везёт только конченным дуракам, которых раньше и в грош-то не ставили». И в третьих, всю оставшуюся жизнь он вожделенно будет жаждать гнусных сплетен об обидчике.
Не торопясь, Виктор Петрович начал обстукивать карманы, умышленно затягивая поиски документа. Любопытные разделились во мнении. Одни говорили, что Лыков финтит, никакого документа у него нет, другие были уверены, что он предъявит справку с мест лишения свободы. Но все сходились в одном, что личность перед ними подозрительная и неприятная. К задним рядам уже прилипали зеваки и спрашивали: «Поймали? Ага, поймали! А чё не бьют?» И уже отвечали: «Поймали, поймали тут одного. Трусы из бельтинга хотел украсть». На что прилипшие цокали языками: «Раскрутился, засранец, на всю катушку!»
Лыков протянул паспорт кооператору и по выражению лиц доброй половины уловил, что сильно разочаровал их «серпастым и молоткастым».
Фамилия «Брыковский» на кооператора подействовала так же волшебно, как на капитана РОВД. Тот стал непробиваемо горд тем, что умел читать:
- Мои корефаны Вас проводят,- сказал он ласково и не безбоязненно,- Вы уж извините! - И протянул обратно паспорт с готовностью отдать в придачу и свой.
Подельники отпечатанную гримасу кооператора тут же перевели на местный, только им понятный язык, встали клином и, прикрывая Лыкова телами, начали пробиваться сквозь толпу.
Неугомонная старушенция из козлиного ряда прокричала в спину:
- Нет в жизни счастья! Морда у гражданина не опухает!
Горе её было безутешно.
С такой же лёгкостью, с какой Виктор Петрович отдал себя на растерзание событиям, пожалуй, только опытный пловец мог позволить затянуть себя в водяную воронку.
Он выжидал момент, когда станет возможным оттолкнуться и вынырнуть далеко за пределами ненасытного водоворота. Где конкретно он всплывёт – не важно. Важно – набрать как можно больше воздуха в лёгкие, и главное - всплыть быстро, а не через три дня.
Лыкову что-то подсказывало: в Стерлядове с ним ничего плохого не должно произойти. Здесь он – персона Нон Грата. А может, не только в Стерлядове, может быть вся страна, весь мир с трепетом произносит фамилию Брыковский. Не его фамилию, но вписанную в его паспорт, под фотокарточками восьмилетней и двухлетней давности.
«Стоп! Фотокарточки – две! А на его памяти он снимался только однажды. Как он мог упустить из виду? На вокзале вдоль и поперёк просмотрел паспорт, а на снимки не обратил внимания? Без сомнения, на снимке он, Виктор Петрович Лыков. И фотокарточка вроде как знакомая. Интересно, где он фотографировался? В Прудовске? Не помнит. Ничего не помнит, абсолютно. А где остальные пять, или сколько там делают на паспорт, снимков? Во что бы то ни стало надо рвать когти в Прудовск. Чует сердце, там концы этого сумасшедшего узла, стянутого издевательски так туго, что от водоворота кружится голова. Надо только выждать момент, набрать больше воздуха и хорошо оттолкнуться».
Между тем старательно плёлся узел и здесь, в Стерлядове.
В сопровождении телохранителей Лыков плёлся вверх по улице Раскольникова. Почему так была названа улица – никто из горожан до всплеска гласности не знал. Раньше, если существовали споры, то они ограничивались двумя гипотезами:
1). Когда-то давно в городе жили раскольники. Кто такие? Ну, это типа сектантов, баптистов, духоборов. Кто такие? Ну, типа, они в бога веруют, но по-другому, по-старому. Короче, опиум для народа, но в хреновой расфасовке.
2). Улица названа в честь героя романа Достоевского артиста Тараторкина. Вполне вероятно, что персонаж «Преступления и наказания» родился здесь. Третьего не дано.
С названием улицы давно свыклись, как с лозунгом «Пятилетку – досрочно!», пока вдруг центральные газеты не опубликовали снимок героя Революции и Гражданской войны Ф.Раскольникова.
На третьего, которого не дано, ставки резко поднялись, тем более, что улицу Раскольникова венчал магазин винно-водочных изделий. Народ впервые вступился за незабвенного героя, потому что святую фамилию и всё, что построено на улице с именем великого революционера, грязными лапами исполкомов трогать нельзя. Ещё и горячо одобренное постановление о борьбе с пьянством сыграло значительную роль в сплочении рабочих, крестьянских и интеллигентских масс вокруг магазина.
Из 30 специализированных магазинов горком решил, а исполком, единодушно одобрив, оставил только два. Остальные, безымянные, срочно были переоборудованы в бани, комиссионные точки и добровольные общества борьбы за трезвость.
До того разобщённые горожане стали воссоединяться и брататься целыми районами, вставая под знамёна двух уцелевших спец. магазинов.
Появились так же желающие посетить новые бани, чтобы на всю глубину лёгких вдохнуть с парами чертовски устойчивый запах былых времён. Бани жили воспоминаниями.
А магазин по улице Раскольникова скрежетал и рассыпался на глазах под тяжестью звереющего натиска толпы. Ему было не до воспоминаний.
До 14.00 толпа ещё имела самый безобидный вид мирной очереди размером в один птичий перелёт. Живая гряда алчущих душ едва покачивалась, тем самым ловко скрывала свои внутренние резервы и вводила в заблуждение наряды милиции. Двигаясь вдоль очереди, представители охранопорядка выдавали номерки через форточку «воронка». Стерлядовцы принимали номерки охотно, точно индульгенции, и готовились к новому грехопадению.
