кишечника, и о результатах этой слабости готов всем присутствующим доложить немедленно, как в устной, так и в обонятельной форме. Но мнение было не единым. Кое-кто считал наоборот: не от слабости кишечника имел Мариец такую гримасу, а от постоянного запора.
Инга Анатольевна же твёрдо стояла на первом варианте: «И если имели место у Секретаря постоянные запоры,- считала она,- то лишь в голове». Особенно утвердилось её мнение после одного случая.
Как-то рабочие стройуправления, номер которого она и не упомнила, написали в партком коллективную жалобу. Вернее, написали-то они в горком партии, ну, а уж оттуда уважающая себя инстанция, переправила мерзкое письмо на имя того, на кого и была написана жалоба. Это был старый и испытанный метод борьбы против жалобщиков и ходатаев, поскольку сложилось мнение о том, что чем больше у рабочего голова забита пустыми хлопотами, тем меньше он думает о работе. И вообще, «всё должно решаться на местах, горком полностью полагается на комитет Марийца».
Рабочие жаловались Марийцу на Марийца за то, что тот ворует у рабочих книги классиков художественной литературы. Мелочь, конечно, но всё равно неприятно. Зная понаслышке от умных людей, что в течение пятнадцати лет в Пылевой Столп поступали как подписные издания, так и разрозненные тома классиков русской, советской и зарубежной литературы, рабочие обратились в партком к тов. Кричалиной с просьбой выделить их управлению для продажи часть книг. Понимая, что партком в силу своей слабости не мог передать им книги за 15 лет, рабочие просили продать издания последнего прихода: классиков Куприна, Трифонова, Хемингуэя.
Тов. Кричалина восприняла просьбу рабочих управления, как несмываемое оскорбление, нанесённое парткому и лично ей. Она одновременно топала, стучала пальцем об угол стола и грозилась всем рабочим припомнить вышеописанный случай при раздаче мест в соцсоревновании и распределении жилплощади. Но рабочие восприняли такое поведение Кричалиной с выгодой для себя, посчитав, что оно было вызвано попустительством и мягкотелостью самого Марийца, как секретаря и непосредственного начальника истерички. Прецедент случился и требовал ответной реакции.
Прочитав жалобу, Н.Д. Мариец тут же для повторного прочтения пригласил к себе Ингу Анатольевну. Пока зам. секретаря изучала гнусную кляузу, Н.Д. Мариец умоляюще заглядывал ей в глаза и вздрагивал лошадиной дрожью.
Инга Анатольевна вела себя достойно.
- Ну, и что из того?- спросила она тогда очень спокойно, почти небрежно,- Подумаешь, писулька.
- Какая писюлька? Покуда, жалоба, всё-таки. Если соответствует правде, то надобно книги вернуть. И, может, даже извиниться? А?
- Ещё чего. Сегодня книги просят, завтра им вашу печень подавай! Нельзя нежить и расхолаживать некоторых рабочих. Так мы быстро пойдём у них на поводу. Можно и до анархии докатиться. Нам не простят.
- Покуда, не знаю, что и делать, - засомневался он и прикрылся привычной гримасой.- А вот что,- облегчило секретаря вдруг,- я сейчас совершу благородный акт самопожертвования, а вы, покуда, последуете моему примеру, ладно?
- Ну?..
- Я отказываюсь от книг в пользу рабочих управления. И покуда, сделаем это нашей доброй традицией. А потом нашу добрую традицию проконтролируем.
- Хорошо,- ответила Инга Анатольевна,- вам виднее,- пошла к себе в кабинет и вычеркнула из списков Н.Д. Марийца. После недолгих раздумий вписала вместо секретаря фамилию Бабалебский И.М. – тоже нужный человек. И только тогда позвонила в книготорг и выписала для рабочих управления, номер которого она так ни черта и не помнит, полторы сотни книг классического содержания под названием: «Влияние на снижение надоев молока при частой смене кормов».
