раскинулось. А на поле – грядки, обтоптанные тропинками на ровные треугольнички. На грядках что-то росло. Принагнули искатели Серебряного Пятирога головы пониже, принюхались, отфыркнулись. Что растёт – непонятно. И пахнет странно: то ли мёдом, то ли сахаром. А главное – ни на что не похоже!
Скажу тебе по секрету, малыш: это конфетное поле. Из снега растут настоящие шоколадки, леденцы, карамельки, батончики, мармеладки, тянучки… Каждая конфета обёрнута в красивый блестящий фантик. По полю летают большие стрекозы с прозрачными сиреневыми, фиолетовыми и розовыми крылышками. Они собирают созревшие конфеты и уносят их в белые висячие в воздухе шары…
Фантики? О! Стрекозы очень ловкие насекомые. Они разворачивают конфету прямо в снегу и оставляют фантик на снегу. А потом, знаешь, что? О-о! Потом фантик сворачивается в бутончик и прячется в снег. Он будет ждать, когда в нём снова зародится конфета. Здорово? Здорово! Я тоже так считаю.
Но Медведь Пилли и его спутники ведать не ведали про конфету. Откуда? Поэтому Медведь Пилли, который всё это время плыл по небу – по земле радугой, и даже груши в Спелоплодном Саду кушал радужной пастью, превратился в длиннокрылую синюю стрекозку.
Он легко присел на снег, развернул сине-зелёный фантик и вытащил из него шоколадную конфету. Но в шар он конфету не понёс. Он осторожно её лизнул. И не сдержался от восхищения:
– Вку-усно! Сла-адко!
Оглянулся на попутчиков своих и застрекотал:
– Аррик! Пегас! Идите сюда! Попробуйте: это вку-усно!
Чёрный Жеребец и Верблюд послушно погрузили копыта в снег и опустили длинные шеи. Стрекоза Медведь Пилли развернула им по конфете. Они съели и тоже восхитились:
– Здо-орово!
Съели они по три конфеты – и удивлённо друг к другу пригляделись: какие ж они лощёные, холёные, причёсанные стали! Видно, необыкновенные эти сладости. Волшебные.
Оборотился Медведь Пилли обратно из стрекозки в Медведя Пилли.
– Какое поле вкусное! – заметил, облизываясь, Верблюд.
– Хорошо, что нам некогда, – заметил, облизываясь, Чёрный Жеребец.
Они все облизывались.
– Да-а, – согласился Медведь Пилли. – Хорошо-о… Не то б мы тут навсегда остались, о деле забыв.
– Да-а… – согласился Верблюд Пегас Юдо-Блюдо. – И в Спелоплодном Саду я б тоже надолго остался. Навсегда.
Чёрный Жеребец Аррик ничего не сказал. Вздохнул только. Он лично мечтал о великом, бескрайнем луге с густой высокой сладкой травой, овсом, рожью и полевыми цветками. И чтоб неподалёку текла чистая речушка, рядом с ним паслась стройная белая лошадь с чёрной гривою до колен, а чуть дальше – жеребята: вороные с белой гривою и белые – с чёрной, в маму… Много-много жеребят. Целый табун.
Но ничего подобного на горизонте не появлялось, и Аррик первым ступил за пределы Конфетного Огорода.
Перед ними простиралось новое заснеженное поле. Но не с грядками, не с деревьями, а просто поле. Без ничего. Ни одного следа на снегу, ни одного бугорка, ни одной норки.
Но нет, не всё так просто, дорогой мой малыш! На самом деле скучное поле вовсе не скучное! Сейчас ты увидишь.
Не успели путешественники и шагу ступить, и принюхаться к запахам нового места, как позади них что-то шлёпнуло, и кто-то квакливым дребезжащим голосом проговорил:
– Квай, квай! Остор-рожно здесь ступай!
Обернулись путешественники назад, а никого. Что за морок такой? Только ноги-лапы занесли, чтоб шагнуть по белому полю, как тот же голос проквакал, пробулькал:
– Квай, квай, говорю! Остор-рожно ступай! А то лучше и не ступай – летай!
Обернулись путешественники назад: снова нет никого. Что за морок? Что за чудеса? Ноги-лапы подняли, и опять голос проквакал, пробурчал – теперь уж сердитее некуда:
– Да что ж это тако-ое! Ведь говор-рю, говор-рю, а будто глухни и слепни какие-то! Не ступай по Угодью, говор-рю!
