Молчи, а то ещё спереди шкаф привяжем!- выпустила со свистом Эмма.
Тимоня натянул улыбку на лицо и нарисовал доверительную теплоту в глазах. Он заговорил с Лыковым так, словно гладил любимого пса и щекотал ему за ушком:
- Ты, Виктор Петрович, не раз ещё помянешь меня добрым словом. На тебя свалилась удача, и именно потому, что твоя психоструктура и запал биорадиологической энергии, как модно сейчас говорить, по нашему общему мнению не вписываются во времена великого перелома. Тебе, я думаю, не трудно представить, в какой растерянности была бы твоя изнеженная душонка, если бы ты сознавал каждый прожитый час в рехнувшемся государстве, читал прессу, смотрел телевизор, слушал радио и запутывался бы, завязая в информации. Наконец, наступил бы такой день, когда правда и ложь превратились для тебя в братьев-близнецов, одноликих разбойников. Оголённая до костей правда не имеет право на жизнь, поскольку она походила бы на вскрытый анатомическим путём труп. Чтобы жить, ей необходимы наросты лжи: мясо, мускулы, нежный, приятный глазу покров кожи. Тебе было бы не только сложно иметь объективный взгляд на вещи и события, ты просто не в силах был бы исполнить то, ради чего в центре огромной державы в древнем купеческом городе мы решили отыграть финал нашей общей затеи.
Ты – самый счастливый среди нас. Твоя душонка, как душа младенца. Все ждут от тебя истины.
Затем; почему ты вдруг решил, что три года из твоей жизни выброшены? Совсем – нет. Ты их прожил очень даже содержательно, и в том самом Прудовске, в который ты напористо собираешься вернуться. Кстати, до него можно добраться и автобусом за сорок минут. Да, не удивляйся. Прудовск – областной центр, а Стерлядов – второй в области по величине город. Он – зеркало Прудовска. Быть может, зеркальное отражение и побудило нас остановить свой выбор на Стерлядове? Кто знает? Так что ты в любую минуту можешь сесть в автобус и уехать в Прудовск. Это в твоей власти, но,…- по лицу Тимони скользнула усмешка.
Виктор Петрович понял, что бывший комсомольский лидер «фазанки» на этом слове прекратил поглаживания и щекотания за ушком. Дальше он должен был сказать такое, от чего Лыкову пришлось бы повинно надеть эти проклятые трусы и выйти к народу на всеобщее посмешище.
Тимоня немыслимо долго выдерживал паузу, понуждая Лыкова к тому, чтобы в раздраженни задать вопрос. Но Лыков терпеливо молчал.
Вдруг не выдержал Василискин, заскрипел обломками шкафа на спине и скорбно выдавил:
- Ещё и обзывает косоголовыми. Поглядел бы сейчас на себя со стороны. Недавно ещё был мужик, как мужик. Работать с ним в Прудовске было – одно удовольствие. КГБэшников, и тех умел разозлить так, что у них пена изо рта хлестала, как из огнетушителя. А сейчас смотреть на него, что жжёный башмак жевать. Вызвольте меня из-под шкафа, я в секунду на пальцах объясню, как ему жить дальше.
Тимоня обернулся к Василискину, и этого хватило, чтобы Василискин замолчал, затем он положил тряпку на стол и продолжил:
- Дело в том, что Прудовска больше не существует. Нет, город-то есть, как был, так и остался. Он лишь конкретно – для тебя не существует. И причина не только в том, что тебе опасно там появляться, тебя, действительно, разыскивает госбезопасность, но важнее то, что ты никого там не знаешь, а тебя будут узнавать все. Глупейшее положение, поверь нам. В конце концов, эта затея закончится драматично. А нет ничего обиднее драмы, сыгранной шутами. Драмы, где процветает равнодушие и наглость, где обман обрёл статус необходимости в силу того, что каждый считает себя умнее другого. Повальным шутовством теперь никого не удивишь.
