повод для того, чтоб над ним смеялись. Атмосфера же в зале накалилась до такой степени, что впору было выкрикнуть из галерки: «Хохму, хохму давай!» И ежу понятно – от него ждали хохмы. Поэтому он забуксовал, потоптался на месте, оценив обстановку, сделал безразличное лицо и зевнул. Зевок получился таким правдивым, что глядя со стороны можно было даже потерять к нему всяческий интерес. Всё происходящее с ним было смешно уже потому, что от этого хотелось плакать.
Пара исчезла в дверях и утянула за собой ниточку от клубка загадок и метаморфоз, случившихся с ним за одно утро. Он был уверен, что Василискин и Эмма тесно связаны с тем, от чего он недоуменно разводил руками и представлял себя воле волн, несущих его в этом идиотском сне.
Теплилась ещё надежда, что – сон. Затяжной и набивший изрядную оскомину. В детстве бывало так же: среди ночи вдруг просыпался от невозможности терпеть дальше боли в переполненном мочевом пузыре, вставал с постели, шёл тёмным коридором, открывал скрипучую дверь клозета, принимал стойку, доставал из трусов инструмент, начинал справлять малую нужду и просыпался. Снилось же такое. Приходилось вставать уже наяву, идти, включать свет в коридоре, сонным принимать стойку и вновь просыпаться.
И так по нескольку раз за ночь. До полного пробуждения, со стыдливой, заискивающей улыбкой перед смущёнными родителями. Где эта проклятая грань реальности? Попробуй, определи: там, где он справляет нужду, или здесь, где стыдливо прячет глаза. Ведь по совести строителя коммунизма, по его моральному кодексу, распределяться реальность должна так: где тебе лучше, там её больше, следовательно, и за иллюзии расплачиваться надо меньше, а лучше – вообще не расплачиваться.
В конце концов, какой может быть торг в нашем бесклассовом, неэксплуататорском общежитии. Захотел по малой нужде – пожалуйста! Захотел плюнуть, ради бога – лишь бы в радость! Но для этого отведены специальные места, предусмотренные санинструкциями. У нас всякое хотение предусмотрено инструкциями. А для тех, кто очень много хочет, предусмотрен уголовный кодекс.
Предупредительные инструкции для желаний строителей коммунизма – великий двигатель прогресса. Закономерно, что чем больше желаний, тем больше должно быть инструкций, как контролирующих, так и предусматривающих желания. Многого хочется, а родители говорят – нельзя, школа твердит – невозможно, местком более конкретно указывает – перебьёшься, согласно инструкции, и добавляет – негласной инструкции. Как –то незаметно приучились мы верить в магию негласных инструкций.
Но ведь есть у нас основной закон – конституция, выпущенный в массы не только ради выходного дня в декабре. Каждый пункт конкретно и ясно указывает права и обязанности. А если не выполняются параграфы закона, и кто-то кое - где у нас порой вставляет палки на пути к всеобщему процветанию и благу, значит, - жалобу на того, чтобы не мешал. Однако, нежданно возникает лысая и пузатая личность пенсионного возраста, и шёпотом сообщает: « А вы знаете, что в инстанциях на письма, в которых сделана сноска на конституцию, не отвечают? Это, конечно, негласно, потому что не все статьи конституции выполнимы. Да и все их выполнить практически невозможно».
И вот в чём штука: сразу безоговорочно начинаешь верить лысому и пузатому. « Ну, если негласно, тогда - конечно. У них там, наверху, другая жизнь, отличная от массовой. А написанному – не верь! Ещё древние говорили - верь услышанному».
- Скорый поезд, следующий до станции Прудовск, опаздывает на 12 часов, - взбунтовался неожиданно в громкоговорителе хриплый фальцет,- повторяю, пассажирский поезд опаздывает на 18 часов. Ориентировочное время прибытия – в 23-24 часа по комякскому времени.
- Вот ведь повезло кому-то! – заржал мужчина в форме железнодорожника, оглянулся, пригрозил молотком и бросился бежать наутёк. На бегу его живот, как перезревший овощ, разверзся по шву тугой кожуры куртки и заколыхался, зажатый двумя пуговицами.
