парткома!
Что касается Козявина, то тот подводил терпеливо шофёра под свою версию: Брыковский, Брыковский и ещё раз Брыковский. Все исчезновения работников треста так или иначе упираются в корреспондента «малолитражки», в смысле – многотиражной газеты. Едва его имя появляется в календарных пометках, едва кто-нибудь заинтересуется этой странной личностью, как тут же пропадает бесследно. Причём сам Брыковский чувствует себя вольготно и безнаказанно. Тому свидетельство запись допроса. Он будто чует, что за ним стоит какая-то мощная сила, которую не сломить даже Администрации Пылевого Столпа.
Иначе говоря, плевал он на Власть Советов и Советские законы. Кроме того, Брыковский не только с Кричалиной не здоровался, он позволял себе вольность не замечать и САМого. Полностью игнорировал «экитет» приветствия. По данным отдела социальной информации за Брыковским числилось шесть таких случаев. Он, конечно, человек гражданский, тем не менее, шесть случаев – это уже не случайность, это преднамеренная попытка нанести оскорбление должностному лицу в высоком звании.
И что же? Козявин считает таким глупым секретаря парткома? Будто он, Николай Демьянович, не понимает, что всех, «в пуке», т.е. вкупе фактов вполне хватит, чтобы дать делу «добро», и след Брыковского навсегда растворится в сибирских лесах?
Но ведь начальнику Трио из НеБЗДИТЕ наверняка известно, что принимал на работу корреспондента Н.Д. Мариец. А если появится мнение такого плана: секретарь парткома допустил политическую недальнозоркость, приняв в идеологический аппарат чуждый нашему строю элемент? Чем крыть? Чем он сможет опровергнуть мнение? Тем, что Николай Демьянович действительно политически недальновиден? Принял с улицы проходимца без соответствующей характеристики и рекомендательного письма? Пришёл молодой человек, изъявил желание работать, а Мариец с распростёртыми объятиями кинулся к нему: «Вас-то мы и ждали, уважаемый антисоветский элемент! Как всё-таки плохо без вас заниматься творческой разрушительной деятельностью!»
Фигу с маком - Козявину! Знает секретарь парткома, чего вытягивает из него Владимир Иосифович. Признание! Признание, что никакого протеже наверху у Брыковского нет. Отсюда – вся вина за антисоветчика автоматически падёт на Н.Д. Марийца.
Пусть уж лучше Козявин мучается сомнениями и ожиданием, что вдруг грянет звонок и знакомый до оторопи голос в трубке прорычит: «Козявин! Прекратить немедленно!»
Козявин попытается оправдаться: «В целях защиты САМого генерала».
А ему – до кучи: «Плевал я на генерала! Завтра генерала ко мне! С утра, с постели, тёпленького, свежего, незаплёванного ещё!»
Пусть Козявин думает о непредсказуемых последствиях допроса корреспондента. А Мариец, по прежнему загадочно оттянет звонок прокурору, раз уж так вышло, что лопухнулся, приняв Брыковского под своё идеологическое крыло.
Единственный раз в жизни лопухнулся. Купил его Виктор Петрович за дёшево. Своевременной улыбочкой, холёностью и интеллигентностью манер купил. Играючи, живо, ловко. Впрочем, как и подобает закоренелому, притаившемуся отщепенцу. И это в то время, когда по всей стране наращивается и повышается процент бдительности, когда угроза войны нависла над планетой, а повылазившие из нор враги одиннадцатой пятилетки тормозят рост национального дохода и понижают обороноспособность Варшавского Договора?
В Пылевом Столпе с незапамятных времён установилась добрая традиция – подвергать доскональной проверке не только кадровых работников, но и их жён, отцов, матерей, дядей, деверей, свояков, детей, внуков, прочих родственников, впредь до десятого колена. Но особый интерес вызывали невесты и женихи, как потенциальные враги, пытавшиеся проникнуть в святая святых Прудовска лёгким путём - через заключение брачного союза.
Одно дело – Первый отдел, где кропотливо изучался вопрос о наличии родственников за границей, судимости этих родственников, их принадлежности к сионистам и антикоммунистам. Совершенно другое - когда выпадала возможность испытать живьём кандидатку (будущую жену) на политическую и идеологическую прочность. Н.Д. Мариец эту ответственнейшую миссию возлагал только на себя.
Разговор обычно вёлся с глазу на глаз. «Кандидатку» вызывала секретарь-машинистка и перед тем, как впустить в кабинет, с минуту держала в приёмной, возле дверей, проводя визуальный досмотр невесты, будто силилась отыскать пистолет или гранату, умело заткнутые в колготки. Подавленная особым вниманием секретарши, «кандидатка» в полном трепете вступала во владения Н.Д. Марийца. Три ипостаси металлическим взором встречали её на пороге. Под сенью вождя в трёх лицах торчала маленькая треугольная головка секретаря парткома.
- Покуда, сядьте, пожалуйста!- сразу сбивал с толку очень грамотной просьбой секретарь парткома.
- Чего?- вполне резонно спрашивала кандидатура.
- Сядьте, сядьте, покуда, стоите, – настаивал Мариец, демонстрируя наработанное годами тонкое воспитание: - Мы тут сообща просмотрели ваши анкетные данные. И, покуда, решили «конвендинциально» поговорить о том, о сём.
Он начинал сосредоточенно листать анкетные данные, всматриваться в мутные строки и лихорадочно соображать, чтобы такое-этакое задать кандидатке. И в результате мучительных гримас на лице рождался вопрос:
- Значит, покуда, жениться вздумали?
- Замуж выйти,- автоматически поправляла кандидатка.
- А-а-а, вон что,- со строгой торжественностью подхватывал секретарь,- ну, тогда, другое дело!
