нёё и улавливает каждое пожелание, или того, кто подобострастно лупит рёбрами ладоней от копчика и до шеи – совершенно другой расклад!
Секс неприятен был ещё тем, что походил на беседу с более умной и агрессивной особью, чем она. А это в корне противоречило её статусу «почти незаменимой» номенклатурщицы.
Между тем, охваченная приступом рассуждений, и потеряв контроль над собой, она целенаправленно разверзалась: её мозг принял слова Василискина как команду и отдал распоряжение проприорецепторам.
Василискина она лишила удовольствия, поскольку тот умывал руки в ванной комнате. Слышно было, как билась вода и завывал кран, точно самолёт на взлёте. Ветер выдувал пузыри на шторах, по полу скользила вечерняя свежесть. Полное и одурманивающее одиночество.
В такие минуты приятно ни о чём не думать, а просто лежать, вдавленной в материю дивана лишним весом, и фиксировать, как внезапно пробегают мурашки, то от ляжки – в подмышки, то по хребётному жёлобу – к шее.
Инга Анатольевна закрыла глаза и увидела остроконечное здание, исполненное в готическом стиле. Она сразу профессионально отметила: что-то испанское или французское трёхсотлетней давности. Такие здания раньше строились по 20-40 лет, а то и больше, теперь такие вычурные дома не строят, теперь строят проще и экономнее.
Возле здания топталась многоголовая масса. Инга Анатольевна видела одни затылки. Все смотрели в сторону уходящего солнца – на огромный шар с нездоровой краснотой гипертоника. Но через секунду она поняла, что толпу солнце не интересует, потому что единственный, лицом к ней, стоял крохотный человечек и размахивал по-дирижёрски руками. Он был настолько мал, что взгляд, едва успевая цепляться за него, стоящего на трибуне, ускользал к солнцу.
Слова оратора до Инги Анатольевны не долетали, они завязали в общем ропоте, схожим с лепетом дубового леса в ветреную погоду. Но странным образом она, следя за выразительной жестикуляцией, понимала каждое слово оратора. Тот призывал народ беречь и укреплять традиции.
- Нити прошлого тянутся к нам,- кричал оратор и прижимал руки к груди,- они опутывают нас! Они протянуты историей к нашим сердцам, к нашим рукам и ногам! И мы в руках истории – обыкновенные марионетки! Кто заявляет, что мы, современники – творцы истории, тот гнусно лжёт! В наших силах только констатировать исторические события и подчиняться её законам! Не рубите сук, в смысле, дерево, на котором сидите! Не ломайте фундамент, на котором построили, пусть плохой, но дом! Свой дом!
Воздух прорезали недовольные свистки и улюлюканье подкупленных подстрекателей беспорядка. Масса затылков недовольно качнулась.
Следом на трибуну взбежал другой крохотный человечек. Он ничего не сказал, а только вытянул руку и указал прямо на Ингу Анатольевну. Масса развернулась к ней лицом.
И тут Инга Анатольевна с ужасом сознала, что стоит против толпы совершенно голая. Из подмышек у неё заструился пот. Она сильно вздрогнула и проснулась. Под впечатлением сна руки дрожали и непослушно упаковывали её в юбку. Полотнище трусов она скомкала до размеров гандбольного мяча и вбила кулаком в сумку.
Сквозь решётчатое окно ползли пыльные столбы солнечных лучей. Было тяжело дышать в этом подпольном дурмане.
Не успела она застегнуть последние пуговицы на кофточке, как звякнул затвор замка и измученно тяжело двинулась навстречу дверь. Вокруг неё что-то неясное подало признаки жизни – она с неприязнью отшатнулась – и пришло в движение.
Начали вырисовываться силуэты. Их становилось всё больше, они нарождались в мутном пространстве необычайно быстро.
Выяснились две вещи: она была не одна, но она была одна. Одна женщина среди всех, соседствующих с нею.
