"Изнасилованная страна"

опытом. Все коллеги так делают. И знаете, в основном через тёщ. А у председателя облсуда тёща умудряется бесплатно менять один раз в год всю бытовую технику. Гарантийный срок подходит к концу, она идёт в отдел по защите прав потребителей с претензиями: продали бракованную вещь. И меняет на новую. Её уже весь город боится, а куда денешься?..
  - Вы меня не поняли. Я не переживаю. Мне их жалобы, знаете ли… Просто наши с вами дела не должны пересекаться. У меня – работа с предпринимателями, у вас – судопроизводство.
  - Да?.. А когда ваш племянник разбил машину офицеру, я парня отмазал бесплатно.
  Борис Валерьевич даже побледнел от таких слов, а собеседник, запоздало поняв, что перешёл границы, попытался смягчить ситуацию:
  - Сколько я с них беру? Всего долларов по триста-четыреста. И потом. Это не постоянно, а от случая к случаю. Кстати, государство снизило бизнесу налоги: подоходный до 13 %, на прибыль – до 24. Вот мы с вами и заберём себе ту часть, от которой правительство отказалось.
  - Заберём, заберём… - мэр взял себя в руки и отвернулся от бессовестного председателя суда. – Значит так. Пороху тратим много, да в основном попусту. Скоро уже и рабочий день закончится. Предлагаю всем платить по

                                                        104
пятьсот, включая не приехавших сюда по уважительным причинам Краснова, Вешнева и нашего снайпера Андрея Кирилловича. Остальное мы с Петром Денисовичем берём на себя. Возражений нет?.. Согласитесь, меньше никак нельзя. Я тоже не на олимпиаде в Сочи сижу. Средства для города приходится собирать по крохам… Ну, тогда всё. Желающие по рюмке коньяку с лёгкой закуской, чтоб снять стресс, могут задержаться. Юрий Олегович, насчёт приборов, пожалуйста…
  Уже через пять минут эмоции развеялись, тем более, что Людмила Аркадьевна, обидевшая сегодня многих, от угощения отказалась и ушла. Мужчины же, отцы города, оставшись в узком кругу из семи человек, после третьей рюмки заговорили о происшедшем спокойно, почти равнодушно. Расслабившийся мэр заявил, что десять тысяч для них – вообще плёвая сумма, они с города куда больше возьмут. А Хан, в принципе, им даже выгоден, так как теперь от них зависит, и в случае чего своими методами усмирит недовольных, а такие всё время появляются, народ нынче наглый, а ещё поможет им власть сохранить на всяких дурацких выборах-перевыборах.
  В общем, расходились из опустевшей уже администрации повеселевшими и уверенными в себе. Виктор Петрович громко шутил, что сейчас вызовет гаишников, и потом все будут выкупать у него водительские права. А в главном кабинете Юрий Олегович, помогая своему едва не хрюкающему от выпитого шефу поймать рукав пиджака, осторожно заметил:
  - Вы, Борис Валерьевич, могли бы и не платить…
  - Хм, конечно! – согласился мэр. – Но если я скажу об этом при такой толпе, сразу донесут Хану. Ненавидят его, убить готовы, но донесут. От доброты душевной. Эт мы с вами одной ниточкой крепко связаны… А платить оброки этому бандюге из своих средств я не собираюсь. Есть десяток способов перенести свои финансовые проблемы на всех этих замов, социалку, образование, медицину… К тому же Ханов за сбор средств даёт мне откат в две тысячи. Так что ему только восемь…


                                               Пирамида
                                                         

  Корреспондент московской газеты приехал в провинциальный городок по письму с пятьюдесятью четырьмя подписями и только сошёл с поезда. Ветер, развлекаясь, гонял по перрону мусор, а давно не беленый вокзал, когда-то гордо увенчанный короной-лозунгом, теперь лишь стыдливо сообщал: « ас           рив   ует город         костро    лей!»
  «Почему не сдать это безобразие на металлолом? - бодро подумал Максим.- Станкостроители... Нет, теперь они костроли... Жители города, захваченного страшными монстрами. И пятьдесят четыре человека, ещё не

