армию распустить или дать малое послабление, то и страна рассыплется. Разбредётся вольное стадо, перетопчет своих пастухов. В нас ведь, трезвых, животного начала больше, чем человеческого. Мы, трезвые, готовы отдаться и подчиниться любому, кто вообразил, что сильнее нас. Я думаю, что бабы на Руси всегда считали себя сильнее мужиков.
- Смелый ты мужик,- похвалил Лыков, - о таких вещах незнакомым людям говоришь и не боишься сменить прописку?
- Сейчас все смелые. До того смелые, что порой трясёт от страха за свою неуёмную смелость. Я может потому смелый, что боюсь больше других?
У меня жена была, а груди у неё размером с шары от кегельбана. Как бывало разденется, ляжет на тахту, раскинет их в разные стороны. Давай, де, тахту её, тахту! Я стою рядом, глаза в страхе вылуплю и вижу, что это раскрылись створки ворот в царство Вельзевула.
Правда, поверь! Так и жил в страхе! Однажды я вошёл в эти створки, а совесть и человеческое лицо оставил снаружи. Кстати, на совести она меня и подловила. Знала моё слабое место.
Вдруг, ни с того ни с сего, растрепалась друзьям, что ждёт от меня ребёнка. (В те времена я о женитьбе не помышлял). Я, как человек совестливый, благородный и честолюбивый, из-за неё порвал отношения с родителями. (Они были категорически против брака). Видишь, хватило смелости порвать с родителями, хватило наглости внушить себе, что люблю жену, и хватило терпения три года ждать появления зачатого мною ребёнка! Вместе ждали. Так и не дождались. Пришлось усыновить Костика – её сына от первого брака. Семья получилась.
Но семье нужно жильё. Костик, по причине малолетства, не мог жильё заработать, а жена, как выяснилось, при живом муже считала унизительным заниматься квартирным вопросом.
Честно, без прогулов и пьянок отработал два года – и никакого намёка на получение квартиры. Пришёл тогда к управляющему. У нас говорили, что мужик он толковый, сам из рабочих, пробился в люди, но закваска ещё та осталась. Фамилия у него Гололяжко. Слышал?
Говорю ему: так и так, обещали помочь и не исполнили обещания.
Он мне: «Я всем обещаю. Я вообще - многообещающий. Не рыпайся, говорит, раньше времени, ты, де, ещё воспитанию не поддаёшься, полного курса не прошёл».
Как не поддаюсь? Что значит за курс такой воспитания? Не прогуливаю, не пью. Что ещё надо?
Он мне: «Лучше бы ты пил. Может, тогда сообразительность в голове проклюнулась».
Я юмора не понял. Но этот Гололяжко, из рабочего класса, пояснил: «Почему ты мне в рот недоверчиво заглядываешь? Мне очень неприятно, когда в рот не заглядывают мои подчинённые».
«А что у вас там, ордер на квартиру в зубах застрял?» - спрашиваю.
«У меня там ты застрял! Вали отсюда! »- и выгнал меня из кабинета.
Домой пришёл, передал разговор жене. На лицо – типичный бюрократ. Садись и пиши фельетон в «Крокодил». Сейчас ведь задача первой важности – разоблачить бюрократа и укротить его. По телевизору постоянно талдычут: бюрократ мешает жить, с бюрократом надо бороться, чтобы возможно было без них прийти к победе коммунизма.
Вот, в содружестве с женой я и начал бороться. Весь вечер перед зеркалом репетировали сцену заглядывания в рот управляющего. Шею наизнанку вывернул. Не поверишь, до края дошёл – так жене нужна была квартира, до автоматизма отработали робкий стук в дверь кабинета Гололяжко. А попробуй на лице изобразить щенячую преданность в глубоком поклоне, с оттянутой нижней губой и глазами, подпирающими брови? Десятилетия тренировок нужны!
В общем, жена мне быстро внушила, что совесть продаётся безболезненно теми, у кого она ещё есть, а кто давно её обменял или продал, тот больше всех и кичится совестью. Наливаю ещё по одной?
