готовность отвечать за поступки он приравнивал к человеческой порядочности и честности. В государственном масштабе. Правда, если признаться, люди давно забыли, что такое честное и порядочное государство. А ведь оно существовало!
Не далее, как 20 лет назад. И индикатором этой честности и порядочности были ни кто иные, как продавцы и покупатели. Да, да, те самые враждующие стороны, которые ведут с переменным успехом холодную гражданскую войну уже 70 лет.
Так вот, 20 лет назад то ли перемирие случилось, то ли перенасыщение промпродтоварами, но вдруг покупатели и продавцы стали взаимовежливыми. У тех и других проснулась совесть, а следом, в зародыше, проклюнулась честность и порядочность.
Дабы доказать свою верность служению народу, продавцы, презрев всякие баръеры и прилавки, решились на смелый шаг. Этот смелый шаг оказался вершиной демократии и гуманизма. Возле окошка выдачи у каждого пивного ларька появилась предупреждающая надпись: «Граждане, дожидайтесь отстоя пены!» Социализм торжествовал. Ни в одной капстране и по сей день не сыщешь такого вопиющего самоконтроля, такого венценосного взаимодоверия. А у нас было, было. Но прошло. И повинны в этом покупатели.
Однажды они перестали дожидаться отстоя пены, презрели смелость самоконтроля и спровацировали продавцов на то, чтобы те навсегда забросили с табличками свою честность и порядочность.
Холодная гражданская война развернулась с новой силой. Теперь не может быть даже намёков на государственную честность и порядочность. Теперь считается аномальным – готовность нести ответ за свои поступки в условиях затяжных зубоскальных боёв между торговой мафией и многонациональным фронтом потребителей. Даже партизанские вылазки народного контроля по извлечению из недр пивных ларьков исторической таблички «Граждане, дожидайтесь отстоя пены!» проходят безуспешно.
МУНДИРМЕНЫ В ПРОЦЕССЕ
Они выпрыгивали из дверей Горсовета, как парашютисты – с вытаращенными глазами и в полуобморочном состоянии. Прыжками командовали те два телохранителя, которые сопровождали Виктора Петровича от центрального рынка. А начальником ДОСААФа был Василискин. Он стоял в глубине коридора и показывал пальцем на очередного парашютиста, готового к получению «пендаля».
«Один, два, три, четыре…всего шесть человек,- насчитал Лыков и особо подчеркнул,- все лица руками держались за задницы».
Они не были знакомы Виктору Петровичу, потому казалось странным, что все они поздоровались с ним, как со старым знакомым. А тучная, с ногами супертяжеловеса, женщина даже коварно улыбнулась ему.
Лыков восседал в высоком кожаном кресле. По обе стороны стояли такие же кресла, но чуть пониже – как в Париже, только дома пониже, да грязь пожиже.
Не трудно было догадаться, что ему выпала роль судьи или, как настаивали стерлядовцы, Верховного шута.
За несколько минут до начала судебного заседания Виктор Петрович выбрал из толпы двух помощников или, говоря тем же стерлядовским языком, двух кивалок. Ими оказались, не забытый Лыковым капитан РОВД и, конечно, Гена. Он больше других внушал доверие. Эмма, надо полагать, исполняла функции секретаря, а Тимоня расположился на месте прокурора – государственного обвинителя.
Привычным предупреждением «Встать! Суд идёт!» проигнорировали, поскольку на площади просто не было возможности присесть.
Особая давка образовалась возле сцены, на которой восседала выездная коллегия. И это – несмотря на мониторы, показывавшие крупным планом поочерёдно всех участников спектакля. Народ желал видеть представителей народного судопроизводства живьём, и по возможности товар пощупать руками. «Гнусная всё же привычка – жить на ощупь, не веря глазам своим». А может гнусная и глупая потому, что необходимая?
В не столь продолжительной жизни, отпущенной творцом, стерлядовцы перевидели всякого и всяких. Встречались и с остроконечными бородками, взгляд у горожан от которых млел, и хотелось крушить всё подряд, ради услаждения клинобородых. Были усатые с трубками и без трубок, и без усов имелись в наличии в своё время, вообще без наличия волос попадались, а то и без лица, вместо него – воздушный шар, наполненный слащавым газом благополучия и вальяжности. Все они обещали, хорошо и много обещали. Первыми, в обращении к народу, были их требования ещё плотнее сплотить свои ряды, как только можно плотнее, почти так, как спрессовался народ сейчас на Красной площади Стерлядова. Лишь при такой, строго дисциплинированной давке возрастают шансы дожаться до того, ради чего отцы, деды и прадеды не щадили своих жизней, жизней врагов, соседей, родственников, и даже «подельников» по партийной работе.
Но беда в том, что в большинстве своём стерлядовцы запамятовали или никогда не знали – за что же деды и прадеды жизней не щадили? Уж не за то ли, что оставили тяжёлым наследием подрастающим внукам, уходя из недостроенного ими социализма с гордо поднятой головой? Уходили, сгоревшими преждевременно на трудовом фронте, но заблаговременно объявленными, то врагами их любимого народа, то валюнтаристами, то просто старыми маразматиками.
Всякого повидали стерлядовцы и всякого насмотрелись и наслушались по телевизору и в радиовещании. А вот на ощупь, на зубок – такого никогда не случалось! Страшно было, и не дотянуться, и рискованно – как бы на всю оставшуюся жизнь не остаться с отбитыми руками.
Рукопожатие внушает больше доверия, чем приветствие взглядом. Об одном рукопожатии, пусть с малознакомым человеком, можно написать многотомный, монументальный роман.
