кругу лиц было известно, что чутьё врага зиждилось у неё на инстинкте самосохранения. А инстинкт самосохранения не мог ей быть подарен ни с того ни с сего матерью природой, он естественным образом вытекал из огромного опыта работы на ответственных и чересчур ответственных постах. В общем, опытный, ответственный, самосохраняющийся, с хорошо поставленным чутьём работник, как закон, бывает ПОЧТИ незаменим. Частица ПОЧТИ в характеристику заместителя секретаря парткома вписана специально для тех, кто ненароком может обратить внимание, подумать и зачитать плакатным языком: «А ведь незаменимых- то у нас нет!» И тут же ответ – в морду необразованную: «Конечно – нет! Есть ПОЧТИ незаменимые!»
Однако это самое ПОЧТИ с годами работы на очень ответственном месте доставляло ей всё больше хлопот, она чувствовала, как зыбок всё-таки её пост. Один товарищ даже в горячности и по недоумению намекнул, что должность её выборная. «Не долго и того… недобрать в рабочем коллективе голосов». Инга Анатольевна сперва не поняла: каких – таких голосов? Но потом что-то припомнила и ахнула! Не тому, конечно, ахнула, что её должность оказалась выборной, а тому, что смеют думать, что частица ПОЧТИ может иметь силу и власть над её незаменимостью.
Короче, ПОЧТИ стало бельмом в глазу. И если - в её, значит - и в глазу всего управленческого аппарата. Следовало только «понастоятельней» подвести аппарат к этому выводу самостоятельным путём.
Со своей стороны она усилила бдительность и стала чувствовать врагов в радиусе уже трёх вёрст. Их оказалось значительно больше, чем в радиусе версты. Их оказалось так много, что подстёгиваясь мерами предосторожности, границы чутья пришлось расширить ещё на полверсты. И только тогда она ухватила мудрой женской логикой лёгкое дуновение тревоги, словно навеянные весенним ветерком запахи всякой распускающейся и цветущей «сопливости».
Ветерок дул часто, настораживал и по ночам не давал ей долго уснуть. «Неужели я чего-то боюсь?- удивлялась она, – Или не уверена в себе, или нюх забивают посторонние запахи?»
Внешне же она оставалась прежней, всеми уважаемой и по всякому поводу почти незаменимой заместительницей секретаря, но потаённо с содроганием видела себя сильной и мудрой волчицей, которая наблюдает из кустов за мужиками-загонщиками, несущими на горбах связки красных флажков.
С утра, первым делом, успев едва задушить собой пространство кабинета, и придавив застонавший стул, она позвонила А. Я. Бундыку.
- Ну? – разом выложила она всё наболевшее.
А. Я. Бундык жалобно залепетал:
- Никак нет, не появлялся.
- Родственникам звонили?
- Да, Инга Анатольевна, никаких следов.
- Твои соображения?
- Соображений нет, глубокоуважаемая Инга Анатольевна, одни глупые догадки.
Кричалина сделала соответствующий вывод:
- В таком случае ты, надеюсь, понимаешь, что мы можем подумать, что в тебе ошиблись?
- Я стараюсь, очень стараюсь.
- Мало стараешься, – она зло бросила телефонную трубку.
Утро опять ничего нового не принесло, хотя и теплились надежды на лучшее. Никаких следов. Уже вторую неделю Валерий Вильевич Фрудко не появлялся на работе. Не было его и дома. Его нигде не было. Он бесследно исчез, вкупе с запачканным мундиром.
Расследование исчезновения ценного работника велось одновременно по нескольким направлениям: в быту, на рабочем месте, у любовниц и, по совместительству, продавщиц Фрудко. Телефоны были полностью под контролем, разговоры записывались и немедленно предоставлялись в виде отчёта ответственным «органам» Пылевого Столпа для дальнейшего прослушивания и сдачи в архив.
Организацию и руководство поисками взвалила на себя Инга Анатольевна. Разумеется, лишнюю обузу и вытекающую ответственность за результаты поиска, ей брать на себя как-то не пристало. Она – не девочка-студентка, чтобы бесплатно заниматься ерундой и демонстрировать сослуживцам изобилие благородных порывов в борьбе за чистоту коммунистических рядов Пылевого Столпа. Здесь было другое.
Инга Анатольевна вдруг ухватила своими крепкими, как броня, мозгами, что исчезновение Фрудко тесно повязано с ветерком тревоги, так часто настораживающим её и не дающим возможности покойного сна. Одна из ниточек тянется и к ней, и больно дёргает повелевающим предупреждением. Упорно ломая себе голову над тем, каким боком происшествие могло повлиять на её незыблемый авторитет, она пришла к гениальному заключению: одно из двух – или никаким боком, или всеми боками сразу! Третьего не дано! Глубже её разум проникнуть ещё не мог, а шире охватить рассуждениями проблему – не хватало информации.
Инга Анатольевна пощипала рукав в задумчивости, решительно поднялась под аккомпанементы стенающего стула, щелкнула замком двери, вернулась к столу, и накрыв телом от взглядов нечаянных посетителей, а для подстраховки, прикрыв ладонью диск местного телефона, трижды его прокрутила.
- Вас внимательно слушают, - отозвался в телефоне чётко поставленный командный голос,- говорите.
Кричалина голос не узнала. Возникло желание осторожно, «на цыпочках» положить трубку, но она понимала: звонок зафиксирован, опознан и отступать некуда.
- Очень надо товарища Козявина.
- Вас внимательно слушает товарищ Козявин.
- Товарищ Козявин, это не телефонный разговор. – шёпотом намекнула она на то, чтобы срочно встретиться в конфиденциальном порядке.
- Мы вас узнали, Инга Анатольевна.