Лыков выругался бойко и двусмысленно: то ли в адрес ещё одного нежданного члена кооператива, то ли в адрес налаженного и чёткого ритма работы ж/д в весеннелетний период. Он вышел на привокзальную площадь.
Солнце, очистившись от багрянца, побелело (взбеленилось) и уже слепило. Тянулась к небу и торчала шахматной ладьёй водонапорная башня. По левую же сторону произрастал гриб газетного киоска, где подслеповатый продавец, укоренившись под фетровой шляпой, скрытно листал журнал мод. Что-то его настораживало и пугало в фотоснимках, на которых представительницы загнивающего капитализма выставляли на обозрение полоски купальных костюмов, и он недоверчиво ковырял их ногтем.
В ракурсе – сразу же за киоском – в буквальном смысле, летел паровоз – историческая гордость работников местного исполкома - но схваченный за хвост мраморной лапой постамента, так и остался на взлётной полосе, смирился, и за время смирения заметно осел, о чём предупреждала бдительная общественность. К колесу была пришпандорена табличка: «Под паровозом не лазать! Ушибёт!»
Интерес представляли и надписи на брюхе паровоза. Официальная, разрезавшая его вдоль белой строкой, гласила: «В 1926 году этот паровоз вывез из нашего города хлеб». Уточнений и разъяснений по данному вопросу не имелось. Хлеб, вероятно, был лишним. Чуть ниже, уже выцарапанная гвоздём ярыми правдоискателями, вопила: « И мясо – в 1956 году!» Дальше шли надписи незначительные, временного характера о фауне этого города: « Валька – козёл вонючий», «Воробей – король», «Крысы, не дамся!», « Ну, ты и верблюд», «Свиньи, всю доисторическую примечательность испоганили! Кто попадётся, получит по репе!»
Из под паровоза ,с пионерской бдительностью оглядывали привокзальную площадь вывески – «Книги», «Гастроном», «Аптека», «Автобус», «КООП: овощи, фрукты, соки, воды, вина». Всё было обычно для среднерусской полосы. Виктор Петрович охватил пейзаж единым взглядом, глубоко и печально вздохнул и пошёл к киоску.
Старичок вздрогнул, ощутив на себе взгляд, поднял стыдливо глаза, синхронно вознеся и палец, который будто в агонии продолжал ковырятельный процесс. Получилось забавно. Точно киоскер пытался со стекла стереть изображение не весть откуда взявшегося Лыкова. Затем снял очки, протёр линзы уголком газеты, надел, снова снял и протёр газетой из соседней стопки, привстал со стула, вытянул шею, в готовности с журавлиной стаей лететь на юг, и признался:
- Никакого касательства ни к чему не имеем. Только из любопытства и детской доверчивости,- сказал и поклонился несколько раз.
-Неужели? – почему-то спросил Виктор Петрович, видимо, желая попасть в тон беседы.
Попал. Киоскер ещё раз поклонился:
- Честное слово, чтоб всю жизнь не выходить из киоска. Нареканий ранее по работе не имели. Благодарности, правда, были, это не отрицаю, даже грамоты во времена за…, как его, за… - он страдальчески сморщился.
- Чего – за? – переспросил Виктор Петрович.
- За… этого самого, за… тьфу, чёрт. За…, за…, забыл опять.
- Во времена «забыл»?
- Да нет, прошу прощения. Во времена за…, мудрёное такое слово, за… засилья? Нет, не то. Хлебосольный период такой, гостеприимный, гостеугодный был ещё. Ну, с зарплатой название связано, с выплатой этой самой, как её?... А потом ещё всех садить стали.
- Во времена зарплаты?
- Что вы, в самом деле, будто разыгрываете, извините. Во времена, когда ещё вот этого не было,- он выхватил из стопы газету, свернул и протянул Лыкову, «ковыряющим» пальцем бесперебойно долбя по названию.
