Пылевого Столпа, как никогда, продемонстрировал своё умение пускать пыль в глаза. Особо хочется…
- Сто-о-оп! – в голос закричали Кричалина и Можайский, – Вы пропустили целую строку!
Ивашкин хотел было возразить, но прочитав на лице Кричалиной непреклонность и что-то ещё, смутно похожее на удар кирпичом по голове без каски, ( а как передовой каменщик, он знал, что это такое), потупив взгляд, пробормотал:
- Быть может.
Делегатам требовалось объяснение. И без того, утомлённые длительным просиживанием штанов, не привыкшие к рутине, они желали зрелищ, они мечтали разрядиться, размяться, растянуть в ухмылке рты, присесть, покрякать, отжаться от пола десяток раз. Короче, накалённая была обстановка.
От Инги Анатольевны требовали спокойного и разумного объяснения. На Можайского, как ведущего, надежды мало. Он был толстокож и не ощущал всем телом остроты борьбы, накала международной обстановки. Кроме того, говорил корявым языком, похожим на сленг ливерпульских грузчиков. А кому охота взирать на сонную рожу мямли и кисляя?
- Товарищи, как вам известно, в нашей стране всеобщее обязательное среднее образование. В этой области мы добились значительных успехов! – начала Инга Анатольевна внедрять в массы своё продуманное «охмурительное» слово, - Уровень знаний повышается с каждым годом. В сравнение с 1913 годом он достиг небывалых высот. Не исключение и наш трест. Если, к примеру, взять какого-нибудь Платона, Архимеда, Сократа и посадить его, к примеру, в школу, то даже в первом классе этот Платон, Архимед, Сократ был бы круглым двоечником,- она остановилась, отпила много «Боржома» из стакана, и вдруг сообразила, что с последним глотком минеральной воды потеряла нить суждения:
- Так вот, товарищи! Я скажу вам, что не каждый из нас может стать Платоном, Архимедом, Сократом,- сделала резонный вывод она из всего ранее сказанного, - но мы по прежнему продолжаем тянуться к знаниям. Имеются у нас ещё незначительные недоработки по части обучения. Это надо смело признать. Мы стараемся сразу реагировать, разоблачать и указывать на недостатки. Товарищ каменщик Ивашкин – конечно, не Платон, Архимед, Сократ. Поэтому можно догадаться из его выступления, что он пропустил целую строку текста. Прочтите Ивашкин, пожалуйста, ещё раз, не торопясь, без пропусков, сверху, над печатной строкой,- попросила Инга Анатольевна.
Наверно, каменщику легче было выложить из обломков кирпичей стену, чем третий раз всенародно мусолить строки выступления. Стиснув зубы, он чуть не плача от пытки, и едва успевая глазами провожать палец Можайского, процедил: «… как никогда продемонстрировал своё умение БОРОТЬСЯ С ТЕМИ, КТО ОСМЕЛИВАЕТСЯ ПУСКАТЬ ПЫЛЬ В ГЛАЗА!»
Вот, оказывается, где была зарыта правда жизни. Сколько понадобилось замсекам сил и здоровья, чтобы отрыть её и подарить людям. В завершение тонко, профессионально проведённой операции, Инга Анатольевна была незаслуженно обижена Н.Д. Марийцем.
Он спросил: - Покуда, я, чего-то, ничего не понял, а чего вы мурыжили этого каменщика? Хорошо говорил, громко, образно, грамотно.
Боже мой! Век живи, век удивляйся закостенелой начальственности начальства! Надо было тихо спасать свои шкуры, а не восторгаться громкими выступлениями, и демонстрировать свои врождённые качества залу в 300 душ.
Делегаты хоть и были под завязку сыты предвкушением бесплатного обеда, хоть и были охвачены мечтательной негой о скором ковырянием в зубах специальными пластиковыми зубочистками, (предусмотрительно, по предложению Кричалиной, разложенными на западный манер на обеденных столах), всё же не растеряли ещё воинствующий дух избирательной кампании. Каждый из них мог оказаться потенциальным врагом и отдать свой голос против прежнего состава парткома. А некоторые, чересчур дотошные, - и правдой-маткой рубануть: мол, чего благодарить партком за щедрый стол, всё равно ведь покушали на средства профкома, т.е, на свои собственные денежки, которые вычли из зарплаты.
Заблуждаетесь, товарищи дотошные! Не будь таких, как Кричалина, довольствовались бы будербродами с плавленым сырком - от профкома!
Древние, как динозавры, и испытанные, как туалетная бумага методы, действовали в работе администрации безотказно. Они назывались методами двойной подстраховки. Сперва – напугать, если не поможет – разоблачить, и последнее – купить.
Не было ещё на памяти Кричалиной тех, кто не обламывался на одном из этих рифов. Вся сложность заключалась только в том, что попадались иногда несознательные людишки, которые самонадеянно оценивали себя выше, чем они того стоили. И Инге Анатольевне, точно базарной бабе, приходилось торговаться, сбивать цену, тем самым унижая собственное достоинство. Это была работа по индивидуальному профилю, с каждым в отдельности. А вот убедить или купить толпу гораздо легче и проще – у всякого стада должен быть пастух.
Н.Д. Марийцу никогда не быть настоящим пастухом, поскольку он озабочен в первую очередь тем, чтобы колокольчик на его шее звенел весело и призывно.
Поэтому когда стали известны результаты голосования, секретарь всем лицом влез в такую испорченно-желудочную гримасу, что, глядя на него с состраданием, Можайский признался себе: со следующего дня переходит на строгую диету.
57 делегатов проголосовали против Н.Д. Марийца. А это – не учитывая заядлых врагов, отсутствующих на конференции. Секретарство Н.Д. Марийца висело на волоске.