Вот ещё что немаловажно: Инга Анатольевна никогда не была в тюрьме, но оглядывая комнату, узкие деревянные доски, шершавую стену, 200-литровый бак в углу, она знала и легко оперировала названиями – это нары, это – шуба, это – параша…
Её долго везли «столыпинским», т.е. в вагоне для арестантов, и привезли сюда, к новому хозяину. «Этап» у неё был изнурительным, чуть ли не через всю страну.
В камеру вошёл офицер, (догадалась, что это «кум»), и выкрикнул:
- Эй, чернорубашечники, кто из вас бывшая партноменклатура, мать вашу так, этак, и ещё раз, но по-другому?!
Инга Анатольевна поняла, что это была единственная возможность объясниться с кумом:
«Произошло страшное недоразумение. Её поместили среди мужчин, среди урок, бакланов, кухонных боксёров. А она – женщина, и по «объебону» - обвинительному заключению – далеко не вор, не грабитель. С 206 УК РСФСР ничего общего не имеет. И мужа никогда не истязала по 113-ой. Она жертва политических недоразумений, того кавардака, вследствие которого выбиты из колеи КПСС лучшие кадры, точно зубы. Дёсна ещё долго будут кровоточить, но здоровые новые зубы уже не вырастут. Да, она проходит по делу хищения в особо крупных размерах, но ведь гражданин начальник прекрасно знает, как раскручиваются подобные дела. Сама же и составляла разнарядку. Почему её фамилия оказалась среди прочих?»
Кричалина выходила из камеры с чувством крохотного счастья, почти уверенная, что никогда в камеру к мужикам она не вернётся. Её ждут большие перемены. А крохотное счастье всегда доставляет больше радости, чем огромное, непомерное счастье, поскольку – не эфемерно, не за облаками, а в твоих руках. Крохотное счастье – вестник надвигающейся белой полосы в жизни. Всё будет как нельзя лучше.
Однако разговор с кумом развернулся в ином ключе.
Не прошли они и пяти шагов по первому отсеку нескончаемого коридора, как кум спросил:
- На «ларёк» хочешь заработать? А можем, при желании, оставить и в области. Постоянно будет «подогрев». На своей земле сытнее живётся.
- Кто же не хочет, гражданин начальник? – и хотя ни в ларьки, ни в подогрев она не верила, ( кум – маленькая сошка, он ничего не решает), всё же с готовностью согласилась на сделку. Теплилась надежда, что очень скоро всё поменяется местами, выяснится это страшное недоразумение… Или срок ей отколется маленький, эдакое детское наказание – 20%, или – с отработкой на стройках Н/Х.
- Кто у вас пахан? – в спину спрашивал кум. - А кто петух? Пойми, нам знать всё необходимо. Мы всё-таки поставлены следить за порядком. Наши профессии в этом с тобою родственны. Не думай, что нам ничего не известно. У нас всюду есть свои люди. Просто, лишний раз не мешает проверить. Хотят ли соседи встать на путь исправления, осознают ли всю тяжесть своего преступления?
Да уж, чего там, ходить вокруг да около? Не привыкать. Инга Анатольевна и раньше охотно доносила. В алфавитном порядке. Что? Конечно, понимала, что с моральной точки зрения поступает некрасиво, но между тем, она всё же другого сорта человек, другой касты, и ничего общего с уголовниками не имеет. Поэтому имеет право с высоты своей иерархической независимости подняться ещё на ступень выше. Хотя бы в глазах тюремного начальства.
Раньше она не замечала за собой способность – давать краткую, хлёсткую характеристику разносортным людишкам. Откуда взялась у неё лаконичность и точность выражений?
Лишний раз доказывало, что она человек белой кости и голубой крови. Она до мозга костей интеллигент.
Её привели в кабинет «хозяина» – начальника тюрьмы. Она это тоже сразу поняла, хотя никогда у хозяина не бывала и в глаза его не видала.
Чуть сзади хозяина сидел, плотно сгруппировавшись на стуле, человек в гражданском. Он как-то опасливо-оценивающе начал осматривать Кричалину, едва они переступили порог кабинета.