Мне кажется, я рассуждаю так, как мне подсказывает твоя совесть? Или я заблуждаюсь?
В таком случае вот о чём нам бы хотелось тебя уведомить. После того, как ты исполнишь свою миссию, тебе предоставляется редкая возможность выбрать более удобную для тебя реальность Прудовска и Пылевого Столпа, или реальность сегодняшнего Стерлядова, с титулом царя дураков.
- Что такое – Пылевой Столп,- прервал Тимоню Лыков.
Старикан замялся. Он не ожидал или ожидал, но не сейчас, что Виктор Петрович заинтересуется именно Пылевым Столпом.
- Ну, как тебе объяснить? В двух словах это, конечно, невозможно, если только поверхностно. Это бывшее место твоей работы. Можно ещё добавить, что это символ одной воплощённой сверхгениальной идеи! А лучше всего – ты сам сможешь разобраться в процессе исполнения своей миссии.
Тимоня снова взял со стола трусы из бельтинга и поднёс их Лыкову:
- Там, за дверью, ждут тирана, но не пугливого дизертира,- предупредил он, вручая трусы.
- Какое же я имею право быть тираном, если ты мне битый час вдалбливаешь, что я – душевнобольной? У меня же натуральное раздвоение личности,- надуманно возмутился Лыков, и сделал это, скорее, для того, чтобы отсрочить час миссии.
- Подумаешь, цаца какая, раздвоенная,- не удержался и вновь подал голос Василискин, – и до тебя вожди с разжиженными мозгами тиранили. И успешно тиранили.
- Он прав, - подтвердил Тимоня,- тиранили, за что в истории и остались любимцами народа. Всякий тиран – это веха в истории, положительный пример для либерала. А либеральное миндальничание для Руси, которой предписана судьба страдалицы - это словно страусиные перья на лифчике кормящей матери.
- Страусиные перья тоже нужны. Не вечно же Матери-Родине держать мечь в руке. Должны быть и минуты отдыха в декретном отпуске.
- Брось ты, Виктор Петрович, потешаться над бедной женщиной. Знаешь ведь, что отдых расхолаживает работницу. Праздник в разгаре, народ тебя ждёт. В духе добрых традиций он жаждет, чтобы этот праздник вольнодумства завершился кровавым террором! Одевайся!
В недалёком прошлом – буквально вчера или позавчера – приказы, отданные в таком тоне, были не чужды для слуха. Особый смак приобретали они в устах ночных визитёров. «Одевайтесь, гражданин!»- рубили визитёры с плеча в распахнутую дверь, предвкушая суетливую и стопроцентную исполнительность адресата.
Приказ срабатывал, как команда к действиям зомбированной, ещё с октября семнадцатого, плоти. Визитёры лишь передавали приказы, но принимали решения и отдавали команды совсем другие – абстрактные портреты. Потому что было время поклонения портретам. И чем больше население, лишённое оков империалистической гидры, билось лбами в поклонах портретам, тем больше оно верило в грядущее торжество демократии.
В конце концов, разве не в том состоит основной принцип демократического централизма, чтобы дружно отвешивать поклоны не конретному - впоследствии, заклеймённому - лицу, а целой группе абстрактных портретов?
Наука эта была не сложной, осваивалась легко, в рамках ликбеза. Ну, а для особо тупых, в порядке исключения, и отдавался тот самый приказ: «Одевайтесь, гражданин! С вещами – на выход!» - для привития, так сказать, элементарных навыков поэтапно.
«Этап» - слово привычное. «Этапы большого трудового пути, решающий этап пятилетки и просто этап под конвоем» - все социалистические выражения, сочитавшиеся с этим словом, несли одну смысловую нагрузку и никого не удивляли.
Впрочем, удивить сынов и дочерей социалистического государства было практически нечем. Талонами на все виды продовольственных и промышленных товаров, и полной безнадёжностью приобрести эти же товары по этим же талонам?
