к штанам,- так и пёрли! Перед тем, как что-то сделать, я много думал, и в результате незаметно подводил себя
к единственно правильному решению. Вот что значит ум в жизни каждого человека! А бога нет, товарищи! Миром правит мысль! Мыслить глобально меня научил наш великий и могучий народ, с которым я делил радость и горе, кусок хлеба и последнюю рубашку. Мой жизненный путь, «простравшийся» (Мариец имел ввиду: «простёртый» ) от рядового до подполковника, от деревенского паренька до секретаря парткома треста – это заслуга не только лично моя, но так же - народа. Я его, можно сказать, люблю всяческими фибрами души!»
Когда секретарь парткома писал эти строки, он и впрямь уверовал в безграничную и жгучую любовь к народу. С каждым словом, вписанным в бессмертное творение, душа наполнялась любовью и беззаветной преданностью к безликой массе, так как он разглядеть не мог лиц тех, кто научил его глобально мыслить. Слёзы застили глаза. Очарованный своим открытием, он плакал навзрыд, он чувствовал себя певцом народа. Стихи разрывали грудную клетку и торопились наружу: «Народ, народ! Как ты прекрасен! Ты был счастлив и был «несчасен!» И ум всегда твой очень ясен! Ты для врагов всегда опасен! А для друзей всегда….»
Промучившись в поисках завершающего слова, нужного для рифмы, Н.Д. Мариец быстро охладел к стихам, да и любовь к народу как-то поутихла. Но строки остались навечно, правда, немного другие, почти народные: «Полоскала баба юбку и дополоскалася! У неё отпала жопа, и за неё таскалася!»
В мемуарах ими, на мажоре, заканчивалась вторая глава.
Первый приступ изжоги он прочувствовал в 19 часов 05 минут. Н.Д. Мариец описывал в тот момент случай, произошедший в войсковой части.
Будучи ещё командиром роты военных строителей, он получил сигнал, что на стройке произошёл инцидент. Старший сержант одного из отделений нанёс тяжкие увечья двум рядовым бойцам первого года службы. Пострадавшие бойцы, – Дыкмедов и Прыщук,- придя в себя на вторые сутки, обезоружили старшего сержанта и, покинув боевой пост, захватили городскую среднюю школу. Оккупировав десятый «В» класс, они прогнали учительницу и взяли в заложники детей. Причём, у Дыкмедова, ещё до призыва, были выявлены явные отклонения в психике. Советская Армия за его проступки ответственности не несла.
Оккупанты-террористы предъявили свои требования - визы в США, иностранные паспорта и самолёт, который правительство должно подогнать к входным дверям школы. Рядовой Прыщук к общим требованиям прибавил личную просьбу – перед отлётом в далёкую Америку повидаться с родными.
«Операция по обезоруживанию преступников началась через пятнадцать минут после захвата ими школьников. Первую группу возглавил тогда ещё молодой и очень сильный физически, командир роты Мариец».
Сама по себе написанная сцена была волнующая, остросюжетная. Читателя держала в напряжении. Однако Н.Д. Мариец усмотрел в ней ряд недоработок.
Дыкмедов и Прыщук обезоружили командира отделения, старшего сержанта. А что они взяли у него? Лопату, отбойник? Огнестрельное оружие ведь военным строителям не полагалось.
Затем, сверхидеей этой сцены была борьба с «дедовщиной» в роте, и кампанию по борьбе с ней первым должен был начать он, Мариец. Но как он мог начать кампанию, когда возглавлял в то время группу захвата? И вообще, написанная сцена – это не инцидент, а ЧП, за который головы должны были полететь у всего командирского состава. Тем более, что ЧП произошло не в его роте, не в их части, совсем в другом городе. Да и группу захвата он не возглавлял. Неувязочка получилась. Текст требовал корректуры.
Он тужился, но не находил приемлемого варианта. «От переутомлении,- зафиксировал секретарь парткома,- и случилась изжога». Приступ был непродолжительным, но его вполне хватило, чтобы отвлечься от рукописей.
Николай Демьянович поглядел на часы, на своё отражение в полированном столе - голова пряталась в мундире кусочком кирпича - и в окно.
У подъезда Пылевого Столпа было пустынно. В далёкой синей полосе тучи меркла розовая кайма.
В доме напротив, за шторками, гремели кастрюлей – вечерний воздух был щедр на звуки. Исповедовалась женщина. Через открытые створки окон её слушал весь квартал.
«Сейчас припрётся с работы,- говорила она,- и запоёт «опять жрать нечего!», будто я не знаю, что жрать нечего! Жрёт и жрёт! Проще убить, чем прокормить! Вот ему – хрен на стол, чтобы не говорил, что дома ни хрена нет! Пусть кладёт на хлеб – какого хрена ему ещё надо? « На хрена мне такая хреновина?»- скажет, а я ему: «ни хрена ты не понимаешь в этой хренотени!» Охренеет у меня от хрена, хрен столовый!»
Пересекая белые полосы разметок, бродила по автостоянке влюблённая парочка. Мужчина имел потасканный вид, будто с полчаса как нашёлся в мусорной яме, но дама сексуальной привлекательностью компенсировала неопрятность кавалера. Кожаная юбка, натянутая на крутые бёдра, животной страстью скрипела и взвывала к тайне, сокрытой под ней. Маленькое, хрупкое тело с неожиданными безразмерными выбросами лавы грудей, жаждало сильных, волосатых рук. Вся она светилась красным фонарём и искала справедливости в лице более достойного наездника, чем её кавалер.
Мариец непроизвольно глянул на дверь комнаты отдыха, скрытую под ликом вождя, и почувствовал новый прилив изжоги.
И всё-таки на улице было подозрительно безлюдно в вечерний час.