«Воронок» - автомобиль ГАЗ-52 – был старым знакомым очереди. Его знали до последней царапины на заднем мосту. Всякий раз при величайшем человеческом акте открытия магазина, он нечаянно оказывался лежащим колёсами вверх, то ли от страха, то ли от несоблюдения дистанции. Но всякий раз, на следующий день за полчаса до открытия, он вновь упрямо выкатывался перед алчущими душами, чтобы демонстрацией мятых боков хоть как-то пристыдить разгулявшихся пьяниц.
Кто знаком с природой возникновения тайфуна, тот знает, что эта смертоносная сила обрушивается вопреки всяким законам и прогнозам.
И всё-таки даже в очереди за алкогольными напитками были свои негласные законы.
Первыми по льготному «списку» («список» чисто визуальный) просачивались в магазин «холодные» или «холодняки», проще говоря, которых ещё трясло от холода после вчерашней горячки. Затем – «бакланы» и подмазавшаяся «блатата». Остальных при попытке влезть без очереди били и тут же, испоьзуя конвейерный способ, складывали тарными штабелями.
Люди в очереди были разные, но единая цель будила в них тягу к справедливости и желание возмездия за оскорбления и муки, которые нанесло им горячо и всенародно одобренное постановление.
Какой народ одобрял это постановление – трудно судить. Может быть тот, который по просьбе трудящихся решал, что ему выгоднее и полезнее для здоровья ездить в трамвае не за 3, а за 5 копеек? Или тот, который, заявив однажды, что шаг сделан и отступать некуда, вдруг обнаружил, что шаг этот сделан назад и, загнанный в угол, вытащил из-за пазухи испытанный козырь: «Постановление хорошее, но есть перегибы на местах»? А на каких местах перегибы – пойди разберись, страна большая, мест много?
У того народа, о существовании которого догадывался ЦК КПСС, укоренилась добрая традиция – выносить суровый приговор всем тем, кого при жизни горячо одобряли до онемения ладоней. «Не враг народа - так кровопийца, не волюнтарист - так хоть летописец-застойник, но тоже - нехороший человек». Мнение зависило от того, как долго и с какой степенью мук нёс на горбу народ своего любимца, требовавшего с каждым шагом всё больше и больше одобрения и аплодисментов. Ошибки у любимца исключались, он был мудр, но и мудрость бывала бессильна перед перегибами на местах.
В Стерлядове тоже очень замысловато перегнули постановление. До высшей меры – сухого закона – дело не дошло. Не созрел момент. Ограничились для начала тем, что винно-водочные изделия продавали по предъявлению паспорта. Паспорт должен быть только с местной пропиской. (Удачно использован опыт работы почтамта). Но для большей демократии ввели в торговлю обмен. Вино продавалось лицам, в наличие у которых были пустые бутылки и талон. Не тот номерок очерёдности, что выдавался перед магазином органом правопорядка, а тот, что семья получала раз в месяц, наряду с талонами-заказами на мясные продукты, животное масло, сахар, стиральный порошок. Но так как заказы выдавались на всех без исключения членов семьи, преимущество в литраже получали папаши многодетных семей. Так, казалось исполкому Стерлядова, удалось заставить задуматься горожан о росте рождаемости и стимулировать их на новые подвиги.
Раньше Лыков нигде не видел такого скопления людей. Втроём они шли и шли по синусоиде вдоль бесконечной очереди, и как редкие птицы – до середины Днепра - подошли к изголовью в тот момент, когда двери магазина распахнулись, и бой начался!
Один из спутников Виктора Петровича, тот, что бледно-рыжий с торсом культуриста, движением руки остановил Лыкова, и прицелившись, начал набирать разбег, описывая полукруг. Раздался крик Тарзана. Бледно-рыжий, набрав скорость, вбился в упругую стену «холодных». Стена охнула и приняла посланца, но в ответ отрыгнула двух ослабевших «холодняков». На тело, погружённое в тело, действует выталкивающее тело. Против физики не полезешь! А полезешь – по физике и схлопочешь!
Виктор Петрович понял так жест второго, незадействованного спутника – стоять в стороне и ждать посланца.
Перед входом в спецмагазин была установлена клетка. Такие клетки использовались в цирке для прогона по ним к манежу полосатых хищников. Бледно-рыжая голова качалась буйком уже там. От вида решётки толпа зверела ещё больше.
К каким только ухищрениям не прибегает администраторский ум, чтобы хоть как-нибудь дисциплинировать вольный дух целеустремлённого покупателя! Казалось бы - школьная истина- чем шире сеть органов правопорядка, тем должен быть прочнее порядок. Нет ведь, всё наоборот! Будто широкая сеть оплачиваемых органов провоцирует на широкую сеть преступлений.
Насильно вольный дух дисциплинировать нельзя даже клетью для хищников, его можно только незаметно подточить изнутри. Дать больше самостоятельности, что ли?
Но додумать, как изнутри добраться до вольного духа народа, Лыкову не дали. Один из тех, ослабевших «холодняков», которого бессердечно выплюнула очередь, привязался к Виктору Петровичу.
Это был хронический «холодняк», по внешнему виду находящийся на переходном этапе к новой, совершенной стадии. В словаре городского жаргона существа этой совершенной стадии значатся, как «синяки» или «синячины». Они действительно похожи на большой, во весь рост, синяк. Однажды, ушибленный водкой «синяк», ни о чём другом так не помышляет, как отмстить зелёному змию, поглотив его всего, без остатка.
Он воткнул себе «руки в боки», снисходительно оглядывая Лыкова, вытянул ногу вперёд и начал поигрывать носком, будто «дворниками» прочищал лобовое стекло. Виктор Петрович подумал, что синий человек готовится отплясывать «Камаринскую» на трезвую голову. Но тот пляски не начал, а вдруг задал глубокомысленный вопрос:
- Ну?
- Что ну?-
