спинку потереть замсеку, но даже мочалку поднести из предбанника.
Артистизм Инги Анатольевны, и без того доведённый до совершенства в процессе изворотливой деятельности на посту замсека, особенно ярко проялялся именно там, в сауне. Без занудливой процедуры тайного голосования, прочих формальных проволочек, она признавалась единогласно хозяйкой банного мероприятия и неформальным лидером всей парилки.
Раздетая до гола женщина, пусть даже под прикрытием горячего пара, всё равно чувствует себя не так уверенно среди сотрудниц, как если бы была одета в строгий деловой костюм. Потому что одновременно с телом оголялась совесть.
Другое дело – матёрая волчица банных дел Кричалина. Объём собственного тела её возбуждал. Этого хватало, чтобы в сравнительном анализе источать презрительную иронию к прочим, пусть и фигуристым, но стеснительным кисейным барышням.
Взвешивая в ладонях жировые волуны своих потных боков, Инга Анатольевна не скрывала торжества:
- Сколько во мне сексу,- потея от удовольствия, говорила она,- сколько мякоти и дородности! Так и тянет всю себя обнять! И вот ведь что характерно: чем больше «секоса», тем шире душа. Наливай ещё!- взмахом желейной руки сопровождала замсека приказ.- А кто не выпил? Чей стакан стоит полный? Кто это такая выискалась, кто не уважает меня, отвергает секосы, как научно-признанный факт и плюёт в мою широкую душу? Ах, это ты? В парилке ни разу не пила? Это не отговорка! Ничего не знаю! Не пьёшь, значит - не уважаешь! Вот так! Что ещё? Что случилось? Милочка, это парилка! Сюда ходят пить, а не блевать!
После парилки в обязательной программе Кричалиной значилось спасение утопающих на водах. Она падала в бассейн, где, следуя закону Архимеда, оставалось невытесненной воды – по грудки ребёнку. И тонула, тонула.
Вытягивание безразмерного скользкого тела – процедура быстро отрезвляющая. (К.Чуковский это хорошо знал). До конца так и не были изучены пылестолповцами её утопленнические мотивы. Проверяла она реакцию верноподданных или просто таким образом давала возможность ненадолго подругам возвыситься над замсеком? Как бы брала взаймы у них: «Вот, мол, и замсек бывает обязана, и обязана не дурацкими купюрами, а жизнью». Если лучше хочешь узнать товарища – будь ему обязан! В подобных случаях проще разглядеть натуру, угадать характер.
Такое артистическое ханжество давало Инге Анатольевне многие преимущества, хотя механизм этого преимущества до конца не изучен был Валерием Вильевичем. Благородством и самопожертвованием кредитовала замсек близких подруг щедро, но вернуть долг ей в дальнейшем было – ой, как не просто!
Короче, все предположения и домыслы В.В.Фрудко сводились к единственной кандидатуре: Соня-идеолог обкатку прошла форсированно и не безуспешно – Инга Анатольевна в тандеме с Марийцем приложили максимум усилий. У партийных единомышленников, в принципе, взгляды совпадали, за исключением мелких расхождений – каково будет дальнейшее продвижение по каръерной леснице Сони-идеолога.
Почти незаменимая Кричалина полагала, что секретаря комитета комсомола следовало направить инструктором в райком, Мариец же был убеждён, что в Пылевом Столпе почти незаменимых не было, нет и быть не должно».
- Объясните суду, какую роль играли вы во всей этой истории?- прервал рассказ запачканного майора прокурор Тимоня. Ему не нравилось, что Фрудко ударился в подробности, хотя и говорил по-существу.
- Я не знаю, как это называется на юридическом языке,- честно признался Фрудко.
- Вы были сводником?
- Я бы очень не хотел обзывать себя этим пошлым словом.
- И всё же?
« Опасения Секретаря парткома Пылевого Столпа в тот предновогодний «экспромт» подтвердились. Народный поэт В.Пушков умудрился таки испачкать руководству хорошее настроение. Совершил он пакость незатейливо быстро. Стояние или, вернее, противостояние под переходящим Красным Знаменем патриотический дух поэта не укрепило, а наоборот, ослабило.
Перехватив у кого-то початую бутылку водки, он, под прикрытием красного полотнища, бесшумно опростал её, и так же незаметно занюхал макетом противотанковой гранаты, предварительно изъятой им из-под музейного витража.
И правда, что поступками поэтов правят боги. В витраже, рядом с гранатой, на блюдце был выставлен недельный паёк работника тыла 41-45 годов. В целях большей правдивости и достоверной наглядности под этот экспонат специально, по утерянной после войны технологии, выпекали чёрный хлеб с опилками и подсушивали его в тостере. Был и персональный пекарь, которого приняли в Пылевой Столп на смежную должность заместителем помощника по надзору за лестничными пролётами с 4 по 9 этаж включительно. Экспонат, по мнению парткома, имел огромное воспитательное воздействие на подрастающее поколение и оправдывал все весомые материальные затраты на его постоянное «омолаживание».
Посетитель, по замыслу парткома, глядя на экспонат, должен был сперва осознать и затем устыдиться той мысли, что «как бы скверно их отцы не питались, а строить они продолжали быстро, прочно и красиво. И вроде надо бы следовать примеру отцов, не брезговать опытом старших».
А народный поэт Пылевого Столпа В.Пушков побрезговал. Поступок его не вписывался в моральный кодекс отцов и дедов. Не то, что закусывать, он не стал даже занюхивать недельным пайком старшего поколения, точно зажравшийся кот, который брезгует магазинной колбасой.
В.Пушков вместо недельного тылового пайка использовал для занюхивания металлический цилиндр без запала и взрывчатки. Таким образом, повысив свою убойную силу до степени бронебойности, коллега Пушкина превратился в считанные секунды в агрессивного критического реалиста.