Генерал давно поднялся к себе и, видимо, продолжал всё ещё выслушивать враньё Бабалебского. Иначе давно бы вызвал Марийца к себе.
Этот Бабалебский, сукин кот, - лучший враг секретаря парткома. Кошачьи повадки его известны всему тресту. Но в отличие от котов, у него не бывает межсезонья. Он постоянно на чеку.
У секретаря парткома имелись верные сведения, что начальник отдела тех.безопасности не гнушался даже уборщицами-техничками. Один такой факт был установлен и обнародован.
Под видом требований соблюдения норм тех.безопасности, он принудил вновь поступившую на работу уборщицу отказаться от швабры и мыть полы кабинета вручную, так как швабра являлась инструментом, опасным для жизни и здоровья, а инструктаж по ТБ вновь поступившая не прошла. На принявшую позу без швабры уборщицу тут же и была совершена попытка налёта, с целью домогательства через прямой контакт.
Установив факт насилия ИТР над пролетарием, Мариец пожаловался генералу, наивно полагая, что Бабалебского уволят со скандалом.
Однако генерал дал секретарю парткома официальный письменный ответ: «В силу слабости фактов, дело, при наличии отсутствия доказательств, прекратить!»
САМ прикрывал Бабалебского не задарма. У генерала было хобби: он считался страстным собирателем фолиантов с живописью. Изобразительное искусство было его слабым местом. Покупал он всё без разбора. Цены на фолианты для него ничего не значили, поэтому среди коллекционеров города генерал пользовался большим авторитетом.
Бабалебский очень давно и молниеносно расценил страсть САМого: он первым в Пылевом Столпе начал снабжать генерала иллюстрированными творениями живописцев, по мере возможности стараясь поднести их высокому начальству безвозмездно.
Прознав о тонком эстетическом вкусе генерала, скоро в Пылевом Столпе возникла целая сеть собирателей и дарителей шедевров мировой живописи. Но конкуренции Бабалебскому они, по-прежнему, составить не могли. Бабалебский каким-то удивительным чутьём умел подфартить генералу именно той книгой, или набором открыток, которые желал САМ или намеревался желать.
А источником и бесперебойным поставщиком Бабалебскому редких изданий по изобразительному искусству была парфюмерная фабрика «Кумачовые запруды», которая ему была обязана по гроб жизни.
История взаимоотношений такова:
Парфюмерная фабрика 20 лет к ряду производила женские духи с нежным названием «Зоренька коммунизма». Несмотря на то, что в стране давно обнаружился огромный дефицит на любую парфюмерию, товар местных производителей почему-то расходился очень медленно. Директор парфюмерной фабрики с высоких обкомовских трибун ответственно заявлял, что духи, в принципе, очень хорошие, при их производстве полностью выдержан технологический процесс, продукция соответствует ГОСТам. Но имелся один недостаток: женские духи «Зоренька коммунизма» сильно воняли. Если бы, по меньшей мере, они хотя бы источали запах, то многие проблемы с реализацией были бы решены. А так они воняли и воняли себе на полках магазинов с два десятка лет. Необходим был «стабилизатор».
«Что такое стабилизатор?- говорил директор фабрики.- Стабилизатор – это квинтэссенция всех и всяческих духов. Французы, например, мать их ети, в качестве стабилизатора использовали мочу горных тибетских кошек, что стойкую вонь их «Шанелей» превращало в устойчивые запахи. Но в Прудовске, сколько не искали, так и не нашли ни одной тибетской кошки! Вопрос поставлен ребром: надо срочно было отправлять делегацию к Рерихам (или кто из наших ещё остался там в живых?) и договариваться с ними о поставке двух цистерн кошачьей мочи по умеренным ценам, или закрывать фабрику к чёртовой матери!»
Несколько выдержек из этих докладов и были услышаны Бабалебским. Три секунды покумекав, он на следующий день буквально внёс директору фабрики в кабинет уникальное предложение в виде мешка с нестиранными солдатскими портянками.
Понюхали – соответствует! Стабилизатор был найден. И ещё какой!
Духи, правда, продолжали вонять, но уже по-особенному, фирменной, свойственной только фабрике «Кумачовые запруды» вонью. Даже французы пытались выведать производные ингредиенты советского «стабилизатора», но кроме случайных кадров кинохроники из жизни Прудовска, где было показано, как в огромных котлах варились какие-то тряпки и потом отвозились обратно в войсковую часть, их специалисты распознать ничего конкретного не могли. Значит секреты и новые технологии, как обычно, прятались за забором Вооружённых сил. Тогда буржуазия предложила открыть совместную ( Париж – Лондон - Нью-Йорк - Прудовск) линию по выпуску необычных, созданных по военной технологии, духов. Наши на провокацию не поддались, но исправно , вместо денежного вознаграждения, расплачивались с Бабалебским книжной продукцией - по линии рационализаторства и изобретательства.
Н.Д. Мариец часто задумывался об истоках «точных попаданий» Бабалебского в выборе фолиантов. Ломал голову, напрягался, покрывался испариной, и однажды был вознаграждён прояснением в мозгах. Открытие оказалось чудовищным по своей форме, поскольку вычёркивала генерала из всех параграфов морального кодекса строителей коммунизма.
Дело в том, что генерал занимался визуальным изнасилованием - он собирал открытки с голыми бабами. Но так как порнография в стране запрещена, он пошёл по официальному пути, прикрывая свою извращённую сущность всякими Тицианами, Ренуарами и прочими Лотреками.
Вот почему Бабалебский безнаказанно совершал налёты на техничек, вот почему отчаявшиеся получить жилплощадь женщины, помимо очереди на квартиру, ждали очереди на место любовницы или технички-уборщицы Бабалебского. И он,
