комитета.
Но реальность оказалась значительно противоречивее.
Первым вылил на неё ушат холодной воды Козявин. В обязанности его фирмы входило не регулярное, и «не всех подряд», но прослушивание телефонных разговоров. Он воспользовался этим правом (пусть не совсем законно) и по отношению к секретарю парткома. ( На грешной земле живём, значит грешными делами и оправдываем своё грешное существование).
Плёнку с записью разговора Козявин представил Инге Анатольевне в тот же день. Мариец отчитывался перед кем-то, причём на другом конце провода адресат долго сохранял партизанское молчание, пока вдруг не спросил:
- Как обстоят дела с пертрубацией в аппарате?
И Инга Анатольевна распознала до судорог знакомый голос САМого.
- Покамест почву утаптываю. Кандидаты, покуда, ужо есть.
-Действуй! Тебе предоставлена свобода и полнейшая самостоятельность.
Предстань в ту минуту перед нею снежный человек, она бы не икнула от ужаса так громко, как узнав приговор САМого.
Значило, что Мариец был богато авансирован и надёжно подстрахован. Любая привычная глупость могла быть ему прощена. Но когда, и главное, как без её ведома умудрился Мариец войти в доверие к самому САМому?
- Не об этом сейчас надо думать,- посоветовал тогда ей Козявин,- надо искать предполагаемую на Ваше место кандидатуру.
Мариец хранил в строжайшем секрете фамилии кандидатов. Однако вычислить их фирме Козявина представлялось вполне возможным. В наличии имелись основные координаты: молодой, или молодая – «раз», коммунист – два, находящийся под патронажем секретаря – три, имеющий товарный вид – четыре. Остальные данные приложатся в процессе поиска.
Так начался у Инги Анатольевны новый круг борьбы за своё законное место под солнцем. Чутьё ей сразу подсказало, что тайного агента, претендующего на её место, нужно искать в комитете комсомола. Их трое: Милов, Залётный и Соня-идеолог. И каждого из них не так просто свалить с ног компроматом, уговорить, купить или запугать. Приказать – можно, убедить нельзя! Вот в чём вся штука.
Имея за плечами далеко не комсомольский возраст, они наивно, с юношеским максимализмом, полагали, что звания и должности даруются за честный, кропотливый труд. А поэтому любое новое назначение ими воспринималось как должное, как результат успешного ведения комсомольских дел.
Инге Анатольевне нужна была полная и объёмная информация обо всех трёх, причём – на каждый их шаг, на каждое слово, (и чтобы с подстрочником - для перевода мыслишек, клубящихся в головах комсомольцев).
Свой человек был вхож в кулуарные беседы троицы. Это – Валерий Вильевич Фрудко. И всё же, Инга Анатольевна в глубине души понимала, что ежедневные отчёты Фрудко – ещё недостаточный контроль над младшими братьями по разуму.
И тут её озарила гениальная идея. Смысл сводился к обратному от поговорки: «С чем боролись, на то и напоролись». То есть, иначе – на что напоролись, с тем и будем бороться. Лучшего осведомителя, чем один из трёх предполагаемых таинственных кандидатов и не придумать. А ещё лучше – если все трое станут постоянными респондентами. Фрудко же будет контролировать отчётность, и внося коррективы, делать объективные выводы. Просто, как шнур от смывного бочка.
Первую кандидатуру для обработки она выбрала по половому признаку. Бабе с бабой легче договориться, найдётся много общих тем. И замсека взяла под своё покровительство Соню-идеолога.
Взрастить зерно доверия к себе представлялось ей необычайно трудным на первой стадии дружбы с комсомолкой, поскольку это зерно вообще не было посажено. Инге Анатольевне приходилось действовать, что называется, на ощупь.
Перво-наперво, она открыла Соне кредит в магазинчике Пылевого Столпа. А известно, что вхожими к прилавку магазинчика могли быть лишь элитные работники, значащиеся на особом счету. Для большего осознания обилия подприлавочной продукции, можно представить себе иллюстрированный рекламный журнал западногерманских товаров. Вы подходите к прилавку, швыряете купюру и требуете: «Мне кило чёрной и красной кетовой икры вперемешку, в соотношении три четвёртых к одной трети, заверните её в бюстгальтер на костях, проложите между фээргээвской «неделькой», оберните сверху австрийским платьем со стоячим воротничком , вместе взятое окуните в «Шанель № 5», чтобы никто не унюхал в свёртке колбасу Салями, а то ещё подумают, что в магазинчик завезли гречневую крупу».
Поставки в магазин шли из трёх «Берёзок», товары поступали в плотно сколоченных ящиках из кедра и невзрачным, из морёного дуба, клеймом на боку «Дары леса».
Естественно, никто не отказался бы от такого подарка, которым щедро одарила Соню-идеолога замсека.
- Ты, конечно, Сонечка, понимаешь, что народ в тресте низкий, вонючий, завистливый. Поэтому твои посещения магазина должны оставаться в тайне.
Комсомолка скромно согласилась и в первый же день, собрав со всех членов комитета и их знакомых деньги, скупила половину стратегических запасов Пылевого Столпа. После чего комсомольцы наглухо заперли двери и до вечера занимались у себя дележом покупок. Жили эти стервецы ещё дружной коммуной, пережитком прошлого.
Пережитком прошлого болело подавляющее большинство Прудовска. Одни, так и продолжали жить коммуной в домах барачного типа, общежитиях и малосемейных комнатах, (16 человек на 1 кв. метр, что соответствовало по цифровым показателям общесоюзным нормам – 16 кв. м на 1 человека), другие, потерявшие даже надежду на коммунальное житьё, при виде «Птичьего молока» испытывали не меньшую гордость и радость, чем при запуске Родиной первого искусственного спутника. Спрашивается, какой же степени восторга мог подвергнуться счастливец, которого допустили к прилавку магазина Пылевого Столпа?
