носом и она останется по другую сторону, со всем прочим большинством? С так называемым народом?»
Подобного позора Инга Анатольевна пережить бы не смогла. Поэтому и положение казалось ужасным, и нервы были на пределе.
В то мучительное и полное тревожных предчувствий время и возник, бесшумно прикрыв за собой дверь её кабинета, Владимир Иосифович Козявин. Разумеется, она знавала его и раньше, но то было шапочно, без пересечения общих интересов и фиксирования знакомых черт.
Инге Анатольевне показалось, что голова Козявина вынырнула из-под её подмышки. А это, скажу вам, сделать совсем не просто. На столе сверкнули блюдечки очков, приделанных к потёртому лицу, лицу похожему на мутную фотокарточку. Да и весь он выглядел потёртым и заезженным временем и заботами – то ли о выявлении преступных элементов, то ли о собственном здоровье. По товарному виду давно можно было его причислить к глубоким пенсионерам, по повадкам – тем более, но на самом деле точного возраста никто не знал, даже отдел кадров, а кто знал, постарался забыть, чтобы скоро не заставили забыть другие.
От лица фирмы «НеБЗДИТЕ» Козявин поздравил заместителя секретаря парткома с предстоящим праздником выборов и перевыборов. Далее шёл пространный текст о времени и правах, и о том, что старым, опытным кадрам надо крепче сплачивать ряды и плечом к плечу шагать по пути, намеченному великими предначертаниями. Только так их прочно спаянный блок сможет к чему-нибудь прийти. Отсюда выливаются все его симпатии к Почти незаменимой Инге Анатольевне. И он не против и в будущем вот так, по-товарищески, в любое время дня и ночи, являться к ней в гости, опускаться, так сказать, с восьмого, а в действительности, подниматься до авторитета всеми уважаемой, лицезреть и быть при ней верным помощником и соратником.
Как ни была умна и дальновидна Кричалина, но всё же уловила, что Козявин предлагал ей сделку в форме своих безвозмездных услуг. А что такое Козявин со своими всепроникающими услугами – долго гадать не пришлось. На что намекнул Козявин, то сразу Кричалина и сделала. Она составила реестр, в который вошли все ненадёжные избиратели, потенциально ненадёжные, и те, в которых она чуточку сомневалась. Проведя жирную красную черту под фамилией одного из ярых противников, она сбоку приписала тонкой каллиграфической нитью:
«А этого подонка оставить на разносол (для видимости правдивого голосования)!»
За день до торжества в Пылевом Столпе развернулась во всю ширь подготовительная кампания. Как любая крупная кампания в стране, эта возникала и разгоралась в пламя внезапно. И горела аврально, будто завершение квартального плана в конце месяца. ( А до этого рокового дня, оказывается, шли лишь мелкие подготовительные работы к подготовительной кампании).
Секретарь партийного комитета тов. Н.Д. Мариец, согласно инструкции, в 10 часов утра собрал партийную верхушку, всех ответственных работников Пылевого Столпа, и поздравив с грядущим днём, произвёл фронтальный опрос присутствующих. Затем попросил отчитаться.
Судя по отчётам, проделываемая работа впечатляла: мандаты делегатам конференции были высланы, готовы 16 лозунгов и транспорантов, 4 плаката, стенд с трудовыми показателями коллектива, откуплен банкетный зал кафе «Лезгинка» - кроме основного, название кафе завешено растяжкой: «Наши чаяния – в ваших руках, товарищи!», наконец, составлен список вспомогательных мероприятий торжества.
Сценарий конференции зачитал тов. Можайский. Он разрабатывался совместно с заведующей парткомовского кабинета и директором кабинета Трудовой Славы Пылевого Столпа. Сперва, по сценарию, шли аплодисменты, которые постепенно перерастали в бурные овации. ( Ответственный за аплодисменты и овации – тов. Короподин.)
«На сцену поднимается президиум, который встречают дружным салютом пионеры, а дети старшей группы детсада вручают членам президиума цветы.
Звучат начальные аккорды 1-го концерта для фортепьяно с оркестром П.И. Чайковского. Бурные овации продолжаются. (Орг. Момент – 10 минут).
Н.Д. Мариец предлагает избрать президиум в том составе, который уже сидит на сцене.
После единогласного принятия, также единогласно выбирают секретаря тов. Можайского.
Подпускаются к сцене три фотографа, и Можайский предоставляет полуторачасовое слово для отчётного доклада Н.Д. Марийцу.
В ходе доклада, после каждого абзаца - аплодисменты, после пяти абзацев – бурные аплодисменты и выкрики с мест: «Да здравствует!» По окончании доклада – бурные овации, выкрики: «Слава!»
В первых рядах – шесть плачущих от счастья ветеранов партии. (отв. Залётный).
Перерыв.
После перерыва – восемь выступлений в прениях. ( выступления написаны и откорректированы – отв. Мисюкова).
Тов. Можайский встаёт и предлагает проголосовать за принятие отчётного доклада. Голосуют единогласно. (отв. тов. Фукишева.) Бурные, нескончаемые аплодисменты».
На этом месте Мариец скорчил гримасу и выразил сомнение по поводу того, что ответственное дело поручают женщине:
- Нет, - сказал Николай Демьянович,- я, конечно, не против Фукишевой, у неё послужной список хороший и всё такое, если конкретно, но, товарищи, прошу учесть то, что народные приметы, в настоящий момент, высоко ставятся в пример, ценятся и даже публикуются в печати. Кроме того, я ещё и против как мужчина, покуда на женщин нельзя взваливать тяжёлые грузы. Это крайне не к о н п е н т е н т н о!
Я предлагаю всю ответственность голосования переключить на товарища Бундыка. С него, покуда, можно спросить и в приказном порядке, и всё такое.
