и у генералов не надо отнимать надежду. Пусть он будет обречён на надежду,- и тут же поправился,- но только в ходе следствия.
- Эх, друг мой Алексаша, везёт же тебе, как пьянице, привыкшему падать с крыши пятиэтажного дома,- печально произнёс в корень расстроенный и ущемлённый гуманным вердиктом, Василискин.
Кто-нибудь другой, скажем, Фрудко, Можайский или всякий среднестатистический олух, вполне естественно, возмутился бы и выпалил:
- Василискин – адвокат или потерпевший? Если он адвокат, то почему орёт, как потерпевший? Если вы навязали его адвокатом насильно, то пусть защищает, а не издевается над подзащитным. В конце концов, в судопроизводстве есть масса разных презумпций. Пусть вплотную займётся ими и не бездельничает. Иначе доведёте до того, что придётся требовать отвод адвокату.
Генерал давным-давно изжил из себя и выплюнул розовой слюной пионерскую пытливость в поисках правды и комсомольский максимализм. Давным-давно – и сразу, с первым хуком в челюсть, нанесённым ему вышестоящими партийными товарищами в форме «Краткого курса ВКП(б), и обвинения в политической недозрелости.
«У пытливости и пыток – один корень. Вживлён этот корень и успешно произрастает даже на крайнем Севере, благодаря ведущим специалистам советской науки, лучшим селекционерам страны. Корень живуч, зимостоек, легкоприспосабливаем. Он постоянно самосовершенствуется, пусть при плохом климате и скудном питании.
Помнить об этом надо всегда, как и не забывать, что у нас все равны – в пику заокеанской супердержаве с эфимерным хвастовством об обществе равных возможностей.
Возможности американского президента и фермера не могут быть равны, как не могут быть равны возможности советского колхозника и Председателя Совмина. Мир держится на том, что кто-то должен занимать высокое общественное положение и чин, а кто-то считать за удачу, что юрко пролез и удостоился безоговорочной зависимости от вышестоящего чиновника. Странная штука – государственная система, чем выше взбираешься по карьерной лестнице, тем больше над головой начальства. Звереешь от мелькающих рябью в глазах вышепоставленных чиновников. Чем выше взбираешься, тем больше звереешь».
САМ дотянулся до должности управляющего Пылевого Столпа, до звания генерал-майора,
( а по меркам Прудовска это соответствует второму человеку после министра обороны – провинциальному маршалу), и всё же остеохандрозом не страдал. Шею приходилось пригибать частенько. Он и перед Василискиным согнулся в смиренном поклоне, поскольку знал, что этот адвокат очень толковый, напористый, грамотный и работоспособный. На самотёк судебное расследование не пустит.
- Свидетель Валеева, что вы можете сообщить суду по данному делу?
- Мне сообщать трудно, я – татарка. Я на русском ничего не знаю, ничего не видела.
- Вы работаете продавцом в войсковой части Пылевого Столпа?- это начал допекать продавщицу прокурор.
Генерал переглянулся с Василискиным. Оба понимали, к чему клонит Тимоня. Деятельность магазинов в военных городках – такой бешенный компромат, что выпусти из-под конвоя САМого, ну хотя бы на час, он бы самолично спалил все 23 магазина Пылевого Столпа и прилегающие к ним солдатские столовые. И Мариец молил бога, чтобы Валееву парализовало, чтобы отнялся у неё язык и отсохли руки – для полной уверенности, что она не воспользуется языком глухонемых.
- В какой именно? Назовите номер в/ч?
- Это же тайна для шпюона!- испугалась продавщица и положила на рот ладонь.- Эх, вы, бессоусный, гу-умна! Я скажи, да скажи вам, а вы мне сразу – турма?
- Так сразу и тюрьма?... Если посадить хотя бы только ваших близких и не очень близких родственников из торговой сети, то тюрем на Руси надо будет построить в три раза больше. Вы – самая могущественная и непобедимая мафия, не дадут мне соврать стерлядовцы.
