единственного «мужского рода» хватило под завязку. Сколько себя помнила Фукишева, столько трудилась. Шла во главе пионерской дружины школы, клеймила с комсомольским комитетом стиляг и, разлагающий народные массы американский джаз, сеяла кукурузу на сибирских полях вместе с коллегами по райкому, звала на целину и писала благодарственные письма правительству за создание литературного шедевра, цитатника, настольной книги всех времён и народов - «Малая земля». И когда впервые появилась возможность передохнуть и оглянуться, поняла, что кроме труда другим мужчинам до неё не было никого дела и желания.
Правда, надо сказать, что Фукишева один раз проявила инициативу: приглядела мужчинку, собрала о нём необходимую информацию, выписала на листке все его слабости, положительные отклики о нём, и пригласила в гости. Однако при первой же встрече осознала, что она перешла уже тот возрастной рубеж, когда мужчинка может нравиться, как самец. А из всего вышеупомянутого мужчины её больше всего впечатлил едкий запах носков. От дальнейших попыток поиска самцов пришлось отказаться и с ещё большей страстью отдаться труду, у которого носки не пахли.
И вот её опозорили, выявили и обнародовали скрытые резервы аморальных желаний и довели до нервного срыва, в котором оклеветанная она, чувствуя себя падшей женщиной, потребовала сатисфакции. Фукишева быстро установила личность виновника, и презрев всякий вандализм древних обычаев, всякую вендетту, поступила как истинный партийный работник. Она пошла к Кричалиной и потребовала, чтобы вопрос о сплетническо-клеветническом поведении некой Мисюковой Н.Н. поставили на рассмотрение заседания комитета.
- Есть люди, страдающие недержанием мочи,- заявила она замсеку,- и их лечат в больницах. Почему же партком не может стать такой больницей, лечащей граждан, страдающих недержанием языка?
- Стационарно или амбулаторно?- поинтересовалась Кричалина: – Если стационарно, то хочу предупредить, что средств таких не имеем. А вот данные этой Мисюковой мы запишем. Довольно интересная личность, до-во-льно.
Инга Анатольевна покривила душой, опрометчиво заявив, что для стационарного лечения комитет средств не имеет. Имел, имеет и от имущего отказываться не собирался. Просто Фукишева была Кричалиной крайне неприятна во всех отношениях. Про неё замсека говорила: «Эта чистоплюйка времён наркома Крыленко, которая домогается у всех незамедлительной Мировой Революции».
Случалось, Фукишева лезла в бутылку, когда речь заходила о чистоте комитетских рядов, и даже САМому однажы осмелилась вылепить, что САМ создал в Пылевом Столпе невыносимую обстановку, при которой управляющий трестом командует единолично направо и налево, и навяливает своё мнение секретарю парткома. На что САМ, полностью растерявшись, отвечал лишь одобрительным покачиванием головы. Вобщем, Фукишева была выскочкой и компрометировала работу парткома. Умная выскочка, начитанная, с огромным кругозором, сообразительная и тактичная Фукишева раздражала и будила ненависть Инги Анатольевны.
Мисюкову доставили Кричалиной спустя полчаса после жалобы Фукишевой на клеветницу.
Глубоко и всесторонне представить себе крупную породистую особь из Сухумского обезъянего питомника – равносильно тому, что воочию убедиться в присутствии Надежды Наильевны Мисюковой. Именно так ассоциировалась у замсека первое визуальное знакомство со сплетницей. Стянутая со всех сторон, будто вожжами, к носу кожа, мясистые надбровные дуги висели уныло, словно ветки после дождя, и глубоко на параллели ушей укоренились зёрнышки глаз. Разглядеть их цвет было трудно. Лицо обрамлялось широкими скулами, которые в крутом изгибе смыкались в острый подбородок, поэтому в абрисе её лица легко угадывалась штыковая лопата. Вместе взятые черты лица давали право хозяйке считать себя женщиной завлекательной, с демоническим уклоном.
