открытой для всех в первородном своём грехе.
Ей очень нравилось слово «фуфло». Раздробив его на фонемы, она с наслаждением роняла окружающим каждый звук: фу-ф-ло. Изредка прерывала декламацию для свободного выхода обильной икоты, и опять нараспев начинала повторять:
- Фуф-ло-о, фуф-ло.
- Что вы сказали? – спросил на последнем винном издыхании главный инженер Пылевого Столпа В.А. Богатенький – гражданин карликовой породы, увенчанный огромным куполом лысого, до ушей, черепа, который не уступал по размерам заду. Глядя на него сверху, можно было легко впасть в заблуждение об истинных размерах его птичьего тела, умещающегося в объятии одной руки. Если упасть на пол, то можно оттуда заподозрить у главного инженера болезнь Дауна.
На самом деле, совсем недавно он считался подающим большие надежды учёным с добрейшей душой, весёлым острословом щедрым на финансы, а значит, женщин. Он не любил считать деньги, поскольку считать, кроме меди в карманах жёванных брюк, было нечего. Тогда никто из окружающих на его физические недостатки не обращал внимания. Неизвестно, в каких подворотнях В.А. Богатенький тихой сапой, неторопливо собирал материалы для кандидатской диссертации.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды на него не наткнулся САМ. Точнее САМого навели на В.А. Богатенького верные люди. САМ вызвал его к себе в генеральский кабинет Пылевого Столпа. В.А. Богатенького привезли из одной подворотни, вытянули из очереди к мусорной мульде, и прямиком на чёрной Волге к - генералу. Впихнули по красной бархатной дорожке к столу, по размерам не уступающему военному плацу. За столом и отдыхал САМ:
- Диссертация при себе?- удивил он сразу.
- Ношу с сбой,- ответил оробевший Богатенький.
САМ протянул руку для изъятия материалов. Переложил их на середину стола с целью изучить в течение ближайших месяцев, но прочитав на обложке название диссертации, на глазах изумлённого Богатенького расцвёл и озарил кабинет благодушной улыбкой, что по свидетельству очевидцев случалось крайне редко.
- Судя по твоему интеллектуальному уровню, ты нам подходишь,- сказал САМ.
Диссертация имела завораживающее название: «Влияние вливания на вменяемость и внимание».
- Как ты отнесёшься к тому, что бы занять в Столпе должность главного инженера? Я вижу, в энергетике ты разбираешься, в строительстве и благоустройстве стройки – не менее того,- подытожил САМ,- вопрос решён, твою кандидатуру согласую в Главке. Со следующей недели закатывай рукава!
Так непредсказуемо и стремительно начался взлёт главного инженера. Все свои прежние качества характера он теперь воспринимал как детские угри. Живучими лишь оказались его жёванные брюки – вечные спутники В.А.Богатенького, и умение валиться с одного фужера. В остальном это был стойкий приспособленец, вхожий в гости к самому САМОМУ.
- Что вы сказали? – переспросил он Ингу Анатольевну, – Об чём речь?
- Не об чём, а об ком? – поправила она, чувствуя первый приступ тошноты и уплывающий из- под ног зал.
- Чей обком?
- Не чей, а кто - об ком, - ещё раз поправила она, – я говорю, фуфло.
- Что – фуфло?
- Не что, а кто фуфло. Фуфло всегда – кто. Стул, например или стол фуфлом быть не могут. Они недовушлевонные, недовешувлённые, недо,.. вобщем, мёртвые. А вот ты можешь быть фуфлом. Ты – живой, – пояснила Инга Анатольевна.
В это время пол под ней дал резкий крен вправо и она ухватилась за Богатенького.
- Нет,- возразил главный инженер,- я фуфлом быть не могу, не имею права. Положение не позволяет,- и попытался освободиться от цепких объятий.
- Можешь. Всё живое может быть фуфлом. Надо только захотеть.
- Я не хочу,- он упорно стоял на своём.
- Мало ли, что ты не хочешь. Я захочу и – амба, будешь.