- Прошу Верховного обратить внимание, а секретаря занести в протокол,- заторопился Василискин отмести хитрый манёвр прокурора,- оскорбление личности свидетеля и клевета на торговых работников.
- Не исключено, что на почве национальной розни,- подбросила идею замсек Кричалина.
- Мафия интернациональна!- пресёк идею Кричалиной присяжный Гена.
- И солидарна со всем прогрессивным человечеством, состоящим на службе у неё!- выдала на мажоре конкурирующая присяжная сторона, по левую руку от Верховного.
Обстановка в мгновенье натужилась. Ещё слово, и уточнения по больному вопросу об организованной преступности могли вылиться в организованное исполнение «Интернационала» всеми жителями Стерлядова. Благо, петь они были обучены местными советами и петь умели прямо с листа указаний и постановлений партии и правительства.
В.В. Фрудко, почуяв в воздухе оптимистический настрой масс и мечтая услужить народу, опередил всех – он резко поднялся, чтобы стоя принять на себя грохочущий с площади вал партийного гимна. Но Валеева не врубилась в ситуацию и перекрыла наступающую торжественную минуту криком возмущения:
- Какая мафия?! Мы, татары, мало знаем многого, и много работаем по-малу. Мы плевали на мафии!
Всё же успел Тимоня зацепить её за живое. Посягнул на святая святых – родственные, крепкие узы. И долговечные – оттого, что продавать они умели только товары, остальное меняли или брали борзыми щенками.
Свидетельница сразу променяла генеральский мундир на доброе имя своих близких, и не своих близких, и не близких своих:
- Мы, татары, начальству верим. Нам говорят – мы верим. Показывают туда рукой – отнеси, Гульнара! Отнесу, хуть бы что! Начальству надо верить, а то хитрых много очень, вдруг берут под носом – я не вижу, отвернусь – и домой несут, назад не положат, хуть проси, хуть что, хуть плачь.
Тимоня утвердительно кивал головой:
- Да, да, гражданка Валеева, вы правильно говорите, татары – продавцы беззащитные.
- У-уй, беззащитный, ещё как, совсем некому защищать!
- Но ведь вы работаете среди защитников нашей Родины? Доблестную армию обеспечиваете продовольственными и промышленными товарами? Неужели так низко опустились офицеры, что бедную женщину «толкают под танки, а сами в окопах отсиживаются?» - подыграл по шпаргалке прокурору Виктор Петрович.
- Под танки? Нет, не бросали ещё! У-уй, какие здесь танки? Лопата, лом, кирпич – вот вся танка. Название одно – стройбатой. Какие солдаты? Худой, как спица, на веточном корма питается, голова большой, тело маленький. Как ходит, как ходит? Удивляемся!
- Вот и выяснили,- вновь стал плести паутину Тимоня,- кормят бойцов веточными кормами, а мясо, крупы, овощи расходятся среди честных продавцов Пылевого Столпа.
- Нет, нету,- замахала руками Валеева и даже попыталась наложить на себя крест, но вовремя спохватилась, вспомнив, что мусульманской веры не меняла, впрочем, как и не принимала,- клянусь, ни капли не взяли, ни вот столько!
В сильном волнении она иногда забывалась и наговаривала по-несколько предложений к ряду без акцента, строго выдерживая литературный стиль:
- Мы, татары, всё понимаем. Мы лучше в магазин пойдём к Розе, Зульфие, Асие, за деньги купим. Мы не берём. И у худых не берём, и у несчастных. Со стыда тут же бы, на месте сгорели.
- А кто же, кроме вас, может обирать солдат?- насытил голос оттенками народного гнева Тимоня.- Только – вы! В чём и успешно признались суду!
- Не-ет! У-уй, уй! Зачем так позорить чесную татарку? Я ведь всем верю, начальству – особенно. Все подтвердят, я не воровала. Руки пусть отсохнут у того, кто не подтвердит!
