непростительных ошибок он допускал в номерах газет? В меня давно закралось подозрение, что делает это он по-талантливому умышленно. Вредитель! Я и Вам многажды намекала. Но Вы ведь сами говорили, что до поры- до времени Брыковского не трогать, ещё не известно, чей он протеже и как к нам в трест попал. А я была убеждена, что протеже у него нет, он к нам попал прямо с улицы. И ведь подтверждаются мои догадки, правда?
- Мне нравится ход твоих мыслей, только ты переходишь границы своих домыслов. Неужели ты полагаешь, что мы обличаем только безродных, только тех, у кого нет мохнатой лапы? Э-э, нет, голубушка! Если он по крови диссидент, то будь даже министром, но наш карающий мечь мимо его головы не пронесём. Своевременно укажем, направим, воспитаем и перевоспитаем его в честного и порядочного элемента. Пылевой Столп – это лицо города, и мы не позволим всяким там Брыковским топтать наше лицо. Так что хорошенько подумай, взвесь и признай свою политическую ошибку, а признав её, возьми ещё двух корреспондентов и бегом - в отдел Козявина с заявлениями, где должно быть конкретно указано: где Брыковский, как Брыковский, почему социальноопасный, и просьба избавить от его присутствия в редакции.
- Да, да, разумеется. Мохнатой лапы, конечно, у него нет, но истина дороже,- сказала Мисюкова, пятясь к выходу.
- Чуть не забыла,- вслед обронила замсек,- напишешь объявление, что в 15 часов состоится партийное собрание. В повестке дня два вопроса: «Отчёт о работе многотиражной газеты» и «Мероприятие по принятию мер экстренной необходимости». Пожалуй, пока всё. Понятно? Наводящих тень на плетень вопросов не предвидится?
У Инги Анатольевны резко кольнуло в двух точках сразу: выше затылка и ниже спины. «Это от напряжённого, на износ, труда, - констатировала с лёту она,- если бы врачи были смелее, то, наконец, диагностировали бы у неё хроническое защемление мозжечком седалищного нерва. Мучителен ты, коммунистический труд!»
Но объём работы предстояло ещё проделать неизмеримо широкомасштабный. Одним умом не справиться. Здесь она полагалась во многом на интуицию. Интуиция ею двигала, точно на автопилоте, контролировала и понукала совершать безошибочные действа. Вышиби у неё мозги в тот момент, она и безмозглая, на одной интуиции дотянула бы дело до конца.
Так, интуитивно рука потянулась к телефону, интуитивно раскрутила диск, и ответно среагировали на другом конце провода:
- Начальник паспортного стола слушает.
Интуитивно лилась ровная речь, и воспринимались в дрёме короткие, как толчки, ответные слова: « Да, уважаемая, записываю, Брыковский. Был женат. Развёлся. Имеется ребёнок, скрывается от алиментов. Кто скрывается, ребёнок? А, Брыковский! Вот свинья! Вписать в паспорт, в графу «дети». Кого, Брыковского? А, ребёнка? Какого? Не важно? Понимаю, что срочно. Согласовано? Хорошо. А ответственность? Это ваш кадр – значит вам и вершить суд?».
Перед обедом Кричалина отключилась на полчаса – для накопления новой энергии. Ощутив себя большим двухместным катерпиллером, она сквозь сон услышала собственный храп. Даже во сне она оставалась мужественной женщиной и сознавала за собою одну лишь слабость – когда спала в сидячем положении, у неё почему-то начинала обильно выделяться слюна. Слюна ровной магмой стекала с губ, набирала скорость по морщинам и потом, накапливая массу, тяжело взбиралась на бугорок приобретённого подбородка, разметавшегося в основании по всей ширине груди.
По выходу из сна Инга Анатольевна обычно испуганно колыхалась, приняв ошибочно мокроту на груди за молозево. И начиналась получасовая процедура охорашивания, утомительная для любого делового, по горло загруженного административного работника.