- Я звоню по части…
- Мы знаем,- перебил её Козявин,- вы звоните по части пропавшего работника.
- По лучшей его части, – неизвестно почему вставила она.
- Мы так же знаем, что именно Вы занимаетесь организацией похорон… бр-р-р, тьфу, поисков, мы имеем в виду. Для Вас имеются некоторые любопытные подробности. Фирма гарантирует их оригинальность.
Обозначилась длительная пауза – время, которое было любезно предоставлено Кричалиной для додумывания и неизбежного решения поблагодарить Козявина за содействие.
Она и поблагодарила, кокетливо объявив:
- Сочтёмся когда-нибудь угольками…
- Мы пока к Вам спускаться не собираемся,- чеканил Козявин, точно отбивал шаг на плацу,- далее, каким-то образом, каким – до конца ещё не выяснено, часто в сводках фигурирует фамилия Брыковский. Есть мнение, что Брыковский замешен в деле о пропаже, но нет улик. По крайней мере, что-то между ними или было, или намечалось, или наоборот. Есть ещё невыясненное лицо, некто Тимофей, но без отчества. Информация продолжает поступать, и дело набирает силу. Минуту! Только что на стол положили донесение, что лицо, значащееся под именем Тимофей, может оказаться и не именем, а отчеством, а если не отчеством, то определённо лицом. Подробности позже.
Инга Анатольевна, довольная, щелкнула пальцами – по- особенному, с шиком – так умела щёлкать только она, и продиктовала вслух концовку мысли: « Машина завертелась!» При тщательном анализе несложно было установить, что концовка мысли была и её серединой, и уж тем более – началом.
Но то, что « Машина завертелась» - значило, само по себе, не мало. Под фамилией Козявин скрывалась уверенность в успехе, поскольку сам Козявин занимал пост заместителя начальника отдела, значащегося в Пылевом Столпе, как контора буровиков. Официально же он назывался отделом «НеБЗДИТЕ» - «Необходимой Безопасности Засекреченной Деятельности Инженерно-Технической Единицы.» Вокруг этой единицы собралось множество талантливых ребят, которых ещё звали более коротко и упрощённо – «трактористы», т.к все они появлялись на торжествах и юбилеях в парадной форме, а в петлицах их мундиров ювелирной штамповкой был выдавлен гусеничный трактор, в наклон, будто сваливался с откоса.
Козявин был крепко повязан с Кричалиной старыми производственными отношениями. Ещё с тех времён, когда самым бессовестным образом трудовой коллектив многие вопросы пытался решать коллегиально и голосованием, а нижестоящие позволяли себе нагло и бестрепетно беседовать с руководящими кадрами. Даже существовали мнения снизу. Следовательно, отсутствовал плановый порядок, почитание заслуг административной системы.
Была полная анархия и неуверенность в завтрашнем дне. Многим тогда из них оставалось лишь уповать и надеяться, что скоро, очень скоро всё это показное либеральничание, игра в демократический принцип централизма исчезнет, как дурной сон и всё станет на круги своя. Ведь традиции их трудового коллектива пока ещё были сильнее и уживчивее всяких там постановлений, спускавшихся сверху, пусть даже из самого Центрального Комитета. Традиции не сломить. Надо было только уметь терпеливо ждать, снося унижения ретивых, и так же терпеливо заносить в записную книжку фамилии тех ненадёжных, кто поддавшись эйфории «демократических постановлений» больше всех претендовал на свои, так называемые, права.
Все обиды, как фекалии, вдруг опять всплыли из глубины памяти Кричалиной. Да и тонули ли они вообще? Словно живые картинки из диапроектора постоянно маячили перед глазами.
Хорошо помнится: на период неустойчивости, брожения разных мнений и выпала тогда по всесоюзному графику Отчётно-Выборная партийная конференция в Пылевом Столпе.
По укоренившейся традиции «праздненство» это отмечали торжественно, с помпой: песнями и плясками, выездной лавкой своего магазина, показательными выступлениями спортсменов и членов художественной самодеятельности. Венцом и мажорным завершением торжества был хлебосольный стол победителей, сколоченный тут же, за кулисами сцены руками умельцев краснодеревщиков.
Стол являл собою лицо Пылевого Столпа. В строгом порядке телеграфных столбов из-за салатных холмов выставлялись горлышки коньячных бутылок с золотыми ярлыками наклеек. Призывно и испуганно, как штангисты при взятии веса, подрагивали в тарелках заливные, увенчанные стебельками петрушки и кинзы. По краям стола розовели вазы с сельдью под шубой, а рядом на длинной и худой, точно лодка, салатнице был выложен из кружочков сухой колбасы текст праздничного поздравления. Птицы, плывущие над столом ногами кверху, демонстрировали счастливцам салфеточные гольфы папельеток. А в сердце стола, в его недосягаемой для диабетиков, циррозников и желтушных глубине, пряталась знакомая, до сосания под ложечкой, бледная морда молочного порося.
Но во исполнение принципов демократического централизма и равенства обочину стола обрамили строем гранёных стаканов ( а не хрустальными фужерами) и пятью-шестью консервными банками «Завтрак туриста», открытыми для обозрения и похожими на мусорные бачки. Дабы не подумали чего-нибудь лишнего случайные захожие. Просто администрация скромно разговляется. Очень скромно, как и положено в подобающей обстановке.
И вот это приобщение к скромностям трестовского праздника могло на глазах Инги Анатольевны раствориться, уплыть из под носа в одночасье. Из-за какого-то идиотского тайного голосования.
Идиотские тайные голоса неожиданно приобрели силу и решали судьбу, всеми уважаемой и почти незаменимой. Ох, и дура она тогда была. Чего боялась? Наверно того, что « а вдруг занавес закроется перед
