этой работой запросто сахарный диабет подхватишь. Дело в другом: просто она, товарищи, чертовски устала и раздражена. Совсем немного раздражена, в рамках положенного – для заместителя секретаря партийного комитета КПСС Пылевого Столпа».
Усталость нередко доводит административных работников до лёгкого умопомешательства.
Недавно один засидевшийся допоздна за рюмкой чая партийно-профсоюзный деятель из соседнего треста, к слову, попал в четвёртое измерение.
Надев шляпу кое-как, стерев аккуратно тряпочкой пыль с дипломата и с шеи помаду, он одновременно икнул и качнул головой в знак прощания вахтёру, открыл дверь и вышел… снова в фойе, прямо в объятия вахтёра, с которым только что простился.
- Что-нибудь забыли? – с участливой улыбкой поинтересовался вахтёр.
- Да я, в общем, так, тут, кое-что, – ещё сумел ответить сконфуженный, назревшей ситуацией деятель. И чтобы не заподозрили в злоупотреблении спиртным на рабочем месте, поднялся кое-как наверх, в кабинет, побренчал ключами, покашлял, хлопнул дверью, спустился в фойе, боднул головой воздух в знак окончательного прощания, толкнул дверь и… очутился в том же проклятом фойе.
- Опять что-нибудь?
- Опять, твою ять, – пришлось заново повторить процедуру, и всё ради того, что бы в третий раз лицезреть покрывающуюся бессонным недоверием, физиономию вахтёра.
На седьмом заходе деятеля физиономия вахтёра имела явные пигментные пятна враждебного характера.
К одиннадцатому он предупредил несчастного туриста:
- Сейчас я лопну от злости!
И вероятно лопнул бы, если б деятель вовремя не обессилил, и не вывалившись из дверей к ногам вахтёра, начал накладывать на себя и окружающее четвёртое измерение крест. Он крестился двуперстно, по старообрядчески, и хриплым шёпотом твердил одно:
- Я – материалист. Мама дорогая, я – материалист. О-о-о, какой я материалист!
Вахтёр быстро поставил диагноз, и набрав номер телефона того учреждения, где приём производится круглосуточно, довёл до сведения:
- Тут у нас припозднившийся гражданин жизанулся слегка на тряпках, обрезах и всякой дефицитной материи. Приезжайте скорее пока он сознаётся во всём.
Феномен профсоюзного деятеля впоследствии исследовали несколько инстанций подряд, в течение трёх недель, пока следственная комиссия, стихийно созданная на похоронах, не выдала свой окончательный диагноз.
Оказалось, что в обеденный перерыв того рокового дня, ввиду слабой пропускной способности людского потока, а так же для усиления контроля ВОХР, было решено обычные двери заменить на двери-вертушку. Что было и сделано неукоснительно, согласно приказу по тресту за № 294/4.
Когда по сигналу вахтёра приехала дежурная бригада из РОВД, клиент до такой степени накатался на карусели, что внятно уже напугать милиционеров не сумел своей депутатской неприкосновенностью.
Зато дежурные РОВД ещё умели пугать пьянь всякую. Они вывезли деятеля в лес, за город, приставили к дереву и полюбопытствовали:
- Ты коммунист? Если коммунист, то кивни нам. Как коммунист, ты должен знать, что вышло постановление ЦК КПСС, по которому всех пьяных приказано расстреливать! Постановление вступает в силу с ноля часов. Ждать осталось нам пять минут. Ребята, передёргивай затворы, целься!... Взятку предлагаешь? Не берём! Встать с колен! Руки по швам! У нас строгое указание – расстреливать всех пьяных!
Покуражившись ещё минут шесть, пощёлкав затворами, ребята сели в машину и хлестанули выхлопными газами в лицо внезапно протрезвевшему деятелю.
Их след по заявлению пострадавшего деятеля искали трое суток. На четвёртые - заявитель умер.
Комиссия после тщательного разбирательства выдала заключение одной словоформой: «Синдром вертушки», и литературным петитом дополнила: «Заболевание опасно. В большинстве случаев чревато летальным исходом. Симптомы: больной пытается попасть в четвёртое измерение и при запоздалом вмешательстве врачей неизбежно туда попадает. Лечение: аминазин, аминазин и аминазин с добавлением аминазина – внутримышечно. Принимать по рекомендации правоохранительных органов и назначению невропатолога. Болезнь передаётся по наследству, чаще проявляется у лиц, злоупотребляющих алкоголем и табакокурением».
Вполне возможно, что Инга Анатольевна страдала подобным неизлечимым недугом. Только иначе он проявлялся – через изжогу и тоскливые воспоминания о счастливом и безвозвратном.
( Прошлое всегда счастливее и надёжнее настоящего, хотя бы по количеству отпущенных ему комплементов).
Но она - женщина мощная, напористая. Попадись ей на пути вертушка, замсек, без лишних синдромов, вывернет двери с корнем и пробьётся на воздух из четвёртого измерения, как бы дорого не обошёлся материальный ущерб профкому Пылевого Столпа. Усталость придавала силы её воспалённой фантазии.
Н.Д. Мариец позвонил в половине пятого. Инга Анатольевна вкратце проинформировала его о случившемся ЧП. Речь её была суха, голос трагичен.
На другом конце провода секретарь очень испугался:
- Надо, покуда, выйти на прокурора и конпентентно сделать так, чтобы огласке ЧП не под…,- он мучительно боролся минуту с русским языком, но намучившись, сдался и сказал так, как привык,- чтобы огласке ЧП не подлегло.
- Хорошо,- сухо ответила замсек и подумала: «И подляжет, и подлижет, и спасибо скажет».