- Как же мне это понимать-то? – твердил одно и то же секретарь, – Это мне выражен целый кворум недоверия?
- Не кворум, а вотум.
- Это мне выражен целый «вот вам» недоверие? Как мне теперь жить, как мне теперь домой возвращаться?
- Ничего страшного, Николай Демьянович, две трети проголосовали за вас. Радоваться надо!
- Нет, как же мне это понимать? Если не доверяют, я могу и уйти.
- Кого вы огорчите своим жестом благородства? Вы же не в гостях, вы в своём хозяйстве.
Против Можайского проголосовали 5 человек, а против Инги Анатольевны трое.
Для неё это оказался тоже неожиданный удар исподтишка. Обнаружились новые враги парткома. Она, как почти незаменимая, и вообще, женщина, оказалась крайне обижена. Кто посмел? Кто те негодяи, пригревшиеся змеями на её партийной груди? Выявить и изолировать… от всяческих благ и месткомовской очерёдности.
Вполне свойственно любому здравомыслящему административному и партийному работнику чувство некоторого разочарования и даже обиды после победы. Одно дело, трясучка и боязнь полного краха до конференции, когда казалось, что все в зале вражески настроены против. Другое – когда расставлены точки над i , когда убедилась путём голосования, какая ты хорошая и почти незаменимая. И вновь возродилась уверенность, что иначе и не могло быть, (если не она, то кто же?), все тебя любили и благоговели, как прежде, - вот тогда-то и проклюнулся червячок обиды. Неужели, откуда ни возьмись, появились отщепенцы, думающие вразрез большинству? Просто не знаешь от возмущения, как их называть! Точка зрения иная, чем у большинства голосующих. Значит, инакомыслящие.
« Так и запишем, занесём в протокол очередного заседания партийного комитета. За-се-да-ние! Слово-то какое, мажорное, торжественное. Как звук органа, радостный крик победы. Кто хотя бы раз вкусил наркотическое свойство заседания, тот остался поражённым этим манящим недугом на всю жизнь».
Инга Анатольевна не представляла себе другой жизни: без длинного, Т- образного стола с мягким отблеском полироли, без крохотного пятачка «лобного места» на острие стола. Без обсуждений морального кодекса коммунизма, без решений глобальных проблем стройки и минут отдохновения. Другая жизнь для неё была равноценна лишению жизни вообще. Точно министра мясной промышленности перевели бы в токари или отправили на пенсию в 120 рублей. От одной мысли о бесправной жизни без заседаний делалось страшно тоскливо, и хотелось выть чилийской собакой на звёзды.
Каждая новая конференция была для неё, всё-таки, незаменимым вкладом в копилку опыта. Чувство врага развивалось в ней в геометрической прогрессии. Выдержи она ещё 2-3 таких боя с делегатами, она бы из почти незаменимых превратилась в вечную.
« А что, неплохо звучит – династия Кричалиных, по рабоче-крестьянски звучит. Опыт передаётся детям и внукам – ( в зале бурные, продолжительные аплодисменты). Династии в Пылевом Столпе не только одобряются, но и поощряются материально. Лишь бы не мешали правильно выбранному ею курсу всякие инакомыслящие».
За день невероятно беспощадной борьбы с делегатами за выживание, весь президиум, как закономерная награда, ожидал праздничный стол. Тот самый, скрытый от ненасытных глаз пролетариата и интеллигентской прокладки створками кулис, которые прочно были скреплены бумажными буквами: «Привет участникам отчётно-выборной конференции!» Доступ к нему был позволителен только победителям. Это был символический стол сильнейших. Элита элиты производила за ним символическое жертвоприношение, заклание.
У каждого человека должна быть своя религия, помимо запрещённой. У администрации Пылевого Столпа была прочная и незыблемая вера праздничного стола. Традиция эта возникла ещё чёрт знает когда, но традиция правильная и нужная. И нарушать её не следовало, поскольку добрые традиции придают энергию и энтузиазм массам. Так считали члены комитета.
Согласно установленному порядку, по одну сторону праздничного стола рассаживалась крепкая старая гвардия, ядро парткома. Напротив – ядро молодого комсомольского племени: им перенимать опыт старших, им в дальнейшем, перелившись из кабинетов комитета комсомола в кабинеты парткома, мостить дороги, проторённые предшественниками, и ставить флажки на покорённых вершинах.
Были за столом отведены места и для гостей из райкома – возле продолговатых тарелок с заливными языками. О представителях райкома, посещавших отчётно-выборные конференции, партийно-хозяйственные активы, прочие принудительные мероприятия, сослуживцы с завистливым юмором говорили: «Пошёл за языком»!
Но самое почётное место оставалось пожизненно забронировано только за одним человеком – Севидовым Александром Марковичем, начальником Пылевого Столпа, генерал-майором, единоличным хозяином, элитарным руководителем и много, много другое. А в Пылевом Столпе было принято называть его только уменьшительно-ласкательным именем САМ. По темечко загруженный административными вопросами, САМ крайне редко являлся на торжества, ходили слухи, что к подобного рода мероприятиям он относится со снисходительной жалостью, точно к шалостям больного ребёнка. Но сам САМ по этому поводу ни разу не высказывался. Почётное место часто пустовало, однако рюмочка постоянно до краёв заполнялась заботливыми руками свиты не один десяток раз за вечер.
Праздничное застолье по доброй традиции начиналось со слов главного виновника торжества Н.Д. Марийца:
- Ну, что, товарищи, все рассялись? А теперь, покуда, товарищи, давайте разговляться!
Поднимая первый тост, он между тем почему-то всегда нацеливался вилкой в кусок варёной осетрины. (Осетрину