«Пусть только попробуют не раскупить, жалобщики вонючие!»
Внутри у неё клокотало, но не на рабочих. Впервые секретарь влез в дела, которыми она, почти незаменимая, бесконтрольно владела все эти годы.
«Какое его щенячье дело? Без неё секретарь – пшик, пустое место».
Инга Анатольевна хорошо знала себе цену, а Мариец постоянно пытался ущемить её авторитет, напоминая, что, покуда, он – секретарь. Покуда, он главнее. И выше её на забор писает.
Был он главнее до того самого момента, пока Кричалина не обнаружила его в подвале, мнущегося возле дверей из красного дерева.
- Дела обстоят погано,- сразу в лоб влепила она тогда Марийцу,- из надёжных источников мне стало известно, что половина делегатов будет голосовать против Вас, Николай Демьянович.
- Как?! – вскрикнул тот и схватился за ручку двери.
- Как – ни как, а вот как!- и она подняла руку, показывая, как делегаты будут голосовать.
- Откуда известно?
- Из надёжных источников.
Мариец перехватился другой рукой и натянул ещё прочнее гримасу.
«Всё-таки – слабость желудка»,- утвердила себя в мысли зам. секретаря, а вслух предложила лечебное средство:
- Безвыходных положений, бывает, что не бывает,- медленно, будто мысля вслух, диктовала она,- безусловно, что в намеченной против вас провокации и идеологической диверсии есть лидеры-подстрекатели. Их надо выявить и немедленно изолировать. Я, конечно, могу взять дело в свои руки, но это будет стоить не мало. Кого-то купить, кого-то запугать, кому-то пообещать. М-м-н-да-а! Что ж, ради правого дела есть смысл.
- Смысл? – настороженно спросил Мариец, живое любопытство одинокой искоркой ширкнуло в глазах, но тут же было погребено под тяжёлой гримасой:
- Я не смыслю в этих делах, - неохотно признался он и поправился с высоты секретаря,- в смысле – делегатов. Но если дело касается диверсии, то, покуда, - да-а! Но, вы, покуда, в этом деле к о н п е н т е н т н ы, действуйте, ладно?
- От вашего имени?
- От имени лица всего коллектива,- успел вывернуться Мариец и снова схватился за дверную ручку.
- Нам надо будет отблагодарить кое-кого, в случае удачного исхода.
- Покуда и отблагодарим в удачный случай.
Инга Анатольевна поняла, что беседовать с нею у секретаря более не хватало терпения.
Она поднялась в маленький конференцзал и дала распоряжение немедленно доставить сценарий и всех участников торжества, для которых расписаны роли.
Впрочем, этого можно было и не делать, поскольку участники были людьми дисциплинированными, выученные слова отскакивали у них, как от горячей сковороды – сыто и празднично. Но в том-то и была вся Инга Анатольевна. Загадочная, как на ладони колода карт, а сверху, как ни тусуй – Дама пик. Если она обнаруживала, что инициатива не в её руках, могла от нагрянувшей хандры запросто потерять в живом весе, что врачами могло быть сразу отнесено к тяжёлому недугу.
Но тогда Мариец был в её ручках, коротеньких, пухленьких, аппетитненьких, ласково и эротически обнявших его сзади за шею. Оставалось лишь так же ласково, не менее пухленькую ножку, в которой трудно отыскать колено, приставить к его седьмому позвонку, и слегка, технично продемонстрировать силу женского рычага.
Она обожала себя в те минуты. Именно такой: хитрой и дальновидной. Ей казалось, что при желании она могла бы даже перехитрить саму себя.
