здание вокзала с лозунгом на тарабарском языке и представил себе летний вечер, молодых людей, гуляющих парочками и компаниями, и спортивного вида иномарку, распространяющую по привокзальной площади весёлую музыку. Из машины выбирается высокий, броско одетый парень и, шатаясь, исчезает в темноте. Только по бледному лицу, которое отражает свет станционных огней, видно, куда он бредёт. Всё ближе железнодорожные пути, всё ближе грузовой состав с тяжёлыми
грязными цистернами. Парень выходит на перрон. Какое-то воспоминание о маме, отце, младшем братике или сестрёнке останавливает его на секунду, но чёрные монстры, спрыгнувшие с крыши вокзала, где они от злости выгрызли
112
половину железных букв бывшего приветствия, подталкивают парня, кривляются и хихикают. Гудит неизбежностью локомотив, стонут от приближения тяжёлого состава рельсы, а монстры упёрлись в спину своей жертвы, в глазах которой ужас и обречённость, и - швыряют тело под жернова стальных колёс.
Максим потряс головой. «Надо выбираться отсюда. Время к полудню, а здесь, на кладбище, будто и солнце не светит». Он взглянул на простенький памятник в честь Витюши, на табличку. Двадцать шесть. Ещё ничего в жизни и не видел.
Жёсткий кладбищенский ветер, налетев, как нечистый дух, заставил Максима поёжиться и подумать о том, что, если долго стоять, сотрётся грань между тёплым миром живых и холодным царством смерти. И ещё он так противно воет. Воет и даже на этом, сравнительно открытом месте, находит мелкие препятствия, ударяя по которым, рождает мёртвые звуки. Скрежещут жестяные цветочки на венках, треплются чёрные ленточки с последними замёрзшими словами. Ветер не оставит их ни ночью, ни завтра, ни через день. Как не отступит никогда от мертвецов леденящий холод кладбищенской земли. И лежишь ты, Витюша, в каком-нибудь простеньком пиджачке с окаменевшим телом, которое Светлана Олеговна когда-то лелеяла, купала, целовала, укутывала в шубку. Лежишь, обречённый на холод зимой, на сырость летом... Это Витюша, а вот девушек по какому-то непонятному русскому обычаю хоронят в свадебных платьях. Вот и эту, Юлю, тоже, наверное... Сколько здесь невест, которым не стать жёнами и матерями? Десятки? Сотни? Кто четыреста двадцать раз убил человеческое счастье? Кто?..
- Светлана Олеговна, для того чтобы собрать материал, мне нужно встретиться с некоторыми официальными лицами, ну, и, конечно же, посмотреть, что собой представляет этот ваш пресловутый Табор. Покажете?
- Покажем,- кивнула она в сторону въездной дороги.
Одновременно Максим услышал голоса. Сразу догадался: группа из пяти- шести человек, спускающихся к кладбищу, тоже подписанты. Очевидно, Семёнова успела сообщить знакомым о приезде московского корреспондента.
Максим испугался, что сейчас ему придётся выслушивать у могил истории смерти их сыновей-дочерей, и предложил пойти навстречу Теперь первым двинулся он, помимо прочего подгоняемый быстро складывающимся в голове планом действий.
«Интересно, какая служба предоставит наиболее точную информацию о причинах смертей? Здравоохранение? Морг?» -он задумался на минуту, и
вдруг - сердце захолонуло: из-под земли выскочил человек со страшным бородатым лицом, пьяными, дурными глазами, весь в глине.
- Паря, обойди яму! Не для тебя сделана! Пока!..- существо засмеялось-
113
захрюкало, обнажив гнилые зубы и, наклонившись, принялось вытягивать лестницу.
- Чей умер, Терентьич?- спросила подоспевшая спутница Максима, и он вздохнул облегчённо: перед ним был могильщик.
- Привет, старуха! Ты б когда пузырь принесла: я «металлистов» отсюда гоняю! Без меня давно бы и оградки поснимали, черти!..
- Гоняй, гоняй, Терентьич. А мы тебе поставим. С пенсии куплю.
Мужик вытащил лестницу и теперь стоял, любуясь на свою работу. Максим не удержался, заглянул. Яма была аккуратная и неглубокая. Судя по размерам, её будущий хозяин (или хозяйка?) был среднего роста. Теперь его ожидали только ровно срезанные лопатой стены, опилки на дне и белый иней, выдавленный из земли чистым холодом.
- Зимой хорошо: воды не бывает!- могильщик снова посмотрел на Максима своим неприятным и непонятным взглядом. - А нам плохо: летом копать легче! Умирали бы все наркоши летом! Благодать!..
- А на что бы ты зимой жил?
- Верно, старуха! Наркоши - мой хлеб! Лизка с Табора говорила: плати
процент, живёшь от нас! «Пошла ты, говорю, шушера, хорони сама! - и
страшный человек взял лестницу под мышку и, втянув от ветра голову в
телогрейку, зашагал прочь.
Максим понял, что замешкался, и собрался было идти, но люди, приславшие письмо, находились уже метрах в двадцати, а Светлана Олеговна, до этого поспешно следовавшая за ним, теперь угрюмо смотрела в свежую яму и даже не посчитала нужным ответить весёлому могильщику. Подошли четыре женщины, три из которых выглядели намного младше провожатой Максима, и маленький мужчина неопределённого, скорее всего уже пенсионного, возраста. Они молча приблизились, молча встали у кучи земли, которая сегодня должна была укрыть очередную жертву героина. То ля стеснялись, то ли не могли заговорить, чувствуя близость детей. Максим, чьи нервы ещё не успокоились после встречи с подземным человеком, вдруг с удивлением подумал: «А ведь они сироты. Сироты. Только всё наоборот:
родители, похоронившие детей... Какое пронзительное письмо эти люди прислали нам. Вся редакция — народ видалый — была потрясена. И сейчас все их надежды — на меня. А что толку с моей статьи? Даже если мы всей редакцией выйдем на площадь и начнём громко выкрикивать, ничто в жизни костролей не изменится. Город захватили монстры, они живут чужими смертями, они посещают Милан, едят там человеческое мясо, пьют кровь и, разбросав обглоданные кости, пляшут на них под барабаны. Они сотрут в порошок любого, кто встанет на пути. Как убили Петракова.
