комсомольский вожак города, лет сорока пяти, бережно упакованный в наглаженный костюм кремового тона, с химией на голове и сложной кристаллической решёткой внутри неё. – Это хорошо, что на нас выпало испытание. Мы все сейчас сплотимся в один монолит, что в результате и повысит наш авторитет среди части элементов нашего Стерлядова. Мы выйдем отсюда достойными продолжателями…
- Ой, да завяжите же кто-нибудь ему рот! Иначе я не выдержу и наложу руки на него!- шутя, сказал начальник отдела по благоустройству.
- Я бы попросил вас оставаться воспитанным и на том свете!- второй секретарь словно ждал того момента, когда смог бы отомстить обидчику за нелитературные обзывания. – Вы только что обронили достоинство партработника и совслужащего!
- Моё достоинство! Хочу – роняю, хочу – ношу с собой! А вот тебе своего уже никогда не отыскать! Ты его лет двадцать назад посеял. По ошибке намазал кремом от мозолей, оно у тебя затвердело, засохло, разложилось и отпало.
- Ух, вы, однако, как сразу осмелели! Кому бы говорить о достоинстве – только не вам! На сколько мне известно, вы вообще ночами дома высчитываете интегралы. Объяснили бы нам, любезный, для чего сдались вам эти интегралы? Членам экстренного заседания будет очень интересно вас послушать.
Никто из стерлядовской элиты давно интегралы не высчитывал. Поэтому предложение второго секретаря – выслушать – заинтриговало. Все с вопросительными минами на лицах обернулись к начальнику отдела по благоустройству города.
Но он героически молчал
- Я вам помогу,- подстегнул его второй секретарь.
- А ты не корчи из себя московского представителя. Имею право. Никто не запрещал высчитывать интегралы. Может, я работаю по совместительству?
- Может быть. И за это от студенток торгового техникума получаете подарки в виде серебряных ложек из столового сервиза аж восемнадцатого века?!
- Взя-точ-ник!- ахнуло несколько голосов в унисон с облегчением, будто им отпустили грехи.
- Вы не рассчитывайте, губёшки не раскатывайте на то, что в вашем полку прибыло! – взвинтился тут же начальник по благоустройству города. – Я – не взяточник, хотя, в принципе, теперь на это наплевать. Я – дальновидный стратег: через года три вы все рады будете услужить этим девочкам, которых распределение разбросает по сырым и холодным складам, хозмагам и продмагам – прямо во власть. Власть у того, у кого продукты. А пропуск к власти – вот он, у меня в интегралах.
Впрочем, теперь, когда мы уже здесь, муссировать данный вопрос не имеет смысла. Да и это – не грех. За него здесь не накажут. А вот тебя, мудило, взвесят! И один грешок твой перетянет на весах и утащит тебя в ад. Ты ведь у нас – убийца! Шлёпнул егеря на охоте!
- Я?!
- Нет, посикотная струя! Кто же ещё?
- Навет, клевета, оскорбление должностного лица! Я и ружья-то никогда не держал! От меня даже порохом не пахнет!
- Нюхали – знаем!
- Чего вы знаете? Нате, нюхайте! Вы – просто наглец! Сейчас мы проголосуем за то, что бы вы покинули зал заседания! Кто – за? Против? Воздержался? Принято единогласно! Приказываю немедленно покинуть зал, как паникёру и клеветнику на государственный строй! Вон отсюда! – второй секретарь метнул руку в направление двери.
- Ага, размечтался. Попробуй выйти сам в эту дверь. Нашли козла отпущения. Я ещё жить хочу, хотя не уверен – жив ли ещё там, на земле? Может сейчас нас всех закапывают в братскую могилу? Может, мы все задохнулись от газа, и по городу развесили траурные флаги, хотелось бы надеяться?
- Враньё, клевета! В Доме Советов газовых плит нет!
- В таком случае, отравились минтаем в томатном соусе.
- Все?
- Абсолютно.
- А я не ем минтая,- признался комсомольский вожак.
- А тебя и спрашивать не будут. Тебя просто закопают, без минтая.
Зав. Гороно, следившая за перебранкой как за теннисным шариком, устала вертеть головой и наконец возмутилась:
- Товарищи,- сказала она,- товарищи – это форменное издевательство. Нам здесь, простите, втюхивают какую-то ересь. Мы же – материалисты. Это, в конце концов, звучит гордо! Что нам проку выслушивать религиозные элементы! Надо пойти, открыть дверь и тем самым доказать паникёрам, что повода для паники – никакого! Мужчины здесь есть?
- Между прочим, здесь есть и женщины,- встал на защиту мужчин зампердисполкома, - а известно: какой бы ты порядочный джентельмен не был, но, будь добр – даме место уступи, пропусти её вперёд и двери перед ней открой.
- Ясно дело,- подхватил второй секретарь,- и нас дрючат, и ещё как! Думаю, других мнений быть не может? Как вы считаете, Яков Петрович?- спросил он соизволения у Первого секретаря.
Надо сказать, что с исчезновением московского вельможи Первый секретарь Стерлядовского горкома и председатель горисполкома выпали из общего внимания. Их просто не замечали. Не потому, что они были скромными и не заметными людьми или потеряли авторитет в глазах членов экстренного совещания. Дело было в другом.
Как подсказывала многолетняя практика присутствия на рабочих местах в Стерлядовском Доме Советов, где распологался Горком и Горисполком, главные посты отцов города были самыми зыбкими и ненадёжными. Смена руководства в Доме производилась регулярно, привычно, не реже, чем раз в два года. Эти ответственные посты были своеобразным трамплином для дальнейшего отбывания отцов города в обкоме, в министерствах и даже в ЦК. Но случалось и такое, что, оттолкнувшись от Стерлядовского трамплина, Первый секретарь, не сумев сгруппироваться, по причине перепоя или неумения дружить с нужными людьми, делал в коридорах власти сальто-мортале и шлёпался обратно, в родной город, директором какого-нибудь захудалого заводишки или управляющим строймонтажтреста. Правда, происходили такие непривычные для горожан метаморфозы крайне редко. Два, от силы три случая - за четыре пятилетки.