Между тем на этаже защёлкали двери сосущими звуками призывов на обед. Пробился через стену грохот шагов Марийца. Он всунул голову в кабинет и съязвил:
- Работаем?
- Работы, как невспаханного поля. Посижу ещё, оторву минутку от обеда,- ответила замсека,- попашу.
- Правильно, покуда работа – святое дело. Пахайте, на здоровье! – исчез, и тихо, будто в спальню, прикрыл вслед за головою дверь.
- Козёл,- просто так, из желания что-либо ответить, шепнула замсек.
Безобидный шепоток подстегнул её, придал силы. Настроение вспорхнуло, и она поняла: на сколько же Кричалина выше всех их вместе взятых!
- Нет, не козёл, а козлы и овцы. Ещё узнаете, что за личность – Инга Анатольевна.
Вот теперь она спасала не свою, а их шкуры. От скандала, грядущего из горкома. Все они – жертвы политической близорукости, а Мариец, как секретарь, самый слепошарый.
Она прикрыла глаза и стала «разглядывать» финал, задуманного ею спектакля:
Крупным планом – треугольник испуганного лица секретаря. Он дёргается и с мольбою смотрит на дверь. Там, за углом направо, за буквой М на дверях из красного дерева его законное место, но ниточки, за которые он спасительно хватается, протянуты к указательному пальцу Инги Анатольевны. Фукишева, оглядываясь на конвоиров охраняющих Брыковского, едва выдавливает в гробовой тишине комитета:
« Какой позор. Что же нам делать?»
« Делать надо было раньше, уважаемая. А теперь остаётся пережёвывать то, что заслужили. Вы ведь, помнится, расхваливали Брыковского? Вот он, ваш хвалёный, перед вами, скажите ему последнее напутственное слово на дальнюю дорогу».
Скажет Инга Анатольевна, ей богу, скажет Фукишевой перед всеми.
- Не скажете, товарищ Кричалина. Всё это – ерундистика. Не это сейчас важно,- на высокой льстивой ноте промурлыкали над ухом.
Замсек не вздрогнула и не сверкнула взором, скопированным с картины «Отец наций в кругу беспощадных врагов». Она неохотно приоткрыла поочерёдно шторки век и, обнаружив сидящего напротив, усохшего старичка в задрипанной сорочке, с достоинством пресекла посетителя:
- Сейчас вообще ничего не важно. Сейчас – обед. Немедленно выйдите, а после обеда, перед тем как войти, постучитесь в двери. Тогда я вас и приму вместе с вашей «ерундистикой».
- Баско, баско, баско-во. Смотреть любо-дорого,- не унимался задрипанный.
Он взметнул ногу, прочертил в воздухе крутую запятую и бросил её на другую ногу:
- Чувствуется школа. Порода, в коей бурлит кровь, заквашенная на родовой ненависти к безлошадным. Это в Вас гены деда взыграли по материнской линии и плюнули в меня адреналином. Он ведь, если мне не изменяет память, в 36-м был раскулачен и сослан в эти места? Что вы тщательно и скрываете во всех анкетах, уважаемая!
- Шантажировать приходите после обеда,- не теряя достоинства, отреагировала Кричалина.
Лучшего она не могла придумать.
Старикашка единым махом вбил её в полушоковое состояние. Скорее всего, старикашка являлся матёрым аферистом, специализирующимся на «квадратных метрах».
Такие, выколачивающие жилплощадь для покойной старости, посещали замсека табунами. Многие привычно ползали возле стола и роняли на ковровую дорожку ветеранские слёзы, некоторые зло трясли перед лицом Кричалиной иконостасом медалей, а единицы туманно намекали об осведомлённости по поводу каких-то «противузаконных и амордальных случайностей», приключившихся с замсеком. Инга Анатольевна смело отшивала тех, других и третьих.