Лыкову не понравился рассказ Гены. Обычно, если исповедуются под знаком Зелёного Змия, то по форме сюжет должен тянуть на высокопробную мелодраму. Ни жалости, ни сочувствия Гена не вызывал.
Он, видимо, сам понял это, поскольку на тупое молчание Лыкова отреагировал резкостью. Тряся перед носом Виктора Петровича бутылкой, вдруг затараторил:
- Чего же ты хочешь? Разве есть установки, как бороться с бюрократом? Как бороться с тем, кто составляет подавляющее большинство? С тем, кто у руля власти? Кто держит в руках квартиры, зарплату, путёвки в санатории, отпуска, все большие и малые блага? Как? Бюрократ ненаказуем, для него нет статьи в Уголовном кодексе, потому что уголовный кодекс тоже составлялся и подписывался бюрократом. У него названия могут быть разными: казнокрад, коррупционер, взяточник, коммунист, но он из одного с нами стада, с той разницей, что пастух ему больше доверяет.
Пойди, попробуй скажи бюрократу, что он – бюрократ. Посадит за оскорбление. Вот если бы ему предъявить формуляр, в котором указаны 10 признаков бюрократизма и под все бы пункты он подпал, тогда – да! Тогда бы не посадил, а купил бы той же квартирой и зарплатой.
- Не все же начальники бюрократы?
- Не все хотят ими быть. Но административная норма поведения обязывает к этому. Заставят, вынудят, а не будет результата – обратно в стадо. Калечит и развращает начальника не столько власть, как таковая, сколько осознание начальником того, что все другие из стада плевать хотели на эту иллюзорную власть.
- Ерунда. Пессимизма в тебе много. Квартиру ты всё-таки получил. И я думаю, не только за то, что научился в рот смотреть. Твои трудовые успехи тоже учитывались.
- Квартиру я не получил. Мне её сделал отец, почётный гражданин Стерлядова. А жена с приёмным сыном остались в Прудовске.
- И давно ты развёлся?
- Я сбежал! Прошу вещи называть своими именами. Кому я там, пьяница, нужен? Только судебным исполнителям?
Виктор Петрович заметил, как дёрнулись и окостенели лица подельников. У него самого ёкнуло в животе при упоминании Прудовска.
Ненавязчиво он попытался вернуть «синяка» к теме Прудовска. Благо, тот ещё не совсем «поспел» и вопросы усваивал одновременно с заглатыванием спиртного.
Интересно знать Лыкову, на какой улице в Прудовске жил Гена? Виктор Петрович почему спрашивает? Потому что тоже сильно повязан с Прудовском, если верить прописке. И если верить прочим пометкам в паспорте, то судьба его во многом схожа с перипетиями Гены.
- Странное дело,- отреагировал на известие «синяк»,- только у нас, и нигде больше, записи в документах определяют человеческие судьбы, а не наоборот.
И дальше пояснил:
«Знавал одного там, в Прудовске. Фамилия у него - Щеймёнов. Работал раньше в обкоме партии, затем его понизили за пьянку до директора книжного издательства. Так этот фрукт, запеченный в сахаре, умудрялся строить свою судьбу по предпоследней, обкомовской записи в трудовой книжке. В отпуск идёт – профсоюз ему должен выделить три тур. путёвки в Болгарию, на Златы Пясци – для него, жены и дочери. А бухгалтерия – отсчитать материальную помощь в размере 600 рублей.
Поразительный человек – ему все и всё должны. Но должны не как директору, а как директорствующему временно третьему секретарю обкома.
Был случай, когда кто-то из редакторов, кто не испугался потерять место в издательстве, слабо пискнул против укоренившихся привилегий директора. Это обстоятельство так сильно возмутило Щеймёнова, что он на обидчика подал в суд и обвинил того в разбойном нападении на честного представителя партийных и хозяйственных органов. В лице Щеймёнова этот редакторишка посягнул на честь, ум и совесть обкома партии. И пришлось редактору искать опытного адвоката. Правда, это случилось ещё до перестройки.
