вспениваются, как шампанское, мировой любовью ко всему окружающему и лезут брататься не разбирая, враг ли это, американец ли, капиталист ли? Это и есть природная дурь народа – готовность жирными щами накормить Галактику. Нет, позвольте, не она, а время и международная напряжённая ситуация диктуют иные правила. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Если мы здесь, то там те, кто против нас. Защищать, или избегать критики подонков типа Брыковского, значит, быть там, а не здесь.
Собрание запланировано так: три коротеньких выступления с констатацией додуманных фактов, затем резюме от лица всех собравшихся и протокол решения.
Отпечатанное Мисюковой на машинке решение лежало на столе у председателя.
Едва стали просматриваться по ходу собрания отклонения левацкого толка, как Флейман-Русских растерялся и испуганно уставился на Ингу Анатольевну.
Валя Гробченко по замыслу замсека должна была находиться в глубоком резерве. Мисюкова по этому поводу получила конкретные указания: «Только в крайнем случае!»
Валю устроили в редакцию чуть более полугода назад. Её родной дядя, зав. отдела снабжения, тщетно пытался сделать из неё снабженца. Даже для такой элементарной профессии ей не хватало двух-трёх хитрых извилин. Подсчитав в уме приблизительные убытки, которые отдел мог бы понести за время Валиного натаскивания и приобретения опыта, родной дядя сплавил чадо на поруки старой знакомой – Инге Анатольевне.
Замсеку Валя Гробченко импонировала сразу: богато одета, хорошо просматривается возбуждающий момент в облике племянницы, зубы ровные, ноги от шеи, на кофточке пуговица из петли сорвалась с расчётливым вкусом.
Первое время решено было подержать её в редакции. «Не знает профиля работы? Узнает. Писать не умеет? Научат. Беспартийная? Примут. Кадрами не разбрасываются. Продвинут куда надо. Назначат кем нужно!»
Взяв под свою опеку Гробченко, замсек полностью положилась на свой вкус. И не просчиталась. Уже через неделю, когда после обеда Валя выходила из столовой, она попала в поле зрения самого САМого. САМ остановился и в его выцветших, утомлённых возрастом глазах, мелькнули блёстки мартовских тревог. Она пролистнулась возле него, как розовый мир рекламного приложения. САМ смотрел ей вслед и, проталкивая кадыком слюну, спросил у Кричалиной, будто ненароком задержавшейся возле САМого:
- Гм?
- Такой вот у нас высокий показатель,- ответила Инга Анатольевна, и для чего-то соврала,- беда только: муж у неё страшно пьёт. Разводиться мы собираемся с пьяницей-мужем.
- Хм,- сказал на это САМ.
Воспитывать Валю и втягивать в дела аппарата было Кричалиной не просто. В Гробченко обнаружился какой-то пофигизм. Особенно проявлялось, когда ломались стереотипные представления о добре и зле, почерпнутые ею в семье и школе.
«Добро не может быть добром, если противоречит законодательным нормативам. А закон – это мнение народа и партии». Валя не понимала абстрактных намёков и становилась скучной. Ей было по-фигу. Что ж, не все-то длинноногие умны, как не все умные длинноноги.
Требовалась осторожность. Тысячу раз – осторожность. Валя была отличным хлебным мякишем, из которой можно вылепить любую фигурку, но внутри неё находился то ли гвоздь, то ли скрепка, о которую недолго и руку уколоть. Кроме осторожности требовалось и терпение. Осторожность и терпение – два основополагающих фактора в воспитании подрастающего поколения..
Вызвав Валентину к столу для отчёта работы редакции, Инга Анатольевна понимала, что поступается принципами воспитания. Но в тот момент положиться ей было больше не на кого. Интуиция подсказывала, что Мисюкова не смогла убедить членов редакции в правоте мнения парткома. Было это очевидно не только из выступления редактора, а ещё потому, как иронично воспринимались присутствующими обвинения в адрес гнездящегося в их отделе противника пятилетки.
Валя вышла легко к трибуне, принимая своё выступление как должное, и продемонстрировала заодно всем выработанную за последнее время походку. В походке было закодировано: у неё есть муж – алкоголик, но она никому не подаст виду, что ей живётся туго.
- У меня два слова по поводу редакции, - предупредила она,- я считаю, что нынешние ошибки – это остаточные явления давних перегибов, а вот нынешние достижения – это результат мудрой политики, устремлённой в будущее.
Брыковский сразу ожил, заёрзал на стуле, и не выдержав, крикнул:
- Молодец, Валентина! Покажи школу! – и обернувшись к Кричалиной, добавил: - И ведь ничем её не кроете. Все слова – из передовиц центральных газет. Она и в редакции работает так, как вы её учите: в левой руке центральная газета, в правой – перо…из шляпки, а между ними – рудиментированный анахронизм с химической завивкой.
- В таком случае, я добавлю,- обиделась Гробченко,- задачи, стоящие перед редакцией на современном этапе, требуют создания живой, творческой атмосферы, развития инициативы, воспитания чувства ответственности за порученное дело, дальнейшего организационного, политического овладения кадрами и активом, ленинским стилем в работе. Мы призваны оправдать высокое доверие парткома – быть его надёжным помощником.
- Остаётся только развести руки, поднять их вверх и поаплодировать,- съязвил Виктор Петрович,- а в протокол занести: бурные аплодисменты, выкрики «Правильно! Да здравствует! Долой!» и нескончаемые овации.
- Брыковский, возьмите себя в руки!- подала голос возмущённого протеста Мисюкова.
- Они у меня не для того, чтобы брать себя за горло или аплодировать фарисеям. Простите, но я молюсь другой иконе.
Некий голос вяло подхватил Виктора Петровича:
-Возмутительно. Давно пора поговорить о блатных, мохнатолапых, вообще, подставных кадрах».