Задрипанный старикашка ни в одну из привычных категорий не вписывался. Поэтому замсеку требовалось время для обдумывания и принятия верного решения. Этот что-то выведал о её родственниках и ждал вознаграждения:
- Ну-ну, уважаемая, не смотрите на меня, как на кюретку. Я у вас ничего отнимать не собираюсь. Даже - не нужное вам. Наоборот, я предлагаю,- и он вытянул из-под стола узелок, скрученный из наволочки,- простите за нетоварный вид упаковки.
- Что там?
- Там? По поручению продавца Зои, специально для вас! Только что доставили в магазинчик – трусы из бельтинга!
- Что? Что такое?
- Трусы, говорю, трусы из бельтинга. Меня Зоя попросила предложить вам. Я и предлагаю.
С плеч Инги Анатольевны свалилось:
- Фу, ты, господи! Я-то уж чуть было,.. - она приподнялась, опершись, точно сваями на стол, склонилась над задрипанным утильщиком и крикнула:
- Пшё-ол во-он, фарцовщик штопанный!
- Куда? – спокойно попросил уточнить адрес старикашка.
- К едреней Фене!
- Уже в пути,- обрадовался утильщик, распутывая торопливо узел, который он воздвиг ногами минутой раньше,- значит, так и зафиксируем в протоколе: «Сделка состоялась?»
Инга Анатольевна вслед кинула старикашке:
- И передайте Зое, что если она ещё раз пошлёт ко мне какого-нибудь ханыгу синюшного, то я её так пошлю, что напишет заявление об уходе! Работать не дают!
- Правильно. Я не даю - это вотчина судьи и присяжных. А вот передать запросто смогу. У меня имеется один знакомый офицер-чиновник. Он страстный любитель всякого зарубежного пива: голландского, баварского, английского, на безрыбье и чешского может бухнуть, пока при памяти. Не поможете ли вы ему, уважаемая? Чиновник уверял меня, что вам воздастся за ваш поступок сторицей. Чего вам стоит - раз плюнуть в телефонную трубку: «Зоинька, мол, выдай представителю рассыпающегося поколения ящик бутылочного пива, для передачи знакомому с замаранной репутацией на лицевой стороне. Не передадите? Ну и ладно, так ему и передам, что не передали.
Утильный старичок аккуратно прикрыл за собой дверь. И тут же следом выветрились шум и острая боль, охватившая работоспособное левое полушарие головного мозга замсека.
- Ходят, клянчат тут всякие, а потом ценные вещи теряются.
Есть ещё счастливчики, которые ни разу не испытывали такого стадного, такого вселенского ощущения, как изжога. Всё испытали: зубную боль, после которой, осматривая поочерёдно следы ступней на потолке и скрученные морским узлом хромированные дуги кровати, не удивлялись возможностям человека.
Отрыжку консервированной мойвы, ударной волной от которой разом можно уничтожить клоповник и пролетающего за окном мотоциклиста.
Чесотку – когда обессиленный зудом чешешь стул, под которым прячется уже исцарапанный насквозь сосед. Наконец, родовые схватки и сами роды, возможность которых испытать мужчинам выпадает лишь в тех редких случаях, когда они силятся затолкнуть себе зонтик в анальное отверстие, раскрыть и медленно вытянуть его наружу.
Изжога стоит обособленно от родовых схваток. Она – результат недисциплинированного приёма пищи, злоупотребления горячительными напитками, курением, слабости к специям, и просто общей слабости всего организма, а так же – всяческих нервных недугов, физических нагрузок, низкого жизненного уровня, высокого жизненного уровня, полного воздержания от горячительных напитков, табака, специй, и от дисциплинированного приёма пищи.
Обычно, изжога возникает внезапно, как извержение вулкана, и бывает непредсказуема
( кроме случаев приёма пищи в столовых общепита). Поэтому, в сравнении с 1913 годом, по причине низкого образовательного уровня недоразвитого пролетариата и неграмотного крестьянства, она (изжога) считалась серьёзным недугом, требующим немедленного вмешательства проклятого частника-врача, стригущего на недуге купоны.
В настоящее счастливое время изжога тщательно изучена и взята на вооружение