                                                      105
инфицированные смертельным инопланетным вирусом, борются с чудовищами, посылал письма на Большую землю».
  Он поставил у ног сумку, поправил шарф и меховую кепку и шумно выдохнул:
  - Я спасу вас, костроли.
С бумажкой-адресом в руках Максим двинулся к центральной улице. Местные таксисты жадно проводили его глазами, как рыбаки прорвавшую сеть рыбину. Согласно приписке к посланию несчастных горожан инициатор, Светлана Олеговна Семёнова, жила в ближайшей двухэтажке. Прямо по улице их виднелось десятка полтора. Жёлтые, двенадцатиоконные, они стояли друг напротив друга по проспекту Строителей, как театральные ширмы, и демонстрировали идею всеобщей унификации. «Наверное, в каждой квартире каждого дома живут жёлтая мама, жёлтый папа и двое жёлтеньких детишек одинакового роста — мальчик и девочка».От первого дома к чужаку с радостным лаем заядлого охотника бросилась маленькая рыжая собачонка. «И одна жёлтая псинка», — добавил он мстительно.
  Не видя поблизости людей, Максим швырнул носком ботинка верхушку сугроба, отгоняя негостеприимную охранницу. «Что-то я сегодня весёлый сверх меры. Как бы не заплакать к вечеру, согласно народной примете. А всё компания в поезде. Не заметил, как пролетело время... Так, квартира восемь».
  Подъезд выглядел мрачно, хотя и прибирался. Деревянная лестница почти не сохранила следов краски и вместе с маленьким окошком на площадке между этажами и побеленными стенами очень подходила для съёмок какого- нибудь исторического фильма. Единственная индустриальная деталь - электрические счётчики - усилиями хулиганов-вандалов доживала последние деньки.
  Максим подивился, что из-за дверей всех шести квартир подъезда не доносилось ни единого звука, не говоря уж о музыке или шуме телевизора, и вернулся к своей игре. «В городе, страдающем от массовой безработицы, с утра до вечера должны ругаться мужья и жёны и плакать голодные дети. Такое ощущение. . .- он чуть не оступился из-за неожиданно метнувшегося
под ноги кота,- тьфу ты!..Ощущение, будто все спрятались в дальние углы дальних комнат в страхе перед ужасными монстрами, захватившими город».                                               Звонок тоже оказался монстриком, хриплым, неживым звуком распугавшим тишину. Однако на этом фильм ужасов в постановке Максима закончился: буднично прошаркали комнатными тапочками и буднично открыли дверь.
  - Светлана Олеговна?
  -Да.
  -Здравствуйте. Я по вашему письму. Вот моё журналистское удостоверение.
  Через четверть часа они шли вдвоём по проспекту Строителей, которые оставили очень много места на проезжую часть, на скверики у домиков, но