- Да, - вспомнил Мариец, - и это, как его, САМ-то про ЧП проиндуктирован?- секретарь парткома любил вводить в лексикон умные словечки, которые представлялись ему как омонимные синонимы. Например, «информирован», «индуктирован», «инкрустирован», «инспектирован» - это были синонимы одного порядка, сходные к тому же по звучанию.
- Ещё нет, в курс дела не введён!- предупредила Кричалина, делая ударение на последнем слоге, точно медсестра, хладнокровно рассматривающая через стеклянный цилиндр шприца, качающиеся бугры оголённого зада.
- Тогда вы сами САМОГО не вводите, я сам САМОГО продефилирую. Покуда, надо заранее почву прокачать.
Было ясно, что Мариец напуган происшествием в Пылевом Столпе. Он растерянно просчитывал варианты возможного резонанса.
Далее события должны протекать по отработанному до автоматизма сценарию: вызывается начальник отдела, под чьим руководством процветал идеологический вандал ( в данном случае – редактор газеты Надя Мисюкова). Ею составляется письменно полная новая характеристика, с автоматической ликвидацией старой, если таковая имеется. Печатается на машинке в шести экземплярах. В трёх проставляется дата полугодичной давности, и характеристики пришиваются в папку приказов, а три другие отсылаются по инстанциям и по этапу, вдогонку вышедшему давно из доверия незапятнанного коллектива - негодяю, аферисту и просто прохиндею.
Атмосфера накалилась, пошёл пар, и машина задвигала рычагами. Инга Анатольевна оглянулась на проделанную за день работу и с удовлетворением отметила: «Труд облагораживает меня! Или облагороживает? Не важно». Её изработанный до истощения организм требовал перемен, зверского отдохновения, полёта - на самый худой случай.
Перед тем, как вызвать к подъезду парткомовский газик, она последний раз позвонила Бундыку и Козявину.
Бундыку она сказала то же, что говорила утром: напористо, без сантиментов. Бундык с дрожью в голосе пообещал: не далее как завтра Валерий Вильевич Фрудко явится, а он, Бундык, почти исправился и всякие глупые мысли о рюшках и ряжках в голове не держит. Если Инга Анатольевна при случае глянет на него всепроникающим оком, то она легко и безошибочно обнаружит в нём благородного отца семейства, честного мужа, преданного идеалам будущего строительства коммунизма, потенциального передовика производства, ярого общественника.
На что Инга Анатольевна отреагировала оперуполномоченным голосом:
- Если столько скопилось в одном индивидууме, значит он ворует где-то на стороне. Разберёмся.
А вот Козявина уже не было на месте. Не откладывая на завтра то, что можно сделать и завтра, он, окрылённый будущей бурной деятельностью, настраивал магнитофон для записи первого допроса Брыковского в пятиэтажном угрюмом здании, на пересечении улиц, по иронии судьбы, с именами трёх любимых русских и советских писателей: ул. Пушкинская, Горького и Брежнева. Линии улиц известной троицы, набирая ширь и размах, вдруг упирались в серую массивную грудь здания с «горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками», и растекались дальше, кто куда, побитыми, истоптанными, немощными струйками асфальтированных дорожек.
Районный прокурор о планах Козявина был заранее уведомлен. Представитель из центра – московского Главка – вызван в срочном порядке. Расследование по документам фигурировало как «профилактические меры».
Теперь, если бы даже Кричалина и вздумала что-либо изменить, она была бы бессильна. По одному руслу две реки течь не могут.
В пять вечера заглянул шофёр и спросил: «Сколько брать?»
- Как обычно.
Был день отоваривания.
Вообще-то, слово «отоваривать» несёт множество смысловых нагрузок. В зависимости от времени и ситуации. В течение десяти минут можно услышать это слово в разных значениях.
Первый – когда тебя отоварят деликатесами в подвальном магазинчике Пылевого Столпа, другой раз – просто отоварят в тёмном дворе за несколько шагов от родного подъезда. Щекотливая, перманентная радость добытчика здесь резко превращается в чувство страха с вкраплениями крохотной надежды: «Авось, пронесёт?» - едва лишь зашевелятся в тёмном углу двора расплывчатые тени, и юный, почти детский голосок оптимистично предложит: «А что, чуваки, отоварим вон ту какашку?» И тут же отоварят. Но как-то странно, не из рук в руки, а сзади - по шее, чтобы, очнувшись под утро, с удивлением обнаружить на себе одни лишь трусы в цветочек и бережно уложенный в них паспорт.
Такие же метаморфозы происходили со словом «озадачить». Однако, несмотря на многооттеночность, эти слова в Пылевом Столпе пользовались наибольшей популярностью.
Желающих отовариться было не счесть. Время и ситуация для несчётного количества тружеников принципиальной роли не играли. Главное, чтобы не озадачили консервированной морской капустой, данной обязательно в нагрузку к двум банкам сгущенных сливок, банке растворимого кофе, палке копчёной колбасы и плитке Бабаевского шоколада.
Процесс отоваривания в магазинчике проходил в порядке очерёдности. У продавщицы Зои на руках имелись списки с грифами: руководство (перечень), администрация, начальники отделов (которых и без списка она знала наперечёт), и «остальные-прочие».
По главному списку товар упаковывался в именные картонные коробы из-под болгарских вин и доставлялся в закрытом виде дежурным офицером. Затем Зоя обзванивала, согласно спискам, администрацию, начальников отделов и приглашала спуститься неспешной, горделивой походкой самим, или отослать за товаром личных водителей. И только по окончанию рабочего дня открывались двери для взмыленной, обмотанной авоськами, пакетами, даже сумками от противогазов- прочей присутствующей в тресте публике.
Товары были дефицитными, поставлялись из Москвы