Кричалину чисто по-женски удовлетворил неконкурентоспособный вид распространительницы слухов.
«Закройте за собой двери и присаживайтесь, - начала в обычной строгой манере знакомство Кричалина, – Фамилия, год рождения, образование, партийность – всё в письменном виде. Вот вам листок бумаги. Вы ещё смеете спрашивать - для чего? На днях состоится бюро, где вас исключат из партии, чтобы затем завести на вас уголовное дело в районной прокуратуре. А вы как хотели? Мы не позволим клеветать на лучшие кадры треста. Хватит нянькаться!
Ответная реакция последовала молниеносно. Клеветница сперва упала в обморок, потом поднялась и упала снова, но затем встала, поправила оборки платья и повалилась медленно на правый бок. Она зарыдала:
«За что, за что? Я вас спрашиваю. Теперь мне незачем жить на белом свете!
Инга Анатольевна выглянула из-за стола и увидела расползавшуюся колготку на левой ноге Мисюковой.
«Встаньте,- приказала замсек,- вы вся вдрызг порвались».
«Я умру,- ответила клеветница,- пока меня не простят. Я буду медленно таять на ваших глазах, потому что я – самый несчастный человек из всех живущих. Выслушайте меня внимательно!» – Мисюкова сделала паузу, требуя внимания, подобрала ноги, глубоко всхлипнула и продолжила:
«Я всю жизнь мечтала о каком-нибудь рыбаке или моряке. Но чтоб, обязательно, сапоги у него были сорок пятого размера. И чтоб море было и песок. Однажды я рассказала бывшему мужу о моей мечте. А он взял меня одной рукой за волосы, а другой – за ногу, и выкинул в окно в одной ночной рубашке. Я больно ударилась правым полушарием о клумбу. С тех пор я очень беспокойна, когда вижу несправедливость в обществе».
«Что за ерунда? При чём здесь общество?» – пресекла Кричалина ответчицу.
«Выслушайте меня внимательно. Я шла в магазин, чтобы купить молока для моего сынишки. Он лежал в постельке один дома, тянул худые ручонки и звал меня так жалобно: ма-ма, ма-ма!
Но в это время выходила из магазина Фукишева и с нею высоченный мужчина, и сапоги сорок пятого размера. Фукишева сказала: «Ой, лужа!» И мужчина в сапогах сорок пятого размера взял её на руки и перенёс через лужу. Вот и всё. А больше я ничем не клеветала на Фукишеву. Теперь из-за этого мужчины, моей девичьей мечты, я страдаю вторично. Спрашивается, законно ли судить человека, который по-хорошему завидует хорошим людям? А?»
В объяснении Мисюковой имелись некоторые неточности. Например, сын её уже третий год ходил в школу. Впрочем, школьники тоже пьют молоко. Инга Анатольевна сделала вывод, что перед нею лежит мать-одиночка, а все матери-одиночки такие замечательные актрисы. (Не так давно одна из них поймала замсека на лестничном марше и с неподдельным отчаянием в глазах простонала: «Скажите, а кому мне дать, что бы мне дали квартиру?)
«Хорошо, хорошо. Убедила,- резко перейдя на ты, обронила Кричалина, и сожалея о том, что никто не видит, как у почти незаменимой валяются в ногах, снизошла к Мисюковой, - ладно уж, чего там, вставай. Вместе будем выпутываться».
Она раскрыла личное дело Надежды Наильевны и ткнула пухлым указательным пальцем, похожим на фигу, в абзац:
«Тут у меня имеется каверза по части твоей профессии. Говорится, что три года ты работала в газете корреспондентом. Это правда? Ты что же, журналисткой была?
«Да, был грех».
« Ну почему сразу - грех. Совсем не грех, если была хорошей журналисткой», - то ли одобрила, то ли спросила Кричалина.