- У меня есть сомнение,- вставил торопливо один из ответственных работников, Жирмунский.
- Двух сомнений быть не может! – тут же резко парировал Н.Д. Мариец.
- И всё- таки я возьму на себя смелость сказать, что Фукишева – хороший работник.
У Инги Анатольевны накатила необходимость резко осадить наглого выскочку:
- А кто тебе давал право на смелые высказывания, - высказала она,- как у тебя ещё хватает смелости брать на себя смелость обрывать нас на полуслове?
Естественно, Жирмунскому пришлось извиниться. Он мелко и часто тряс кучерявой головой, похожей на ведро с кудряшками, и уверял, что больше не осмелиться повторить подобной смелости.
На этом месте тогда и произошёл страшный шум на улице. Все кинулись к окну.
Возле автостоянки Пылевого Столпа разгоралась грандиозная потасовка. Шестеро немолодых парней активно рукоприкладствовали, пугая прохожих, и тёплыми материнскими словами придавали им ускорение.
Картинка сверху виделась такой: небольшая навозная кучка шевелилась и топорщилась руками. Она перекатывалась то вправо, то влево, иногда отщипывая от себя по одной дерущейся паре. Выявился особенно юркий, в жёлтом свитере. Он крикнул: « В рот вам всем кило печенья!» И упал. На него наступили. Тогда он обиделся, проник в машину, дал полного газу и скрылся за углом.
- Это моя машина! – взвизгнул Жирмунский, и подпрыгнув козочкой на месте, помчался из кабинета Марийца. Через экран оконного стекла, спустя мгновения, он выглядел расплывчатым, но, к общему удивлению, живым и шустрым. Таким его не видели года три к ряду. Ещё бы, в багажнике машины лежали телевизор и видеомагнитофон японской марки JVC, взятые безвозмездно на прокат у завхоза Дворца Культуры.
Всё шло по плану.
В день торжества, прямо с утра, в срочном порядке друг за другом в следственный отдел РОВД были вызваны 29 «голосов», проходящих свидетелями по делу об угоне автомобиля. 11 «голосов», чудом не попавшие в свидетели, по причине отсутствия на месте преступления – в военкомат, а ещё трое – в особый отдел. Но эти уже по мелочи: для профилактики, за чтение и распространение книги антисоветского писателя Карамзина: «История государства Российского».
Утро начиналось чудесно: будто по постановлению Верховного Совета пришёл из Москвы циклон. Воздух сделался прозрачным, уносясь ввысь и превращаясь там в бескрайнюю голубизну. Отступили головные боли и первые партии бесформенных пенсионеров в спортивных костюмах бросились по улицам – за здоровьем.
На город легла печать просветления. Трубы весело пускали дым, травили окружающую среду, плевались газом машины, тела испаряли пот, ядом дышал тёплый асфальт. Но не смотря ни на что, всё поглощалось ненасытной чистотой неба. Наступила та самая погода, которую синоптики обнаружили не за долго в столице Родины и теперь, со дня на день, её ждали по всей стране.
Помнится, в то утро Инга Анатольевна позволила себе слабость потрепать мужа по щеке. Он от неожиданного проявления ласки растерялся, принял действия жены за провокацию и в течение утра не проронил ни слова, тем более, что вообще мало говорил, а если и говорил, то плохо и ломано, как и положено мужу зам. секретаря парткома.
А когда-то муж был гордостью Инги Анатольевны. Во времена её становления и продвижения по службе. Как она любила говорить, загибая пальцы: «Во-первых, он – гегемот,т. к., из рабочих, во-вторых – узбек, т.к. приехал к нам из Баку. Поэтому в моём правильном выборе присутствует пролетаризм и интернационализм, а ещё фрукты-овощи свежие всегда на столе».
Но со временем потребность в «регалиях» мужа отпала сама по себе. На анкетные данные узбека не стали обращать внимания. А кому, спрашивается, нужен муж с невостребованными анкетными данными? Если только посуду помыть, да сыну кулак показать в воспитательных целях, пока ещё тому не вручили паспорт. Но сын был уже с паспортом, абсолютно неуправляем и при случае сам казал кулак отцу. Следовательно, утеряв в своём лице воспитательную функцию, муж стал ещё большей обузой для семьи. Если он даже не догадывался о своей ненужности, то всё равно чувствовал, что любовь безвозвратно ушла, так и не сумев прийти в дом.
Двадцать лет назад тогда ещё молоденький паренёк Славик воспылал жгучей животной страстью к Инге Анатольевне. Для него она была всегда по имени отчеству. С того первого дня, когда увидел её вбегающей лёгкой рысцой за трибуну заводского Красного уголка, и когда на правах представителя горкома и куратора она объявила высокому собранию:
- Я долго слушала товарищей выступающих и поняла, что все вы занимаетесь здесь пустой болтовнёй! Дела на заводе выглядят не так плохо, как нам здесь стараются представить! Так сказать, ездят нам по ушам, рапортуют о невыполнении плана и пытаются занизить свои успехи и показатели в труде. Кому это нужно, товарищи? А нужно это неуверенным в себе элементам и саботажникам, играющим на руку загнивающему капитализму! Что о нас подумают там, за границей? То, что мы беспомощны, как слепые кутята тычемся в производственный план и не можем его осилить? Нет, мы сильны, мы так сильны, что самим становится страшно от резервов нашей силы!..
У молодого рабочего Славика мурашки брызнули россыпью по телу. Умела зажигать сердца Инга Анатольевна.
И там же, на собрании, он поставил себе целью овладеть приступом члена горкома. «Изнасилую с особыми формами извращений, изнасилую, как скотину в поле, или, в крайнем случае, просто изнасилую и сяду в тюрьму», - решил он и начал усыхать от изобилия