Требовательно подойдя к сценарию, она вписала в него несколько умных фраз и ещё одни «бурные аплодисменты». Затем выслушала заученные до основания роли выступающих, мысленно отругала Можайского за головотяпство и внесла весомую поправку:
- Когда прозвучат слова об избрании президиума, товарищ Н.Мисюкова, после слов: «Какие будут предложения?», должна не сразу вскакивать с места и отбарабанивать текст, а сделать паузу. Пауза в театре – вещь очень важная, если не самая важная. Но и следить, чтобы пауза не затянулась – не дай бог, кому-то взбредёт в голову опередить и зачитать свой состав, (правда, это маловероятно), и только потом ненавязчиво попросить слова и зачитать состав президиума. В этом важнейшем мероприятии должно присутствовать немного анархии, чтобы хоть кто-то из делегатов поверил, что это действительно звучит голос из народа.
Козявина увидела Инга Анатольевна уже перед самым открытием отчётно-выборной конференции.
- Всё в порядке,- не то спросил, не то отчитался он.
- Всё в порядке,- так же, как бы спрашивая, ответила она, - И Мариец, между прочим, если меня не тронут, т.е выберут единогласно, останется перед вами в неоплатном долгу.
- Есть! Оставить вас в неоплатном долгу!
- Что есть, то есть. Да, но ещё и в отсутствии 43 мерзавцев, каким-то образом, на конференции должны присутствовать все?
- Наша фирма заранее учитывает самые мельчайшие образы и свечки.
Она покрутила пуговицу на кителе Козявина и преподнесла комплемент:
- Вон Вы какой, оказывается, отчаянный мужчинка. А мы-то и не знали.
Теперь, спустя порядочное время после конференции, Инга Анатольевна вспоминает тот день, как торжество её тонкого ума, прозорливости, по нотам разыгранной комбинации в содружестве с Козявиным.
В зачатке конференции случилась приятная неожиданность, как выяснилось позже, подстроенная тем же Козявиным, как знак внимания.
Вместо опоздавших по техническим причинам пионеров на сцену первыми поднялись дети из старших групп детского сада «Одуванчик». Они затянули песню про «Заводской гудок», и в нежную вязь хора мудро вплёлся звонкий голосок детского речитатива. Хор как бы отодвинулся фоном, а мальчик в шортах на лямках, выйдя на авансцену, счастливо исповедался стихами перед делегатами:
- Нас много, и нас не счесть,
Мы счастливы, нам не до рая!
Спасибо, что Вы у нас есть,
Инга Анатольевна, дорогая!..
Потом что-то ещё про Марийца незначительное, ну и про мир, разоружение, дружбу народов, что и полагается в подобных случаях.
Н.Д. Мариец испуганно улыбался, а Инга Анатольевна разводила руками, обращаясь к залу, будто признавалась: «Ну что, в самом деле? Прямо уж и не знаю, как реагировать, право. Устами младенца глаголет… ну, и прочее, сами понимаете. После этого вам стыдно будет отказать в голосе, конечно. А вообще-то, я скромная, мне оваций не надо. Вы же меня знаете».
Тем не менее, словно коньяк по сердцу, огладило приятное тщеславие: детьми была нарушена традиционная субординация, и первая хвала зачитана именно в её адрес - зам. секретаря, только затем удосужили своим детским неподкупным вниманием Н.Д. Марийца.
С отрепетированным умилением на президиум смотрели с первых рядов ветераны войны и труда, но скупую слезу не роняли – хоть слезоточивый газ запускай. В этом деле – промашка Залётного. Метким взором Инга Анатольевна подмечала все недоработки парткома.
На середине отчётного доклада, когда секретарь незаметно, перескочив три абзаца, вдруг повеселев, громко и радостно начал говорить о главном достижении парткома – всероссийском смотре художественной самодеятельности – произошёл казус. Товарищ Можайский, до этого просидевший две ночи напролёт за корректурой, исправлением грамматических ошибок доклада Марийца, непозволительно расслабился и уснул.
Доклад, как и полагается, обычно писали всем составом корреспондентов редакции многотиражной газеты, но проверка