«Я лучше промолчу, какой я была великолепной и прирождённой журналисткой», - то ли ответила, то ли припомнила Мисюкова.
«В таком случае ты с благодарностью отнесёшься к тому, чтобы поработать в редакции нашей дружной газеты. Конечно, с испытательным сроком. Всё будет зависеть от твоего поведения и моего чуткого отношения к твоему поведению».
Такие, как Мисюкова, замсеку позарез были нужны. Завершая разговор с клеветницей, она была уже уверена, что лучшей кандидатуры на пост редактора, для наведения порядка в редакции, не найти.
Пока ещё газета отличалась бесконтрольностью. Имели место случаи публикации материалов, несогласованные с руководством, и некоторые статьи обрушивались, как снег на голову, парткому. Дело было не только в том, что редактором состоял молодой парень, упрямый, честолюбивый, фанатично преданный, но разбирающийся не во всех тонкостях Пылевого Столпа, но ещё в том, что определённое влияние на газету имела та же Фукишева. Она часто заходила в редакцию на чашку чая и ненавязчиво, будто наставническим порядком, предлагала критические темы и сюжеты. Газета, мол, рупор нашей совести.
И ещё, редакция была укомплектована пятью корреспондентами, редактором и машинисткой. Все они вели между собой разговоры, порочащие существующую систему отношений руководителей Пылевого Столпа. Взгляды их шли вразрез с политикой администрации, а следовательно, народа. На этот счёт у Инги Анатольевны имелись данные, но их требовалось уточнить и конкретизировать.
Таким вот образом в Пылевом Столпе возник феномен Надежды Наильевны Мисюковой, на благодатной почве взрос новый цветок с пьянящим запахом сплетен.
Оставалось немного для полного торжества справедливости: старого редактора уволить с повышением в райкомовские «инструкторы» и натянуть на руки «ежовые рукавицы» - для регулярного поглаживания по голове новоиспечённого редактора.
Бесконечная благодарность Мисюковой совершенно закономерно вылилась в безграничную преданность и веру во всемогущество замсека. Всё это благодаря тонкому чутью Кричалиной, которое безошибочно подсказало, что полное отсутствие самостоятельности у Мисюковой восполнилось неограниченной дозой глупости. Редактор получился вполне сбалансированный.
- А я уже тут как тут, дорогая Ингочка Анатольевновичка, - воспела дифирамбом Мисюкова.
«Эта-то кого хочешь продаст. Только скажи ей, что нужно для дела – она и на себя готова донос написать. В ней чувство благодарности превыше собственного достоинства. С неё и начнём»,- решила замсек:
- Мисюкова, дай-ка мне краткую характеристику на корреспондента Брыковского.
- В устной или письменной форме,- сразу подхватила редактор,- для предоставления или продвижения?
- Для приня-атия,- брезгливо оборвала замсек.
- В союз, совет, общество или коллегию?- успела дополнить Мисюкова.
- Куда надо, туда и примем.
- В таком случае, корреспондент Брыковский – талантливый журналист, кругозор широк, в газетной работе имеет опыт, с людьми быстро находит контакт, сдержан, воспитан… Что ещё-то? Сейчас вспомним.
- Вот-вот, вспомни, - ухмыльнулась Кричалина,- с самого первого дня вспомни, как ты пригрела у себя в редакции наркомана, бабника, антисоветчика, и как проявила политическую близорукость, не разглядела за членом корреспондента подлую натуру диссидента.
Мисюкова молчала мгновение, а потом, спохватившись, обиделась:
- Вы же, дорогая Ингочка Анатольевновичка, не дослушали до конца. Разумеется, вы правы, поэтому я подчеркнула, прежде всего, что с людьми он быстро находит контакт. А контакты в притонах бывают всегда одного и всем известного рода. Он и свой журналистский опыт использует только для того, чтобы оклеветать наш строй, очернить и опорочить. А сколько