Было уже, и называлось завараживающе красиво – коммунизм военный. Слово «военный», конечно, мешало и резало глаза особо тупым. Для них был отдан приказ терпеливо сносить его до той поры, пока не грянет мировая революция. Устремлённые в будующее лики абстрактных портретов видели революцию не за горами, она взрастала, как феникс из пепла, после пожарища Первой Мировой войны. Надо было только спешить внедрять опыт в зарубежье, дабы не оказаться в полном одиночестве, ожидая пожара Второй Мировой.
Кооперативы, предпринимательство, освобождённое силами конвертируемого рубля, время изобилия, изобилие изобилия, когда отпала необходимость даже абстрактным портретам издавать приказы о всеобщей трудовой повинности - тоже было. Было, было и это было. И был страх, что могут рухнуть при всеобщем изобилии идеалы революции – равенство и братство, что понималось буквально: всем поровну – мне и брату.
Вот чего всегда хватало, так это - равенства. Не было случая, чтобы колхозника не приравняли колхознику, а к министру не приравнялся министр. В своих слоях и прослойках все равны, и те и другие – братья по оружию в борьбе за великую победу коммунизма. А если ты имеешь оружие, то ты уже боец какого-нибудь фронта, трудового, например. Ты почётно обязан подчиняться приказам и быть постоянно готов к переброске в Сибирь, на Беломор-Канал, под азиатское голое солнце. Умение подчиняться приказам даётся не сразу, но касается всех.
Виктор Петрович даже головой тряхнул – настолько сильное впечатление произвёл приказ. Ранее тешил себя мыслью, что он - человек стоический, обладает иммунитетом ко всякого рода приказам и распоряжениям, что сидит в нём прочный, несгибаемый стержень (а может, структура позвоночника такая?) не даёт ему возможности склонить голову, пригнуться в глубоком почтении перед мощью духа всеми уважаемого директора, профессора, партийного босса.
Вот только при виде бухгалтера почему-то сам собою весь наклонялся. Деньги, наверно, его не любили? Слава богу, не так сильно было усыпано наше государство бухгалтерами. Но ещё реже, склоняясь и подчиняясь приказам, приходилось натягивать на себя тряпку под названием «трусы из бельтинга».
Он вышел в сопровождении свиты в следующую комнату, потом прошёл ещё одну, открыл двери и слёту был оглушён приветственным криком толпы. Оказалось, что Лыков вышел на улицу, на центральную Красную площадь Стерлядова.
Площадь была вымощена головами горожан. Без проплешин, ровная и густая человеческая масса растеклась от горизонта – вниз, до набережной.
« Неужели не меркантильный интерес, не жажда материальных благ подхлестнула всех собраться и слиться в единое отхожее место?
Неужели мир перевернулся, и потребность в колбасных изделиях перешла в потребность, и без того растущего, самосознания, как переходит количество в неимоверно противоположное состояние качества? И человекам уже нет нужды в машинах, мебели, мыле и стиральном порошке? Им трибуну подавай для творческого отчёта о выросшем в каждом отдельном гражданине самосознания?
Верно, горожане сошлись для того, чтобы открыто заявить ненавистным элементам: «Костюм на вырост, дарованный правительством народу, давно мал, узок в плечах, ветх и теперь более похож на Тришкин кафтан?»
Сами виноваты, товарищи функционеры! Внушали народу мысль о растущем самосознании! Довнушались! Оно так выросло, что пора наступила поменять одёжку на просторную, удобную, не закрепощённую советскими ГОСТами! Поменять на простую, пусть даже с иностранными лейблами! Фиг с ними!»
Заведённая толпа готова была по любому, случайному сигналу продемонстрировать единство взглядов с оратором и выбросить над головами многотысячный кукиш! Иначе говоря, подать свой избирательный голос одобрения.