- Вы забываетесь, Инга Анатольевна!
- Я-а?
- Вы. Я не хочу, и всё тут!
- А я и не предлагаю.
Услышав спор, к столу подкрался Козявин и услужливо склонился к замсеку. Инга Анатольевна тут же перебросила отяжелевшие руки на него и просвистела на ухо:
- Слышал? Наш гномик, к тому же, и ухажёр. Я пользуюсь у него большой популярностью.
- Конечно, конечно, драгоценнейшая вы моя, - успокаивал замсека Козявин, нежно поглаживая её по плечу и по ноге, утерявшей с годами не только форму, но и признаки на ней коленной чашечки.
Между тем вокруг уже бушевала стихия современной пляски. Включили магнитофон, загремели колонки иностранным чавканьем, и вскипел пол под буйными притопами счастливых членов президиума. С намеренным упорством, подчиняясь первому закону Ньютона, вбивал каблуки своих ботинок в паркет Дышловец. Разметав в стороны руки, бродили, мелко семеня, вокруг него зав. профкабинета Кошакова (лучшая подчинённая Кричалиной) и Капуцилова, прозванная в Пылевом Столпе Датской Королевой. Обе были на торжествах законодательницами мод, давними соперницами по снятию урожая поклонников. Кошакова была в мини-юбке, Датская Королева в макси декольте. Поскольку первая утверждала, что в последнее время повышен спрос на ноги, вторая упорно держалась за старую истину, что потребитель в спросе не нуждается.
А Дышловец, ухая и пуская изо рта брызги, уже перешёл в присядку. Бил по ушам и заваливал танцующих на бок интеллектуальный рок Рика Вейкмана.
«Жару поддай, жару!» - кричали впавшие в раж танцоры. Просвистел над головами пиджак и шлёпнулся со звуком бетонной плиты в середину зала. Следом приполз Можайский, встал на колени и задёргал плечами «цыганочку»: «Ой, хорошо-то как, блин-компот!»
Более скромные работники, с претензией на воспитанность других и зародышем аристократичности в себе, короче, выпендривающиеся пижоны, кучковались в стороне. Они пытались там постичь тайну современных ритмов. Сжав руки в кулачки, тыкали ими воздух и маячили бёдрами. Эти ренегаты окончательно были попорчены грядущей с Запада поп-культурой.
- А ну, инфарктники, лепи «камаринскую»! С хронической бурой краснотой на лицах бросились соревноваться четыре представителя старой гвардии президиума.
«Гармонь сюда с бубенцами, немедленно! Тройку вороных!» - последнее, что могла услышать Инга Анатольевна. Она попыталась приподняться и объявить: «Следующим номером программы – баня! Все в баню! С паром, наливкой, бассейном! Освежёвывайся, народ!» Но перекричать грохот, бьющий из колонок, так и не сумела. Её услышал лишь Козявин и главный инженер. Инга Анатольевна просипела:
- Пошли все в баню!
И рухнув окончательно на услужливые руки Козявина, меркнувшим сознанием выхватила из шума, свиста и праздничного воя слова Богатенького:
- Всё, спёклась наша уважаемая товарищ.
- Молчите, вы,- огрызнулся Козявин,- Инга Анатольевна сил набирается.
И - правда, Козявин по долголетнему опыту службы в органах знал о невероятных потенциальных возможностях членов партийных комитетов всех уровней. Он держал трепетно на руках Кричалину, с замиранием ожидая, когда у неё откроется второе дыхание и третий глаз. Главный же инженер вёл себя крайне неэтично. Он подковыривал Козявина и предлагал Инге Анатольевне услугу в виде восьми стульев, составленных в каре, иначе Козявин через пять минут падёт на пол под тяжестью живого партийного веса, как трухлявый дуб.
Инга Анатольевна слышала всю перебранку, но не вмешивалась, а набиралась сил для дальнейших подвигов. Наконец она подняла голову и слабо произнесла:
- Члены комитета не сдаются.
И через пять минут добавила:
- Владимир Иосифович, ведите меня к народу.