Человек раскрывается полностью, вкладывая свою ладонь в твою, потому что в это мгновенье он верит тебе, как себе.
Так что всё познаётся в сравнении, на ощупь, на зубок, даже тяжёлое наследие в сопоставление с 1913 годом.
В том, что стерлядовцы никогда не верили глазам своим, Виктор Петрович убедился лишний раз. Перед открытием торжественного судебного мероприятия Эмма положила на стол Лыкову шпаргалку, на которой столбцами стояли вопросы и рядом припиской шло краткое пояснение, почему именно такой, а не другой вопрос необходимо было задать тому, а не другому подследственному, свидетелю, ротозею.
Например, первый вопрос был таков: «Знаете ли вы этих граждан?» Задавался он горожанам. Предположительных ответов не было в шпаргалке, но имелось пояснение: «Речь идёт о четырёх военных, об одном гражданском и одной толстой «тёханке».
Зачитывая по бумажке правильно и корректно, то есть не так что бы – «Сидишь, пау-уза, ха-ха два раза?», а пропуская знаки препинания, Лыков делал вид, что сильно занят просмотром обвинительных заключений шести подследственных.
Те стерлядовцы, что были вжаты задними рядами в сцену, изловчились и не признали знакомства с подсудимыми. Следом подхватили напирающие ряды, и говор покатился по головам: - Нет, нет, не знаем,- заблеяла площадь.
- Вам хорошо знакомо Управление промстройтреста в столице региона городе Прудовске, которое иначе называетс «Пылевой Столп?»- зачитывал дальше Лыков вопросы по шпаргалке.
- Ещё бы? Ох, как известно! Вот он где у нас!- стучала рёбрами ладоней, отбивая рок-н-рольный такт, толпа на площади. - И всех кормить надо! Всех кормить надо!
- Перед вами, друзья, в полном составе находится руководство Пылевого Столпа! Суд спрашивает вашего разрешения на открытие торжественного выездного судебного заседания по делу генерала, управляющего Пылевого Столпа Севидова А.М., секретаря парткома, подполковника Марийца Н.Д., председателя профкома Белика П.Н., заместителя секретаря парткома Кричалиной И. А., командира по политподготовке майора Фрудко В.В., замсекретаря комбюро Залётного С.
Как видите, все вышеназванные фамилии подсудимых, как и сами подсудимые, хорошо известны не только в Прудовске. «Слава» их распростронилась далеко за пределы региона. В общем, типичные уголовные физиономии, которые с нетерпеньем ждут начала судебного расследования. Потому суд предлагает проголосовать: кто за то, чтобы удовлетворить жадную потребность уголовных физиономий? Кто писал эту чушь?- добавил от себя Лыков.
- Я!- гордо ответил Тимоня. И площадь дружно взмахнула руками. Толпа желала зрелищ.
Толпа желала зрелищной расправы над шестёркой, испуганно забившейся в углу сцены. Можно было голову дать на отсечение, но подавляющее большинство проголосовавших, включая администрацию Стерлядова, не только никогда раньше не видело подсудимых, но и впервые слышало о них. Для стерлядовцев это были просто жертвы, жалкие невезучие единицы в общесоюзной переписи населения, которых случайно выхватила из массы величественная рука советского правосудия и воткнула в скамью подсудимых. С таким же успехом на их месте мог оказаться любой другой.
Но в том-то и счастье, что другие оказались менее удачливы, а шестёрка жертв была выдернута не из простой толпы, но из номенклатурной верхушки области. Кто ранее жил сытно, праздно, отрывался на полную катушку, тот на полную катушку и должен понести наказание.
Стерлядовцы не сомневались, что шестёрку судят за хищение государственного имущества. Догадаться не сложно: даже когда не за что судить, всё равно осудят за кражу, поскольку в государстве, созданном во имя народа и для народа, ворует весь народ. Что производит, то и крадёт. А что не успеет украсть, то испортит, сломает, изорвёт в мелкие клочья, чтобы и другие не успели. А что не успеет испортить, зароет поглубже и встанет рядом на охрану государственного имущества, родного, народного, того, что не успел украсть и испортить.
Вот узнать масштабы, размах хищений у государства номенклатурной шестёркой – это да-а!
Наверное – не десяток подшипников, страдальчески воткнутых между пролетарскими ягодицами поглубже – от намётанного глаза ВОХРа. И уж не два килограмма вырезки, уложенных под шиньон прелестной ручкой работницы мясокомбината. Не такая эта «шестёрка» мелкая сошка. Народ не обманешь, народ знает: где большие люди, там большие расходы. Генерал не станет засовывать себе в задницу подшипники:
а) потому, что у него не нормированный рабочий день, в любую минуту могут прийти просители с жалобами и по личным вопросам, а холодный металл чреват для изнеженного организма фурункулами.
б) он просто не найдёт применения в домашнем хозяйстве подшипникам, пронесённым через вертушку в генеральских штанах.
С номенклатурой надо брать выше и круче – до шестизначных чисел. А может, ещё выше и круче, злее и ненавистнее. В государстве, где торжествует равенство, не может в одних руках находиться сумма денег с пятью нолями, потому что на всех желающих шестизначных чисел не хватит, сколько не перестраивай экономику.
Люди пришли на площадь, чтобы всенародно осудить расхитителей государственного имущества с пятью нолями. Толпа проголосовала за то, чтобы немедленно наказать виновных по всей строгости закона.
Взгляд Виктора Петровича скользнул по первым рядам и вновь завяз в шпаргалке. Он зачитал:
- В таком случае начнём торжественное выездное судебное расследование. Итак, поехали, но только очень