Зато заместители отцов города были вечными. Старожилы – и те, редко кто из них упомнят, когда образовались в городе второй секретарь и зампредисполкома. Они были ими с рождения и – до пенсии своих детей.
Кроме того, положение их постоянно укреплялось тем, что в отличие от отцов города, заместители, как им казалось, брали взятки меньше и воровали реже, чем обыкновенный грузчик базы снабжения. «Лучше – меньше и дольше, чем больше и короче!» - вторили они девизу ветеранов, передавших им эстафету поколений. В общем, заместители были истинными джентельменами, и как англичане, отпадали от кормушки с чувством лёгкого голода. Они позволяли себе даже в некоторых случаях тонко пошутить над сытостью начальства, но делали это исключительно из лести. Или, как они сами выражались - « в целях «улещевания и полной признательности содеянного». Какой бы временный Первый секретарь или предисполкома не был, но он был выше по должности вечного второго или зама.
- Я думаю, мы здесь все равны,- изрёк Первый Яков Петрович.- Горком в экстремальных ситуациях отрицательно относится к половым различиям. То есть, я хочу сказать, какая половая разница в том, кто откроет дверь? То есть, я хочу сказать, что дверь никто не откроет, потому что нам недвусмысленно было сказано, чтобы мы сидели здесь. То есть, я хочу сказать, что есть распоряжение по этому вопросу из центра. И пока не придёт другое распоряжение, полностью опровергающее первое, мы остаёмся на местах. Вот что я хотел вам только что сказать.
- Да поймите вы,- закричал начальник по благоустройству, - это был совсем не представитель из Москвы! Неужели вы такие тупые? Вам надо на пальцах объяснять?
- А вас мой заместитель давно уже выгнал вон! общим голосованием! Вас здесь нет!
- Нас всех уже нигде нет, потому что в эту дверь больше никто не выйдет и не войдёт!
Едва начальник отдела по благоустройству города выпалил горькую тираду, как дверь открылась! Оттуда повеяло утренним туманом, но почему-то зелёным. И раздался душераздирающий хохот. Какую- то женщину там, в тумане, щекотали за подмышки. Затем та же женщина высморкалась и сказала:
- Василискин, ты меня забодал! Шёл бы ты отсюда, и не просто шёл…
Все затаив дыхание вглядывались в изрыгающий зелёным туманом дверной проём.
Сразу как-то взгрустнулось настольгической грустью управляющему ДЭУ. Его опять потянуло на историческую Родину – неизвестно куда.
Из тумана, шаркая ботинками, медленно выплыли белые коленки. Следом, сопровождая их, сотворился, как из морской пены, сам Василискин. Был он в приподнятом настроении.
Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, он крикнул в проём:
- Может у меня клаустрофобия? Я масс боюсь, а меня заставляют работать и денег не платят? Позвони по унитазу и передай, что на вахту по охране государственного имущества заступил!
В ответ в тумане сработал сливной бочок.
- Уважаемый, скажите, долго нам ещё здесь отсиживать? – сразу обратились к нему несколько членов экстренного совещания.
- Щ-щ-ть-тё-оо? – с образцово-показательным презрением спросил Василискин, точно выискивал, кому первому ударить в зубы. Вопрос в мгновенье был исчерпан.
Затем он посмотрел на ручные часы второго секретаря Горкома, встряхнул их вместе с рукой и приложил к своему уху. Так же бесцеремонно он снял телефонную трубку, ухватился за галстук председателя горисполкома и перетянул того через стол, точно мешок картошки. Воткнув в шею председателя телефонную трубку, быстро набрал номер и ослабил петлю на шее своей жертвы. Председатель, уже изрядно посиневший, вдруг шумно задышал. Громкое дыхание удовлетворило Василискина. Он приказал:
- Повторяй за мной слово в слово, и не на меня смотри, а в трубку!
На том конце провода откликнулись. Оживающим и уже заискивающим взглядом председатель ловил каждый звук и движение Василискина.
- Э-э-э, слушайте, с вами говорит мэр города,- повторял запыхавшийся от кислородного насыщения председатель,- к вам на вокзал через три часа пятнадцать минут должен прийти человек по фамилии Брыковский. Это – самый почётный гость нашего города. Принять соответствующим образом! Повторяю, он здесь проездом. Дорогого гостя, по возможности, задержать. Личные вещи доставят вам через десять минут. Сообщите ваш лицевой счёт в кооперативном банке. Оплату на непредвиденные расходы Горисполком гарантирует! Всё!
Отбарабанив приказ в форме жалостливой просьбы, председатель горисполкома положил осторожно трубку и ещё большим уважением проникся к Василискину.
Василискин принял душевный порыв председателя как должное, похлопал дружески по спине и оставил его лежать бесхозным на столе.
Он обратился ко всем членам экстренного совещания:
- Итак, я имею полномочия сообщить вам, что с этого момента начинается грандиозное представление, в котором вы принимаете непосредственное участие. Я поздравляю вас от лица Брыковского, Тимони, Эммы, себя лично и всех, кто воспылает желанием полюбоваться вами на предстоящем празднике!
Выражаясь вашим могучим и великим канцелярским языком, скажу, что согласно программе представления, в вашу задачу входит обычный рабочий день заседания. Телевизионная трансляция, начало которой намечено на 19.00, будет иметь место, не смотря ни на что.
Теперь, по вопросу отсутствия теней. Вы