Сейчас-то бывший обкомовец ведёт себя довольно скромно. Больше трёхсот рублей на отпуск в кассе мат.помощи не просит и путёвки заказывает только на круизы по Волге. Всё же сознательность растёт стремительно во всех слоях населения.
- Так значит ты, Гена, был редактором в Прудовском книжном издательстве?
- Нет, просто отец – хороший знакомый Щеймёнова. Они в юности вместе на маслобойне работали. Когда ещё только я начинал обживаться в Прудовске, отец мне подсказал: «Сын, если денег хватать не будет, обращайся к другу Ваньке Щеймёнову. Издательство – богатая кормушка. В ней вся номенклатура кормится. Ванька и тебя не обидит. Напишешь книжку, ну, что-нибудь там, например: «Корма, как неотъемлемая часть животноводства», или «Значение резьбы в производстве шурупов». И издадите вместе. Ванька обязательно поможет, и гонораром навьючит».
Так что, парень, у меня возможностей прославиться в Прудовске было предостаточно. Прощай! Уже лучше пошла…
Слушай, вообще, оказывается, я человек очень известный. Захотел – выступление на радио, захотел – на телевидении. Счастье и деньги у меня в руках водопадом били. Я – от них, они – за мною.
А может быть я к Гололяжко в дорожное управление ушёл только потому, чтобы обмануть эту занудливую фортуну? Не-ет, я – человек! Я человек не потерянный. Ещё по одной и я тебе вещественное доказательство предъявлю.
- А вот я - потерянный совершенно,- Виктор Петрович начал стремительно пьянеть. Теперь и ему надо было выговориться во что бы то ни стало. И причина не в его предчувствии, что развязка истории начнётся в Прудовске, и перед ним сидел бывший прудовец, который мог приоткрыть завесу таинства хотя бы незначительным намёком или поверхностным описанием того города, в котором он прожил три года, не ведая про это, а причина в том, что он просто сорвался, как срываются дети, которые полтора года с абсолютным слухом молча взирают на родителей, кропотливо обучающих их разговорной речи:
- Совершенно потерянный, неисправимо. К сказанному, я тоже могу приложить доказательства – мой паспорт, где чёрным по белому сказано, что я жил в двух мирах, то есть ещё и в параллельном мире, точно у Айзека Азимова в «Сами боги».
Почему-то Виктор Петрович начал торопиться. Судорожно листая паспорт, тыкал в страницы, ничего не объяснял, только показывал:
- Вот, вот и вот, видишь?
- Не вижу, – в ответ правдой крыл «синячина».
- Как же, не видишь? Вот, я жил в Прудовске - прописка, вот - я женат на женщине, которую в глаза не видел, вот - моя дочь, которая старше меня на 30 лет, а вот я сам, Лыков от рождения, Брыковский - по паспорту. Что тут непонятного?
«Синяк» накрыл нежно ладонью руку Виктора Петровича, физиономия, до этого тучно-красная с фиолетовыми отливами, вытянулась и побледнела:
- Так вот, значит, ты какой,- трезво и пронзительно сказал он, а Лыкову хотелось добавить «Северный олень!», - теперь ясно, почему ты с эскортом. И что же, спрашивается, тебе не понятно? Ты – Виктор Петрович Брыковский, облада…
- Мол-ча-а-ать! – разом взвизнули подельники и кулаками так же синхронно ударили по столу. - Молл- ча-а-а-ать!
Из крана вдруг ударила вода вперемешку с речным илом, за окном шарахнулась в сторону птица и сбилась с курса, в помойном ведре сдохла мышь, и родился на земле новый деспот
- Договаривай!- в дрожащей от децибел паузе хладнокровно попросил Лыков. - Не обращай внимания!
- Я и говорю.
- Молчать, молчать!!!
- Песня такая, пою я,- завилял Гена,- «Облади-облада». Я ведь тоже – человечище, известный на полмира. Хочешь, пластинку подарю Джона Леннона с автографом? Хочешь? Сейчас подпишу. Ну, что вы все так уставились на меня? Имею право? Я лучший друг! Я