Вот тогда Медведь Пилли, Ппегас и Аррик основательно повернулись назад, нагнулись, принюхались, присмотрелись. Едва-едва углядели на снегу белого лягушонка с маленькой золотой короной на головке. А глаза у лягушонка, знаешь, какие? Синие! Невероятно, да?
Синеокий Лягушонок облегчённо вздохнул:
– Наконец-то услыхали. Сколько можно квакать?!
– А чего ты квакаешь? – полюбопытствовал Пегас Юдо-Блюдо и обдал крохотного Лягушонка облачком тёплого своего дыхания.
– Да уж не по охотке своей, ясное дело! – ответил белокожий Лягушонок, царственно мигая синими очами.
Золотая корона искоркой сверкала в лучах солнца.
– Не по охотке, а по надобности, – повторил Синеокий Лягушонок. – Не квакаться я поставлен, а предупреждать.
– О чём это? – насторожился Медведь Пилли.
– О том, что поле, на которое вы попали, не обычное поле, – торжественным голосом заявил Синеокий Лягушонок. – На нём сажают следы.
Сказал и смолк, значительно поглядывая на пришельцев Границы…
«Значительно» – это как, спрашиваешь? Это значит важно. Будто он секрет из секретов, тайну из тайн открыл. Но его, конечно, никто не понял. Как тут понять? Посадить следы… Это что значит? Нет, вообще непонятно. Медведь Пилли так и спросил. А Синеокий Лягушонок в золотой короне очень просто разъяснил:
– Каждый оставленный на поле Угодья след прорастает. Вот так. Что тут неясного? В Угодье сажают не репу и не лук, а следы. Прыгнет заяц, оставит след, и глядишь, через пару дней из следа новый заяц проклюнется и вырастет. Скользнёт лисица, оставит след…
– Да, да! Мы вовсе не глупые, – прервал Аррик Синеокого Лягушонка в золотой короне. – Из её следов новые лисы вырастут…
– Совершенно верно, – важно кивнул Синеокий Лягушонок.
Перед Арриком пронеслись любимые картины: табун его малышей-жеребят, и у него захватило дух от мысли, что здесь и сейчас может исполниться его заветное желание, стоит лишь вволю побегать по Угодью и посадить свои следы.
Верблюд Пегас Юдо-Блюдо вздохнул и пофыркал толстыми губами: ему не улыбалось видеть вокруг себя десятки тонконогих и горбатых верблюжат. Что он с ними будет делать, если в душе он вовсе не верблюд?! Ведь на самом деле он лошадь! Её просто превратили в верблюда, а так она – вполне милая кобылка… пусть не совсем молодая. Зачем ей верблюжата? Она же про пустыню-то ничего не знает; чему их научит?
Нет, ни к чему бывшей лошади следы сажать в Угодье Просторов Зимней Радуги, верно?
Медведь Пилли с восторгом представил себе кучу маленьких медвежат с сияющей шёрсткой, с которыми можно весело поиграть! А ещё…
Медведя Пилли озарило. Ведь в злую годину, когда войско идёт на войско, армия на армию, на Угодье можно вырастить из солдатских следов настоящих воинов! И притом любого чина – от рядового до генерала. Верное же? А ещё, может, ядра, пушки, стрелы, мечи, барабаны и знамёна!
И тогда можно двинуться с этой армией к Чёрному Замку и пленить Короля Эверарда, чтоб не пугал жителей Срединного Царства своей чёрной маской! А поведёт армию Серебряный Пятирог. Он самый чистый, самый светлый, самый мудрый, а потому – самый сильный.
«Хотя… если он самый сильный… зачем тогда ему армия?» – засомневался Медведь Пилли.
– И что нам делать? – спросил Верблюд Пегас Юдо-Блюдо. – По окоёму на цыпочках пробираться?
Синеокий Лягушонок потянулся всем своим белым телом в левую сторону, потом в правую сторону. Переступил тонкими лапками с тремя пальцами на каждой. Сказал укоризненно:
– Где ж ты видишь окоём? Всюду Угодье, и границы его ничем не отмечены.
– Тогда идём! – азартно воскликнул Аррик, воодушевлённо представляя себе табун вороных и белых жеребят.
Синеокий Лягушонок скептически посмотрел на него и заявил:
– Конечно! Насадить следов – это все пожалуйста. А куда потом девать тех, кто их из следов вырос? А? Не ваша забота, да? В общем, никаких следов по Угодью, понятно? Даже пол-следочка!