« Что такое? Бунт на корабле? Кто вякнул?»
Сказали за спиной замсека. «Траурный венок» подал признаки жизни и голова Фукишевой завращалась.
Инга Анатольевна моментально рубанула воздух рукой, сигналя Флейману-Русских: «Полудурок, подводи скорее черту!»
Председатель сказал:
- Подводим черту. По первому вопросу заключительное слово имеет Инга Анатольевна Кричалина.
Замсек представила, как она выходит к трибуне, сопровождаемая единодушным молчанием и скрипом половиц, расстреливает всех присутствующих проницательным взглядом и всё становится на свои места.
Но – только представила, и оставшись сидеть на месте, слегка лишь повернулась, показав увесистый левый бок Флейману-Русских.
- Я топырюсь, уважаемая редакция! – громко сказала она, - Я топырюсь, потому что других слов не нахожу!
И присутствующие сразу же поверили, что она действительно топырится и других слов не находит.
- Вы думаете, что мы здесь собрались в куколки играть? Вот, де - собра-ание: отсидимся, отголосуемся и разойдёмся. Сведём наши дела к юмору, шуточке, комсомольской песне.
Нет, говорю я вам с высоты своей ответственности! И ещё раз – нет! А моё слово – это политическая линия парткома, его живое воплощение в массах!
Ещё до собрания, и даже по ходу его начальной стадии развития, оставалась у меня надежда, что у многих из вас здоровый рассудок пока ещё сильнее всяких бездумных эмоций. Более того, весь партком треста, мы, группа заядлых активистов, могли разом стукнуть себя в грудь кулаком и крикнуть: «Да, мы в них уверены!»
Нет, говорю я сейчас, мы в вас не уверены! Нет вам веры, после случившегося чёрт знает чего!
Замсек придала голосу больше мажора и ввела в речь интонации общественного обвинителя:
– С утра, между важными делами, я пересматривала работы Маркса, Энгельса, Ленина и материалы съездов. И вот что я обнаружила! Цитирую, я записала: « Газета – это открытое окно нашей жизни, но в открытое окно со свежим воздухом влетают и мухи!»
Такая муха поселилась и в нашей газете. Я пролистала подшивку за последние два года. В сравнение с прошлым годом, показатели резко упали, а в некоторых номерах скатились до нуля.
И правильно, что редактор Мисюкова забила в колокола самокритики тревогу: появились авантюрные статьи, косвенно или впрямую клевещущие на честных передовиков и активных общественников. С сомнительными фотографиями и прочими гнусными атрибутами типографского толка. Само собой напрашивается ответ: пока живёт в нашем доме муха, не может быть разговоров о вкусной и здоровой пище. В этом я полностью поддерживаю мнение редакции.
Кто же эта муха? Надо выявить нам и разоблачить. А тому, кто повинен в том, что запустил её в наш дом – поставить на вид. Вот в чём важнейшая задача первого вопроса нашего собрания!
Инга Анатольевна раскрыла пачку газет, упакованную в чёрный переплёт из нитроискожи, обмакнула во рту палец и углубилась в поиски «авантюрных проявлений»:
- Итак, пройдёмся по заголовкам: «Кому кража до лампочки» - об отсутствии освещения на стройучастках. Чья подпись? Брыковсого. Так, дальше: «Посторонние» - о работе с молодыми специалистами. Опять- Брыковский. «В тени развесистой клюквы» или начальники участков рапортуют. И снова – Брыковский.
Думаю, не имеет смысла листать дальше. Всё известно и без того: опорочить любыми путями, очернить наши достижения – вот главная задача всех писулек корреспондента Брыковского. Посмотрите, все вокруг него плохие, один он хороший. Кстати, однажды я его спросила, после очередной его прохиндейской выходки: «Ты почему,- спросила я,- живёшь не так, как все»? Знаете, что он ответил? Он нагло, не покраснев, глядел мне в глаза и говорил:
« Кто – все? Если меня там нет, значит – уже не все»!
Свои интересы он ставит выше коллектива, выше парткома, выше гуманного общества. Он себя, видите ли, считает идеалом, кристально чистым, как после бани.
Давайте теперь проследим за его кристальной чистотой. У нас в парткоме появились интересные подробности.
Встаньте, Брыковский! Признайте свою вину и сообщите всем эти подробности. И покажите нам свою политическую и моральную платформу!
Брыковский сидел глубоко задумавшись. Через толстую стену задумчивости он слабо огрызнулся:
- Платформа…Линия… Путь. Политику в вокзал превратили и насмехаются над пассажирами. А у самих билеты в СВ.
- Брыковский, вы бредите. Вам давно пора обратиться к психотерапевту,- остановила она бормотания корреспондента: - То, что вы верующий, это вы не скрываете. И только что нам сказали, что молитесь какой-то там иконе. То, что вы не ходите на субботники – об этом знают тоже все. А вот кто знает, скажем, о том, что вы – злостный неплательщик алиментов?
- Нет. Ну на субботники-то он ходит. Ни одного не пропустил,- попытался восстановить справедливость Юлий Милов.
- Неужели?- удивился заступничеству Можайский,- Разве это сейчас важно? Разве это? Сегодня сходил, значит, завтра проигнорирует. Важна ведь теперь его аморальная сторона дела. Известно ли, скажем, тому же Милову, что Брыковский посещает около 19 притонов? Нет?
- А известно ли,- подхватила Кричалина,- что его похождения гораздо шире, чем мы думаем?
.Есть сведения, что он помимо притонов посещает и комсомольских вожаков, внося туда наркоманию и другие вензаболевания. Есть опасения, что комитет комсомола скоро сгниёт изнутри. Поэтому вопрос