- Здравствуйте, меня зовут Максим.
- Да мы всё знаем,- охотно перебила женщина, стоявшая ближе.- Светлана уже известила нас.
114
- Да, да, что это я?.. - встрепенулась Семёнова. - Максим П.., корреспондент газеты. Видите, как быстро откликнулись на наше письмо. Спасибо вам. Вот посмотрел на наших деток. Теперь хочет увидеть Табор. Пойдёмте, пойдёмте, чего здесь стоять?
С кладбища уходили по другой дороге: так было ближе. Женщины наперебой рассказывали, как цыганский квартал, Табор, по-местному, торгует героином, как подпала под его власть почти вся молодёжь города, а милиция в открытую прикрывает торговцев смертью, и ни власть, ни прокуратура, ни суд не пресекают это: очевидно, и сами материально заинтересованы. Ибо растёт Табор, растёт другой квартал — Европа. И это в городе, где нет ни производства, ни сколько-нибудь сносного бизнеса. Люди, терявшие детей, не раз устраивали митинги возле администрации, требовали принять меры. Безрезультатно. Власть не отреагировала никак. Однажды, после тройных похорон в один день, все, кто провожал умерших, двинулись в Табор, и милиция с автоматами и дубинками стояла заслоном на всех улицах. Наркоторговцы сначала было попрятались, испугавшись погрома, но потом, увидев охрану, повыползали и начали кричать из-за спин, что им ничего не будет, все на их стороне, что они кормят городское начальство, те
— областное, а те — московское. Так и кричали: «Москва за нас». Максим, сославшись на строчки письма, спросил, что за механизм втягивания новых молодых людей придумали наркоторговцы, почему употребление героина стало тотальным бедствием города? Ему подробно объяснили. Одна из женщин, служащая администрации, сказала цифры безработицы среди молодёжи. Она даже принесла с собой официальную выписку из статотчёта. Оказалось, что лишь треть горожан до тридцати пяти лет имеет постоянную работу. Но главная причина заключалась в изуверски талантливой экономической политике наркоквартала. Там создали целую систему так называемых «премий», суммы которых были известны всему городу. За «посаженного на иглу» новенького - «свежака» - расплачивались дозами или деньгами. В городе появились молодёжные банды, зарабатывающие на этом. По вечерам родители перестали отпускать детей даже во дворы домов. Никаких дискотек в городе, за исключением «Милана» для золотой молодёжи, не проводится уже года два. Комендантский час установился сам собой. Осенью бывали случаи, когда «на иглу» насильно садили уже и взрослых. Наркотиками торгуют везде: в школах, больнице, училище, общежитиях, подъездах, на улицах, возле магазинов, на бензоколонках. Местные газеты публикуют броские, слабо завуалированные объявления о наркопритонах. Одна директриса школы пыталась бороться. Сожгли квартиру, уехала из города. В прошлом году зарезали молодого милиционера, отслужившего в Чечне. Арестовали за это (а потом отпустили) двух воришек, но поговаривали, что истинной причиной убийства была
непродажность и смелость парня. Слух стал настолько устойчивым, что
115
провожать его в Новый город вышли сотни людей. Водители устроили сигналами сплошной по ходу похоронной процессии гул, а матери, похоронившие детей-наркоманов, несмотря на возражения родных милиционера, шли с плакатами «Прощай, последний солдат!»
- «Свежакам» добровольным,- продолжали женщины свой рассказ о маркетинговой политике Табора,- две первые дозы дают бесплатно. На этом поймались многие в самом начале массовой торговли наркотиками. Тогда среди молодёжи шприц стал чем-то вроде престижа, моды, и существовавшие ещё танцульки и вечеринки собрали первый и самый богатый урожай жертв. Из тех, кто начинал четыре года назад, в живых уже никого нет, они похоронены на границе старого и нового кладбищ. Каждые полгода цыгане умудряются изобрести какое-то рекламное новшество. Система «премий» в самом своём начале просто всколыхнула город: брат втягивал сестру (как Витюша Светланы Олеговны), друг - друга и даже родители - детей. Душу продавали и наркоманы, не владеющие собой, и внешне нормальные люди - за несколько сотен рублей. Преступления в городе давно уже приняли процентов на девяносто наркоманский уклон: воровство или грабёж ради обогащения стали редкостью. Некто Васильцов отобрал у матери пенсию, а когда она встала в дверях, мол, не пущу, ударил по голове кухонным топориком. Женщина умирала сутки и, приходя в себя, просила отправить сына на лечение.
Они рассказывали и рассказывали, то по одиночке, то перебивая друг друга. Старались сообщить больше фактов, но часто проскакивало невольное «мой Коля», «моя Леночка», и Максим всё острее понимал: проблема больше его воли и способностей, он утонет в этом океане горя и отчаяния.
Табор показался, когда его «экскурсоводы» ещё не выговорились и продолжали вспоминать хитроумные рекламные ходы наркоторговцев. Это был квартал из десятка больших кирпичных домов в нижней части города, между его центром и кладбищем. Дома не отличались особым изяществом: все красного кирпича, с одинаковыми заборчиками из штакетника, во всех дворах -