                                                        106
почему-то не соорудили подходящие для такой роскоши строения: здесь больше подошли бы дома в пятнадцать этажей, и тогда тени одних достигали бы подножия других, а не валялись бы малозаметными пятнами на заброшенных клумбах.
  Светлана Олеговна, невысокая женщина лет пятидесяти пяти, с худым лицом, в синем, советском ещё пальто, украшенном песцовым воротником, и в коротких валенках, в коих очень удобно было на скользком тротуаре, семенила немного впереди и жаловалась, не оглядываясь на Максима, таким тоном, словно беседовала сама с собой. И ему, идущему на полшага позади из-за того, что приходилось пропускать встречных пешеходов, казалось, что спутница обращается к кому-то другому, кто способен расслышать её сбивчивый, приглушённый, обрывистый рассказ.
  «...Господи, что за напасть на наш городок? И муж у меня от водки помер. Прямо сгорел. Весь ею пропитался. Сын следом пошёл. Говорила- говорила Ирочке: неужто за Витюшей хочешь? Раньше-то они дружили. Раньше. Да другими стали. Позавчера забрала телевизор. Зачем, говорю. Копейки стоит, а мне какое-то отвлечение. Молча забрала. Прежде-то деньги были. Были. Из-за Витюши уволилась. Нина Сергеевна уговаривала. Такое место хорошее. И люди. Пенсию забирает. Не дам — украдёт. Теперь она не человек. Я уже и не стыжу. Пустое. Не моя она уже. Приходит и уходит. Мне-то не привыкать. Всю жизнь нуждались. Детей сама поднимала. Одно название, что муж. Что вспоминать? Тогда, наверное, только счастье и было. Они за меня заступались. Заступались. А когда Витюша бил — нет. Ирочка только лежала и в небо смотрела. В потолок то есть...»
  - Скажите, Светлана Олеговна, а мы не можем подъехать … к месту? Пешком, наверное, далековато?
  - Подъехать?.. На автобусе что ли?
  Женщина даже остановилась и повернула к Максиму лицо. Поочерёдно на нём сменились непонимание, растерянность и виноватая улыбка.
  - Всегда хожу так вот..
  Она глянула вперёд по улице, меряя глазами расстояние.
  - Завод уже близко. За ним поворот. У нас только до завода ездят. Или в
Европу.
  И, единолично приняв решение, она снова двинулась по никем не чищенному, утоптанному как попало тротуару. Максим решил, что слово «Европа» ему послышалось, и, не переспрашивая, пошёл следом.
  «Живёт в Таборе,- продолжала Светлана Олеговна откуда-то из середины своей памяти.- Летом там и под заборами спят. По-всякому. В сараях находила… и на речке. Нести тяжело. Сидела подле, ждала. Кто богаче - лечат. А - а... на кладбище все рядом. И мой, и директорский...»
  «Только туда схожу и всё,- размышлял Максим. -Потом - органы власти, местная газета, общественные организации. Эта бабушка убита горем, у неё на всё, происходящее в городе, субъективный взгляд. Мне этого мало.

                                                      107
Неужели за день не успею? Хоть и предложила ночлег, но хотелось бы к утру уже вернуться в Москву. Мрачный городишка. Как здесь живут?.. Костроли... А я ещё их спасать собираюсь. Для начала перекрасили бы свои домики в более приятные тона. Все — жёлтые. И здание завода вон тоже жёлтое. Интересно, у нас ещё где-нибудь есть одноцветные города?
  -…А что им делать? — тоже размышляла, но вслух Светлана Олеговна. - Завод пять лет стоит. Никакой работы. Знакомые завидовали, что мои остались. Да лучше бы уехали. Может, и жив был Витюша. . .Хотя сейчас везде одинаково..
  - Светлана Олеговна, вы писали... вместе с другими... что неоднократно подавались заявления в милицию и в суд, но безрезультатно. И некто Петраков Сергей Викторович даже устроил драку в Таборе, чтобы привлечь внимание к проблеме.
  - Я покажу вам, где он. А писали мы много. Вон, смотрите, тот самый бар. Она кивнула на другую сторону проспекта, и Максим повернул голову. Несмотря на ранний час, из-за широких стеклянных дверей заведения вылетали огрызки блатной песенки, когда кто-нибудь входил или выходил. На высоком крыльце бара курили, сверкали броской, элегантной одеждой, годившейся даже для любого московского ресторана, смеялись и громко приветствовали подъезжавших. Семь-восемь красивых автомобилей стояло на огороженной металлическим заборчиком стоянке, и рядом с ними нелепым иностранцем смотрелся бежево-синий милицейский УАЗик. «Всё точно так, как в письме. Вечером, значит, УАЗиков будет два... А местная золотая молодёжь, которую они охраняют, гуляет-то прямо с утра. Лихо. Надо было всё-таки взять фотоаппарат. Живописная картинка. И надписи очень характерные: «Бар «Милан», «проспект Строителей, 124». Согласно письму несчастных костролей, в этом городе много чего построено интересного...»
  - Вы писали, что бар принадлежит тёще начальника милиции. Откуда это известно?
  - Как откуда? – Светлана Олеговна снова