Будто невесте замуж выйти – для парткома гораздо важнее, чем жениху жениться.
- Вы знаете, конечно, кто ваш жених? – следовал второй, не менее умный вопрос.
- Догадываюсь.
- Вот. Покуда, вы только догадываетесь. А ведь ваш жених – Милов Юлий Федотович!
Окончательно сбитая с толку, кандидатка начинала теребить оборки платья. Фамилию жениха она знала не хуже Н.Д. Марийца, а может и лучше, поскольку третий месяц носила под сердцем Юлиного ребёнка. Поэтому, не найдя достойного ответа, она признавалась:
- Вообще-то я и раньше слышала от Юлия, что его именно так и зовут.
Секретарь парткома словно ждал этого признания. Он делал резкий выпад:
- А больше ничего вы от него не слышали? Ну, там, всякое такое, чего мы строим, численность Пылевого Столпа, обязательства, принятые на текущий год?
- Нам как-то в голову не приходило говорить на производственные темы.
- Вот,- «константировал» повеселевший секретарь парткома, – всё почему? Потому что, покуда, Юлий занимает ответственный пост секретаря комсомольской организации треста. Он наш воспитанник! В дальнейшем необозримом будущем – перспер… переспер…ктивный кадр! Покуда, он – подрастающее поколение молодёжи! И очень серьёзно подрастающее поколение! И вот вы-то, - он указательным пальцем целился кандидатке в глаз, - вы пойдёте с ним рука об руку, плечом к плечу по всей оставшейся жизни.
Невеста, готовая разрыдаться от смеха, вопрошала:
- Скажите мне честно, я недостойна, да?
- Мы вам поможем,- уклончиво отвечал Н.Д. Мариец.- Поймите, вы затеяли серьёзную штуку – женитьбу. А если дети неграми родятся? Или массадовцами какими-нибудь? А мы боремся за чистоту рядов семейных ячеек. И на фоне всего этого жизненно необходимо иметь горячее сердце, холодную голову, чистые руки, что и подтверждают пока ваши анкетные данные. В общем, желаю вам счастья!
В своей привычной манере Н.Д. Мариец замысловато желал удачи то ли обручённым, то ли обречённым.
Структура и динамика существования в Пылевом Столпе требовали от секретаря парткома осторожности даже неизмеримо больше той, которой наградила его природа. Этой заповедью номенклатурного работника он елейно «причащался». Природная осторожность научила его выжидать.
В отличие от САМого, который мог себе позволить вольность высказать неудовольствие или нахамить где угодно, Н.Д. Мариец терпеливо соблюдал интеллигентский нейтралитет. Он молчал до упора на собраниях, заседаниях парткома, за праздничным и круглым столом, в форме военного строителя и без формы, когда не терпелось вставить умное слово, и когда мучительно терпели его молчание.
Но тем весомее, как казалось ему, становилось слово секретаря парткома. Оно должно было быть только завершающим. Мариец будто подводил итог, ранее сотрясшей воздух болтовне, и делал соответствующий вывод. А выводы имеют право делать только шибко умные люди.
Таким образом, умнея не по дням, интеллектом он давно превзошёл САМого. Другое дело: Мариец не мог занять пост генерала. (Это он сознавал.) Да и то, из-за мелкой формальности. Он не имел высшего технического образования. Он закончил исторический факультет педагогического института заочно.
В мемуарах Н.Д. Мариец об учёбе упомянул несколькими строчками, проявив мастерство лаконичного рассказчика. Семь лет учёбы у него компактно были уложены в один абзац.
Главная подоплека мысли была в том, что Мариец, вопреки всяким предположениям недалёких преподавателей, получил диплом о высшем образовании. Диплом учителя истории и обществоведения. Но к тому времени уровень знаний будущего секретаря парткома был уже значительно выше учительского. В комплексе с организаторскими способностями этот самый уровень открывал перед ним необъятные просторы партийно-хозяйственной деятельности.
Николай Демьянович, отсосав полстакана чаю, вернулся к мемуарам. Он перебросил несколько листов рукописи и попытался углубиться в чтение. Крупным выводком сгрудились на листах строчки его жизни. Он просматривал свою жизнь, и она ему нравилась. В рукописях она казалась Марийцу фундаментальнее и политически правильнее. Таким манером он обнаружил возможность свести с жизнью счёты. Однако и не забыл о важном: в подвале каждой страницы секретарь парткома оставлял «дыру», размером в пять-семь строк, предвидя не одну смену руководителей государства и резкие развороты их политики.
Ко дню завершения героической работы над мемуарами Н.Д. Марийцу остались бы сущие корректорские пустяки – заполнить пустые места необходимыми сносками, типа: … «как правильно было сказано на ХХVI съезде КПСС товарищем…», или «…точно подмечено и подхвачено бурными овациями на Пленуме ЦК КПСС тов…»
От беспроигрышного варианта с Ленинскими высказываниями и выдержками из трудов Маркса и Энгельса секретарь парткома отказался.
Во-первых: томов у классиков марксизма-ленинизма было чересчур много. Чтобы прочесть их, у Николая Демьяновича не хватило бы жизни.
Во-вторых: он боялся читателю показаться не современным и не оперативным литератором.
В-третьих: среди его читателей, вероятно, мог оказаться и тот, чьи слова, брошенные народу, Мариец первым подхватит, напечатает в форме афоризма и понесёт его с верой в светлое будущее, за что и не останется в накладе.
Повествуя о жизни, он как бы держал отчёт перед вышестоящими органами о проделанной за 47 лет работе, то есть с момента рождения и до сего дня.
« Мысли из меня всегда так и пёрли,- ненавязчиво внушал он читателю воспоминания о ранней мудрости, насиловавшей его ещё в переходный период от подгузников