- Вот,- обратился хозяин к гражданскому,- из последней партии. ( Не понятно, что он подразумевал под словом партия). Решайте, лучшего пока предложить не могу!
- А вы, правда, раньше работали секретарём по идеологии?- засомневался гражданский.
- Ошибочно ставить так вопрос – работали,- возмутилась Инга Анатольевна, намекая на свои заслуги,- я себя списанной с политической арены не считаю. Кто повинен в моём заключении, тот ещё приползёт просить прощения и уговаривать вернуться на прежнюю должность. Впрочем, мне кажется, вы очень скоро сами в этом убедитесь.
- Хорошо, хорошо,- согласился гражданский, и поднявшись со стула, хлопнул фамильярно хозяина по погону,- думаю, надо попробовать. На безрыбье… сам знаешь.
Хозяин крикнул куму:
- Сводить заключённую в баню! Одежду продезинфицировать! И чтоб вшей в помине не было! Проследите, особенно за отсутствием насекомых на лобке! Дальше – поступаете с заключённой под начало Тимофея Яковлевича! Всё! Выполняйте!
Так Инга Анатольевна перекочевала в руки гражданина в гражданском. Короче, к шишке, который позволял себе вольность хлопать по погонам хозяина.
У неё было время, чтобы оценить гражданского с позиции женщины, уловить: нравится ли она ему, положил ли он на неё глаз? По пятибалльной шкале гражданский едва тянул на троечку с минусом. Малосимпатичный мужчинка старался разговаривать как можно меньше. Отделывался резкими, незначительными фразами:
- Ваша задача – прийти, взять, ударить! В случае успеха гарантирую пересмотреть ваше дело в предсудебном порядке и… найти отличного адвоката.
Отмытую до операционной стерильности, продезинфицированную Ингу Анатольевну вывели из тюрьмы прямиком на ту самую площадь, забитую народом, на которую она взирала, будучи оголённой.
Едва двери хлопнули за спиной, как толпа взревела. Большей частью рёв источал недовольство. Справа истошно завопил фальцетом, перекрывая шум народа, «синячина»:
- Я тебя узнал! Ты же - высратый пидором под шхонку!
- Узнал? Ну, здравствуй, папа!
- Ребята, нас накололи! Это же баба! Ба-ба! Верните деньги, забирайте ваши лотерейные билеты!
Между тем диктор объявлял, и голос его из динамиков носился над головами, подхлёстываемый эхом:
- На площади присутствуют 50 тысяч зрителей-лей-ей! Лотерейных билетов продано на 126 тысяч рублей-лей-ей!
Сто тысяч зрачков вонзились в тело Инги Анатольевны, ощупывали и оценивали её, как беговую лошадь на тотализаторе.
- Сегодня в розыгрыше – ыше – эээ 4 автомобиля марки «Москвич», пять мотоциклов, шесть цветных телевизоров-ров-ов, а так же магнитофоны, стенки , гарнитуры и единый талон на 15 видов продуктов – тов –ов.
Народ с готовностью расступился перед Кричалиной. У конвоя работы почти не было. Они сопровождали заключённую торжественным, размеренным шагом, изредка покрикивая в толпу:
- Товарищи родители, уберите ребёнка с дороги! Он мешает движению!
Дети шныряли вдоль конвоя, заглядывали нехорошо в лицо Кричалиной, смеялись и растворялись в толпе.
- Напоминаем условия очередного розыгрыша –ша – а! – взлетал с новой силой голос диктора.- В случае успешного исхода мероприятия ставки на выигрыш удваиваются-ся-ся! Лотерея проводится сразу, по окончании мероприятия-тия-ия-твою- мать-ия!
- Какое там, удваиваются! Удваяются! – возмущались вслед Кричалиной,- баба удачу не приносит! Фортуна сегодня покажет нам одно место!
И всё-таки зрительский накал чувствовался. Особенно, когда Ингу Анатольевну вывели в круг, на пустынный пятачок площади. Здесь, за длинным столом, устланным