Вести к народу – значило дать в руки Инге Анатольевне микрофон. Козявин выключил музыку, на что Дышловец, как старший по званию, сразу заметил, что «всякие влезают на сцену, а потом пытаются вылить ему на свежие раны фунт прованского масла».
- Минуту внимания, - обратился к возмущённой публике Козявин,- наша драгоценнейшая зам. секретаря хочет выразиться от парткома словами благодарности! Теперь мы все – это единое, неделимое внимание!
Подлец Козявин, зацепил тонкую струнку Инги Анатольевны. Собственно говоря, ради чего устраивался весь этот шабаш? Не ради же всеобщего веселья? Не только ради популяризации парткома и демонстрации его незыблемого величия? Ради этого замсека не стала бы лезть из кожи вон! В любом сценарии творческого мероприятия должна присутствовать сверхидея. Скрытно, ненавязчиво, едва различимыми штрихами. Но присутствующие обязаны прочувствовать её и проникнуться, а усвоив, пасть ниц в трепетной любви к сверхидее. В этом сценарии сверхидеей была она, Инга Анатольевна Кричалина. А кто не желал этого понимать (вместе с гл. инженером), тому следовало лишний раз напомнить. Ненавязчиво, чисто по-человечески.
Инга Анатольевна долго обдумывала речь, столько же приходила в себя, после чего, набирая скорость, ринулась преодолевать расстояние до микрофона, как коварную дистанцию гигантского слалома. Она несла в своём живом весе уверенность, что всем в ту минуту было наплевать, по какой траектории её заносило к микрофону. Не это важно. Главное то, что она сейчас скажет распоясавшимся в ожидании пляски или зрелищ гостям.
И вот, опираясь на микрофонную стойку, она сказала:
- Народ, я с вами!
Все видели, какого труда ей стоило выдавить из себя признание верности. Но ожидаемую бурю восторга не услышала. Тогда она подняла на избранную публику глаза, на публику, которой, может быть, единственный раз доверилась, тяжёлым взором оглядела поголовье, и остановилась на Кошаковой. Та с собачьей преданностью, не моргая, внимала Инге Анатольевне.
«Ложь, всё кругом – ложь. И даже Кошакова думает, что она умнее зам. секретаря парткома, поэтому и играет аккуратно роль преданной сучки, готовой по свистку забеременеть».
Ещё мгновенье назад замсека, после «бурных восторгов» в честь её зыбкого, краткосрочного признания, хотела по-свойски, с внушённой гостям сверхидеей, пригласить всех в баню. Тесно повязать банное мероприятие с её неустанной заботой о народе. Но пристальней вглядываясь в Кошакову, вдруг круто изменила свою речь, потому что «и Кошакова, и Датская Королева, и Дудина, и прочие, сколько бы их не было, все, все у Инги Анатольевны – девочки на побегушках. Не нытьём, так каканьем она установит истину, она продемонстрирует воочию сверхидею. Бог видит, кого обидит!»
- Я вот ночей не сплю и всё думаю, какие же у нас в тресте слепошарые мужчинки,-начала издали она,- оглянитесь! Сколько вас женщин окружает! И какие женщины! Одним словом – това-ар! Импорт! К примеру, Люся Кошакова. Людмила, выйди сюда! Посмотрите, приценитесь! Да все мужчинки перед ней – просто пигмеи, нет, эти, как их, плебеи! Во! И никто не видит, что рядом с вами живут и питаются одним воздухом такие экземпляры. Эх, вы, народ! В общем, после бессонных ночей я решила так: все мужчины должны её немедленно поцеловать. Я так хочу! Кто не исполнит, тот автоматически становится моим молозьевым, нет, этим, кровным врагом!
У мужчин и впрямь назрела необходимость хохмы. Все кинулись по-товарищески целовать Кошакову. Они находились в той стадии «утомлённости», когда с не меньшим рвением, ради хохмы, бросились бы облизывать пол.
Кошакова, сперва слегка пришибленная участью, которую ей уготовила