По стат.отчётам средний житель города имел довольно высокий жизненный уровень, т.е. как средний житель он был обеспечен средней заработной платой, но почему-то имел ещё более высокие потребности. И ничем нельзя было вытравить эти мелкособственнические амбиции.
Проникая в подвальное помещение магазина Пылевого Столпа, так называемый средний житель ошибочно отрекался от своего довольно высокого жизненного уровня и страстно желал теперь жить простенько, на уровне со всеми, толкающимися возле прилавка.
- Вы знаете, что к нам завезли итальянские босоножки на высоком каблуке, ремешки застёгиваются здесь и здесь? - спрашивал, к примеру, инженер по кадрам у зам. главного бухгалтера для того, чтобы занять у той сто рублей.
- Фу, у них (итальянцев) высокий жизненный уровень. Эти макаронники зажрались. Нам нечего вскармливать гидру монополизма. Я с гораздо большим чувством братства отношусь к испанской обуви. По крайней мере, угнетённый испанский обувщик с наивысшей ответственностью подходит к порученному ему экспортному делу. Надо быть разборчивее в политической подоплёке итальянских босоножек.
Несмотря на политические подоплеки, экспорт с прилавка сметали. Всё же сознательность большинства работников Пылевого Столпа была ещё не на уровне. Закоренелые пережитки прошлого спокойно работать не давали.
Инга Анатольевна вызвала на следующий день к себе Соню-идеолога и по-отечески, в мягкой форме, пожурила:
- Ай, ай, Сонюшка. Нехорошо. Я понимаю, что всем должно быть поровну, но зачем же рекламировать? Мы ведь не американское телевидение.
Методом глубинного бурения, который переняла у Козявина, замсека нащупывала слабую струнку Сони. Найти было зверски трудно. Сонька, паразитка, сносила психические атаки стойко, как Зоя-партизанка. И тем не менее, всякий человек имеет слабо натянутую струнку: один, к примеру, любит лесть, другой – льстить, вместе же две слабые струнки создают прочный тандем или двухструнный инструмент дутар. Так рождается песня о Родине.
Она пыталась подкупить комсомолку своим могучим покровительством. Покровительство легко было принято, но ответной благодарности не последовало. Инга Анатольевна заподозрила у Сони атрофию обратной связи и взялась в обязательном порядке проводить с ней обзорные беседы.
Под маркой того, что обсуждаются с молодым поколением планы предстоящих мероприятий, они закрывались в кабинете по утрам, и замсека изнурительно долго повествовала Соне о своей проклятой семейной жизни, о яростной воспитательной борьбе, какую неустанно вела с сыном и отчасти с мужем. Для большей открытости души и видимости откровения она поверяла в свои бытовые сложности комсомолку, и даже по-свойски, точно товарищ у товарища по партии, спрашивала совета:
«Вот, растила-растила чадо, а выросло чудо. Соня, конечно, знает её балбеса. Недавно этот жизнерадостный пузырь, сынуля, опять отколол номер. Привёл в дом девицу. Девицей-то грех назвать. Хилая такая, очкастая. Ножки, что ручки, ручки, что нитки – смех на палочке. И заявляет: очкастая, де, его любит, он её испортил и теперь женится на ней. Одно благородство и никаких обжалований. «Испорченная» сидит за столом, шмыгает носом, вся обмотана соплями, так и хочется милостыню подать. Спросила у сына: хоть родители-то кто у этой усохшей соплюшки, кем работают? Отвечает: с родителями – порядок. Мать – главврач, отец – конструктор, то есть сын, балбес такой, посчитал, что с родословной всё в порядке. Упёрся рогами: испортил, любит, женится и всё тут. Пришлось ему тогда честно растолковать, что значит порядочная родословная. И чернь им в семью не нужна, имеются кандидтки получше. Испорченная же едва стоит на кривеньких ножках – родители по бедности, вероятно, её недокармливают, копят гроши на покупку «Запорожца». Как полагается, попросила культурно будущую «невестку» пройтись по периметру зала, затем пощупала ей грудь. (Какой там! Два прыщика!) Измерила таз, а он аж в кулак умещается! Да такую позорно во двор, на прогулку вывести, не говоря уж о культпоходах в кино или в концерт на Моцарта какого-нибудь с Бахом. Тогда по-матерински, она выдвинула сыну ультиматум. Сын ведь и раньше большим умом не отличался, если вообще он отличался им. (Пришлось поэтапно устраивать сына в техникум, затем в институт, и гарантировать при этом полную неприкосновенность со стороны военкомата). Так вот, в случае женитьбы на испорченной она, как мать, автоматически снимает с себя всякие данные ему ранее гарантии. Загремит, как миленький, в солдафоны. Сын ответил, что он купит весь военкомат за две палки копчёной колбасы, как регулярно это делает мать. Конечно, может купить, мудрости для этого не надо, но ведь колбасой-то из её холодильника! Ну и чёрт с ними,- заявляет,- тогда пойдёт служить назло матери, пусть она льёт по нему слёзы. Там, в армии, он руки на себя наложит или кто-нибудь - на него. До чего дошло: матери перечит, ещё и запугивает. Всё – эта хилая, очкастая! Охмурила его. И главное – чем? Прислониться-то ведь не к чему? Ну что теперь делать? Чем ещё сына припугнуть? А испорченную всё равно в квартиру не пустит. Сколько таких порченых в масштабе всей страны? Пусть выбирает: или мать, или чернь хилая? Правильную линию держит зам. ссека? Правильную».
Соня-идеолог сочувствующе слушала, но советов не давала.
В этом смысле Инга
