Петрович разглядел выпуклый змеиный глаз. Поцарапанный рабски улыбался, рожа была масляная и сытая.
- Прошу прощения! Дурная привычка! Перестраиваться быстро не научился ещё, хотя поговаривают, что в наше время это очень важно.
- Я не знаю, как в ваше время, а в наше за такие выходки в унитазах топили.
- Ради бога, не волнуйтесь вы так. У меня и справка есть: «дана предъявителю в том, что он действительно не является носителем классов насекомых, альвеококкозом не заражён, прививки от бешенства проставляются регулярно».
- При чём здесь справка? У вас есть документ, дающий право тереться о рукав отъезжающих пассажиров?
- Не беспокойтесь, костюмчик ваш не засалится. Голову я сегодня с утра помыл травяным шампунем. Шампунь куплен в июне прошлого года в московском универмаге моим неприятным знакомым Валерием Вильевичем Фрудко, что и может подтвердить моя сожительница,- царапанный гражданин поманил свою спутницу.
Та неожиданно для Лыкова живо откликнулась .
- Прошу представиться,- ткнул пальцем в наплывающую спутницу царапанный,- Эмма, блин, сожительница, а это…- он перевёл, словно дуло пистолета, палец на Виктора Петровича.
- Мы, случайно, раньше не были очень близки? – перебила Эмма царапанного, - Или я забыла?
Виктору Петровичу от развязного тона Эммы стало нехорошо, и желание вынести её из горящего дома, пусть даже не ему, как-то поутихло, точно ослабевшая зубная боль, ещё пульсировала, но уже в остаточном явлении. Он даже имел неосторожность подумать, что перед ним никто иные, как бичи, «синяки», сшибающие на фуфырик. Нужен третий, чтобы на его деньги выпить и закусить тремя корочками хлеба. Но странно то, что одеты прилично, в дорогое и не с чужого плеча. Однако выражение пугливой настороженности на лице не сменил, поскольку гражданин поспешно дополнил Эмму:
- Между прочим, она тоже имеет справку о наличии отсутствия тех же классов насекомых. Морально чиста, в широкомасштабном пьянстве замечена не была, ну, и прочее, соответствующим образом. И ещё, чтобы снять с нас всяческие подозрения, хочу оговориться: милиция нас не разыскивает, скорее наоборот, мы сами стоим на стрёме закона. Решили съездить в отпуск, но вот неожиданно передумали, сдаём билеты, возвращаемся. Хотите спросить, куда?
Виктор Петрович подумал, хмыкнул и спросил: - Куда?
- В город Прудовск. А хотите спросить, почему?
Виктор Петрович ещё раз крепко подумал и спросил: - Почему?
- Что, почему?
- Ну, и что же – почему?
- Нет, это я спрашиваю, что – почему?
- Что вы пристали,- возмутился Виктор Петрович,- вы попросили спросить, я и спросил, как вы попросили.
- Нет, это существенно. Ответьте, что именно почему?
- Хватит мне устраивать головную боль. Отстряньте!
- Нет, я требую,- царапанный вдруг начал закипать,- я вообще требую, требую и требую! Сатисфакции, наверно, требую! Сатисфакции!
Эмма, молча смотревшая на разгорающуюся перепалку, так же молча ухватилась за ухо сожителя, и всем телом повиснув на нём, зло зашипела:
- Ты что, Василискин, рехнулся? Сатисфакции захотел? Драться надумал? Нет, дорогой, лучше сразу позвони 03, потому что драки ты не увидишь – не успеешь, старикашка ты гнилой!
- А я требую! – вдруг взвыл гражданин Василискин, – Имею право требовать! Я два года без премий тружусь! Имею право? Хотя бы под занавес? Как член коллегии адвокатов, имею?
Эмма сконструировала на лице извиняющуюся улыбку и протянула её Виктору Петровичу:
- Простите старпёра. Такой негодяй, такой негодяй, прямо не знаю. Всё испортит мартовский знаток. Вообще-то он добрый, только бешеный маленько.
- Я требую,- орал Василискин,- я требую! Почему мне не платят?! Если не могут деньгами, то пусть отдают натурой. У меня тоже есть не только душа, но и желудок, пусть знают! – он с остервенением бодался, пытаясь сбросить с уха Эмму, которая повисла на нём клипсой, а Виктор Петрович, наблюдая за ней, как за шариком пинг-понга, предположил:
- Может быть у него реактивный психоз? В таком случае я вызову неотложку.
- Не надо. Пустяки. Сейчас пройдёт.
- Ну, смотрите, это ваше семейное дело, разбирайтесь сами.
Виктор Петрович встал и направился к выходу.
- И, тем не менее, я требую! Куда пошли?! – не унимался Василискин, – Как вопрос ребром, так сразу в убег?! А кто расплачиваться будет? Всё равно вам далеко отсюда не уйти!
- Заткнись, болтун! – пыталась зажать рот сожителю Эмма.
- А что затыкаться –то? Ему всё равно в Прудовск ехать бесполезно! – вслед горланил царапанный.
Лыков на последних словах Василискина замер, в нерешительности покачался на месте и повернул назад. В вокзале по- прежнему было пустынно, не считая семейный подряд, который в полном составе высыпал на крики Василискина. Держа совок с мусором, будто сковороду, полную жареной картошки, равнодушно отвесив челюсть, наблюдала за происходящим тётя Альбина.
Из-за плеча выныривала узкая головка её сына, блюстителя порядка. Немыслимым образом в окошко билетной кассы просунулся череп кассира, а буфетчица, дожёвывая пирожок, сосредоточилась, зажав испуганно в запотевшей ладони мелочь. События мешали ей высморкаться в фартук.
- Сатисфакции, - негромко и уже неуверенно попросил Василискин, наблюдая, будто за трепыхающимся язычком удава, приближение Виктора Петровича,- хвост – под мышки, тикай, куда глаза глядят!
- Морду тебе изодрать мало! – выругалась Эмма.
Лыков надвигался стеной. Василискин укрылся за крохотной конституцией Эммы и уже ничего не просил. В зале воцарилась космическая тишина. Только сквозь тугой эфир молчания пробивались с противоположного конца зала редкие «всполохи» чавкания буфетчицы.
- Почему мне нельзя в Прудовск? – спокойно, но настойчиво спросил Виктор Петрович.
- По всем вопросам и рекомендациям обращайтесь к ней,- голова Василискина выныривала поплавком из-за спины спутницы, - я ничего не ведаю, что творю.
Лыков уставился на Эмму. Она поёрзала под неудобоваримым взглядом и отчиталась:
- В чём дело? Простите, мы с вами, кажется, вообще пока не знакомы.
- Правда, правда, я и забыл,- добавил Василискин,- мы ведь с вами незнакомы. И вообще, нам пора сдавать билеты и тикать отсюда, пока целы. Правильно я говорю, Эмма?
- Я надеюсь, мы ещё с вами встретимся? Оставьте мне свой номер телефона, когда мне будет тоскливо, я перезвоню вам, - Эмма помахала кокетливо рукой,- привет, мой мальчик!- ухватила за ухо Василискина и потащила к выходу.
Виктор Петрович думал было ринуться следом, но опять вдруг был сильно придавлен алчущими взглядами всех представителей семейного кооператива.
Все ждали зрелищ. А Виктор Петрович всегда и больше всего боялся дать