Он вдруг быстро начал прозревать, и прозрел до уровня понимания, что миром правит Бог. Великий и единовластный. Остальные – насекомые, кишащие под ним, независимо, какие на плечах у них погоны. Всё равно – насекомые. А Пушков среди них – избранный. Он чувствовал на голове лёгкое прикосновение Божьей длани. Он слышал Его дыхание за спиной, ещё мгновенье, Пушков повернулся бы к Богу и заговорил бы с Ним.
За спиной торчал бог партийного комитета Пылевого Столпа.
- Опять, покуда?- с ненавистью прошипел Мариец, силясь отличить цвет лица поэта от цвета переходящего Красного Знамени.
- Покуда,- передразнил Марийца народный поэт, а потом показал на пустую бутылку, ткнул себя пальцем в кадык и добавил,- покуда, оттуда и сюда.
- Константирую факт на лицо! Через полминуты чтобы протрезвел, а через минуту – чтобы читал громко и с выражением стих! В противном случае – завтра ло-ожи-ишь партбилет на стол!
Мариец отошёл от Пушкова, но, постояв в раздумье, вновь вернулся:
- Да, вот, покуда ещё, чтоб знал: генерал уезжает через десять-тридцать минут, я еду с ним,- сказал Николай Демьянович мягче.
Занудство секретаря парткома читалось легко. Ему не с кем было поделиться приятной новостью, что сегодня у генерала он не в опале. И чтоб все знали: в содружестве с САМим он очень опасен и влиятелен. Как-нибудь исхитриться можно народному поэту и отразить бы этот факт по ходу стиха?
Через минуту, на удивление даже самому себе, Пушков без посторонней помощи пробился сквозь полотнище алого бархата и рухнул в середине зала.
Но и без того грохота конспирация проведения экспромтного мероприятия была уже сильно нарушена. Пылестолповцы не беседовали в полголоса, а буквально вопили, будто пытались перекричать взлетающий реактивный самолёт.
Дышловец, одурманенный едкими замечаниями лучшего друга, начальника ОТТиЗа, время от времени перекрывал демоническим басом общий гвалт честными признаниями, что он – не сохатый, и что немедленно сбежит отсюда в Саратов, если члены добровольного общества охотников не объявят сию же минуту кампанию по разоружению Соединённых Штатов Европы.
Начальник отдела по ТБ И.Бабалебский вёл себя очень тихо, приземленно, но реакция на его действия была самой бурной. Он подкрадывался к женщинам, которые, точно выпускницы института благородных девиц, скучковались за столом в тесные островки и, профессионально подмигивая, предлагал сыграть в «бутылочку» на рекордный по времени поцелуй или в карточную игру «Очко», но на раздевание. Бабалебский, тонкий знаток женской психики и физиологии, в общем-то правильно расчитал к тому моменту степень пофигизма женской половины. Но не учёл одного: за окном температура опустилась ниже 48 градусов по Цельсию. Фактор заоконной среды губительно влиял на женщин и сводил на нет тайные надежды Бабалебского. Его гнали взашей с визгом, игриво клеймя позором, точно монахини, разоблачившие в своих рядах переодетого полового маньяка.
Застрельщиком большого офицерского спора оказался сугубо гражданский главный инженер соцсоревнования С.Т. Гунько. Он показывал плотно обступившим его офицерам, как надо держать в руке саблю. Сам он никогда в армии не был, избежал её по причине родимого пятна на лбу. И главврач приёмной комиссии в том далёком прошлом, друживший с родителями Гунько, поставил диагноз о невозможности призывником прохождения воинской службы из-за неосторожного натирания солдатской пилоткой родимого пятна и, как следствие, перерастания в казарменных условиях родимого пятна в злокачественную опухоль. С тех пор Гунько блистал в кругу товарищей увесистым объёмом знаний в области армейской службы и вооружений.
Сабля или шашка, неизвестно каким образом очутившаяся среди музейных экспанатов в разделе «Будни нашей молодости 1960-1970г.г.», была хорошо заточена и имела презентабельный вид. Знаток армейской службы порывался подтвердить свои сомнения на счёт её прочности и сплеча рубануть по стулу. Офицеры не препятствовали его порыву, им тоже хотелось, соблюдая строгую очерёдность, подержать саблю и рубануть чего-нибудь. И так, как путь к стулу был свободен, никто не хватал за руки Гунько и не умолял сохранить в целости дорогую памяти мебель, он продолжал опасно размахивать над головой саблей, месить в воздухе предполагаемых врагов, а вскоре совсем обиделся на безинициативных офицеров, на всё вялое, разлагающееся офицерство самой добровольно-массовой армии мира, и затребовал себе боевого кахетинского друга - коня по кличке «Гром».
Короче, все гости впали в то состояние, когда продолжать экспромтное мероприятие было не безопасно, но завершать его было бы опасно вдвойне.
Празднующие подчинялись законам внутреннего ритма, который чем дальше, тем скорее отбивал такты звоном рюмок, довольным кряканьем и закусыванием отрыгнутого удовольствия. Требовалось сбить гостей с ритма лирической паузой.
Народный поэт Пылевого Столпа В.Пушков явил себя своим поклонникам как нельзя вовремя. Он вскрикнул:
- Цыц! В душу вашу так! Все разом умерли! Сейчас поэт начнёт резать правду-матку стихами! Сейчас я, суки, выдам вам!
- Лирику любовную, покуда, говори,- прервал предупреждающим пожеланием секретарь парткома зарвавшегося гения.
- А ты,- показывая пальцем на Николая Демьяновича, начал нараспев В.Пушков,-
А ты, подлизывавший пятки,