Виктор Петрович с интересом прочёл: «Эфир гласности». Орган кооперативного издательства «Ковчег». Субботнее приложение. Цена 10 копеек. Рекламный выпуск. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Образована в 1986 году, № 34.
- Что? – прошамкал киоскер, - Каково?
- От такого названия трудно устоять.
- Вот, совершенно – абсолютно, - обрадовался киоскер,- с выплатой неустойки, я же говорил. Период неустойки, прошу прощения, застойки, нет – застоя. Во!
Сразу повеяло болотом, кваканьем лягушек, сказками о леших и водяных. Голос киоскера будто прорвал плёнку выцветшей воды, выплюнулся на Лыкова, и тина тут же срослась в месте прорыва.
Виктор Петрович стёр с подбородка плевок и переспросил:
- Период чего? Какого застоя? Это как понять? – и обнаружив на лице пенсионера прорастающее удивление, уточнил: - Я был длительное время в командировке, в тайге, и, откровенно говоря, для меня некоторые названия в диковинку.
- Да уж, действительно, тайга, дремучесть,- согласился киоскер.
- А ты вот что, дед, дай-ка мне охапку газет, все, которые есть. Ну, скажем, «Правду».
- Нету.
- «Известия», «Советская Россия», «Соц. Индустрия», «Труд»?
- Ха-ха два раза. Может ещё «Комсомолку», «Аргументы и факты» или «Огонёк» и «Московские новости»?
- Давай, давай!
- Э-э, родной, пойди лучше в универмаг и купи станок.
- Какой?
- Для скатывания губёшек. А то раскатал, гляжу, губёшки –то.
Он бодро встрепенулся, ожил и повёл ухарски плечами:
- Мы, киоскёры, теперь тоже на вес золота. Блатные работники. Чтобы газеты купить, ты сперваначалу к нам в знакомые набейся. Баночку кофе принеси или шампанское. В контакт войди. Сейчас ведь духовная пища – сплошные деликатесы. Сейчас ведь эта, как её…ну, вот эта самая, - ткнул пальцем в газету,- всенародная гласность. Знаешь сколько народу пересадили? У-у, прорва! И всё - министров, начальников, миллионеров вобщем. Сейчас мы всё про всех знаем. Имеем право. Хватит, натерпелись. Теперь не проведёшь, знаем, кто нашу кровушку пил. Теперь на каждого министра можно смотреть как на врага народа. Всё равно – вор, хоть и министр. Раскрываешь каждое утро газету и - бальзам по сердцу: кого там ещё разоблачили-то? А-а, стервец! Так тебе и надо! Чёрной икрой, наверно, раньше-то в гальюн ходил? Теперь пожуй на 53 копейки в сутки! Такой-сякой, партийный весь из себя был! А на самом-то деле, оказывается, его партия за Камой дрова пилит, да лес валит. Ты, случайно, у себя в тайге таких не видел? – озарило киоскера.
- Нет, дед, не видел.
- Ах, жаль! Узнать бы об их жизни тамошней! То у нас, здесь, подозрение одно закрадывается. Сомнение есть по поводу ихнего тюремного пребывания.
К киоску подошла пожилая женщина и молча встала за спиной Виктора Петровича. Её безучастное лицо отражалось в витрине киоска. Киоскер мотнул головой, указывая на женщину, и заговорщически подмигнул Лыкову:
- С утра очередь занимают. Дефицит, как на пиво. Хлебом не корми, дай узнать, кого посадили или расстреляли. Или чего-нибудь про Сталина новое узнать хотите, дамочка? – обратился к ней киоскер.
- Нет, я по поводу сегодняшнего карнавала узнать, не отменили ли? Во сколько начало? У вас есть рекламное приложение?
Пенсионер как-то сразу заартачился, сделал лицо плоским и непробиваемым:
- При желании, конечно, если уж вам так хочется. Сами понимаете, только для вас могу постараться. Два номера осталось для начальников, но я уступлю.
- Спасибо.
- Спасибо – это в каких купюрах? Это новые купюры такие? – он почесал затылок и вытянул из пачки номер газеты. Виктор Петрович понял, что старик разыгрывает эту сцену для