На скамье подсудимых ответили на просьбу продавщицы ядовитыми ухмылками. Только генерал, предвидя исход допроса свидетельницы, поник головой, продолжая под столом чистить ногти. Он бы подтвердил в случае, если б Валееву тут же отпустили.
Но Тимоня не профан – выпускать из рук такой ходячий компромат. Генерал по-прежнему хранил обет невмешательства. Другие пятеро злорадствовали по случаю поимки настоящей воровки.
Комсомолец Залётный почему-то злорадствовал особенно явно, но не забывал и поглядывать на руки Фрудко – не отсыхают ли уже?
Наткнувшись на неожиданную реакцию знакомой шестёрки лиц, Валеева скривила лицо, словно в приступе зубной боли, и вдогонку пожелала сотрудникам Пылевого Столпа:
- Пусть у них и ноги отсохнут! Пусть умрут от запора! От икры, от балыка, от говяжих языков и сгущенных сливок! Всё Гульнара начальству давала! Ничего себе не прятала! Джинсы, сапоги, костюмы, туфли: Валеева, давай! Валеева, выполняй приказ! У них всё – приказ генерала!
Я в столовой давно работала. Офицер приходит, говорит: «Тушёнку давай на роту, масло, пшено, сахар!» В мешок сваливает и к себе домой увозит. У него жена голодная, кормить надо. А ширина его жены – четыре солдата в зимних фуфайках. Все в мешки собирают – командир части, замполит, лейтенанты. У каждого – свой мешок. Я хотела жаловаться, генералу письмо писала. Потом меня уволили. Год в овощном магазине страдала. Подруга Асия – ей спасибо – товарищу генералу потом сказала, что Валеева умной стала и послушной, только скажи ей, она голову сломает, а плохого начальству не сделает. Меня пожалели и взяли, но с условием…
- С каким условием?- одновременно спросили присяжные.
Виктор Петрович в те секунды торчал на приколе, и от внезапного вопроса двух подопечных, сильно вздрогнул и чуть не обломался.
Публика на площади отреагировала дружной овацией.
Тогда свидетельница повернулась лицом к площади, руку приложила к груди и запричитала:
- Мы – честные татары, не врём! Мне Асия так и сказала: тебе передали, что тебя берут, но с условием. Больше ничего не сказали. Берут, но с условием. И всё. Я пошла работать. Потом Асия в больницу легла, а я – на её место. Асия мне сказала, что меня повысили не просто так, а с условием. С условием – и всё!
- Секретарь дословно заносит в протокол показания гражданки Валеевой?- поинтересовался обвинитель.
- По возможности надобностей,- ответила Эмма и показала Тимоне большую мозоль на среднем пальце.
- Замечательно!- потирая руки, обрадовался прокурор мозолистому показателю напряжённого труда судебной секретарши.
- У защитника к свидетелю имеются вопросы?
- Да. У меня вопрос: кто-либо из подзащитных уносил от свидетельницы Валеевой в мешках мясо, масло, сахар, крупу, тушёнку?
- Нет. Зачем?- удивилась продавщица
- Прошу зафиксировать! Дальше пойдём: кто-нибудь из подсудимых приказывал тебе отдать икру, колбасу, сгущёнку? Тоже – нет? А может, кто-то брал товары из-под прилавка, пользуясь служебным положением? Предположим, генерал спускался к тебе в магазин, стучал кулаком и требовал набить карманы генеральского кителя дефицитом?
- Зачем?- продолжала таращить глаза на Василискина честная и несчастная женщина.- Зачем? Я сама всё принесу генералу в машину, шофёр поможет, если много продукта. Сложили в багажник, генерал и не видит. Он - большой начальник, вся голова – сплошная цифра, некогда о продукте думать. Они – все начальники, всем ношу,- кивнула свидетельница на скамью подсудимых,- или передаю шоферам. Им не надо в магазин. Зачем?
- Ага, значит, это ваша личная инициатива?- на лету поймал Василискин.
- Мы, татары, плохо понимаем, что такое за слово