– Что ж нам – вернуться обратно? – растерянно произнёс Верблюд Пегас Юдо-Блюдо и обернулся к Медведю Пилли.
– Нет, – сказал тот с твёрдостью. – Никаких отступлений. Только вперёд. Ведь Злой Охотник хочет превратить Серебряного Пятирога в игрушку и отдать его Королю Эверарду на вечное пленение! Это разве правильно?
– Не правильно, – вздохнув, согласился Верблюд.
Ах, если б тут рядышком была его мама, Медведица Квилли – Квилликайзе! Как бы она гордилась своим медвежонком! Как бы она помогла ему советом!
Напряг Медведь Пилли весь свой медвежий ум. Тут Верблюд Пегас хлопнул огромными тёмными глазами и молвил, уставясь вдаль, где сияли разноцветные арки радуг:
– Во дворе у деда Алфея птицы жили. Ну, куры. Смешные да глупые. Они в небо не смотрят. Им бы что поклевать, как бы пёрышки почистить, цыплят вывести да от деда Алфея побегать, когда он вздумает суп с домашней лапшой сварить.
Он шумно сплюнул и едва не попал в белокожего Синеокого Лягушонка. Лягушонок квакнул и отскочил от Верблюда:
– Но-но! Остор-рожнее! Квай! Квай!
– Прости, – сконфуженно извинилась бывшая лошадь. – Я не нарочно.
– Так при чём тут куры?! – раздражённо вернул Чёрный Жеребец тему двора деда Алфея.
– Я и говорю, – смущённо продолжил Верблюд Пегас. – Куры, хоть и с крыльями, а летать не могут, потому как в небо не смотрят – незачем им. А вот был у деда Алфея гусь один. Вот он постоянно в небо смотрел. Однажды крылья распахнул, замахал ими да и полетел!
– И что? – с любопытством спросил Медведь Пилли.
– И то. Улетел в небо, на которое смотрел, – закончил рассказ Верблюд Пегас.
Медведь Пилли задумался. Несмотря на то, что родился он и жил в волшебном Живом Лесу, он видел гусей. Они плавали по реке Люсили в тех местах, где вода текла медленно, волнисто, будто нескончаемый шлейф у какой-нибудь великой королевы. И гоготали, поглядывая в небо.
Медведь Пилли уставился на свои лапы, а потом вытянул шею, подпрыгнул и в прыжке превратился в белого гуся.
Гусь неловко затрепетал крыльями, затем выправился и полетел плавно, высоко.
– Ух, ты! – восхитился Верблюд Пегас. – Красиво полетел… Точь-в-точь гусь деда Алфея!
Гусь пронизывал Пространство Зимних Радуг и рос, рос, рос. А когда стал огромным, будто одинокое облако, то, пролетая над Арриком и Пегасом, выпустил перепончатые лапы, подхватил их и понёс над Угодьем прямо на восток.
И Чёрный Жеребец, и Верблюд Пегас очень испугались высоты: а ну, как уронит их Гусь Лапчатый, в которого превратился Медведь Пилли!
Но Пегас нашёл в себе мужество и крикнул Аррику успокаивающе:
– Не бо-ойся-я! Пилли хва-аткий, не уро-они-ит!
Аррик, который не белел от страха лишь потому, что был чёрной масти, из последних сил пытался показать, что он ничего не боится:
– Я не бою-усь! Сама-а не дрожи-и!
И Верблюду стало на мгновение приятно, что Аррик видит в ней лошадь – пусть старую; пусть даже в образе верблюда, но всё же – лошадь. Может, случится когда-нибудь и с ней чудо: она вновь станет лошадью – и не старой, а молодой!
Они умчались на восточный край Угодья, и Гусь Лапчатый осторожно опустил Аррика и Пегаса на золотую осеннюю листву, с которой начинался иной мир Простора Зимней Радуги – Мир Первых Снегов. Снег лежал на жёлтых листьях, на ветках тихого леса, кружился перьями в воздухе, падал на дорогу под нескончаемой аркой деревьев и поблёскивал на солнце мелкими искорками.
Гусь Лапчатый уменьшился и оборотился в Медведя Пилли. Пилтараторус вдохнул прохладный воздух, выдохнул его через чёрные ноздри, отряхнул пушистую свою сияющую шёрстку.
Пора
