Знаешь, сколько стоит эта водка?
Семёныч повернул бутылку, и певец увидел этикетку: водка была немецкая и стоила двести евро. Не в каждом московском ресторане могли её предложить.
- Много стоит.
- Вот именно. А мы с Витьком выкушаем её, сколько душе будет угодно. Ну, за здоровье Николаича. Пусть ему! – и он, не смакуя, выплеснул питьё в рот.
Когда закусили, певец решительно поднялся: Семёныч сразу же взялся разливать по следующей.
- Нет, ребята, мне нельзя. Я привык работать добросовестно.
- Ну, как знаешь… - не обиделся управляющий. – Иди…танцуй…
- Подожди, - остановил его Витёк и поднял вверх указательный палец. – Ты вот по телевизору одну песню пел. Цитирую:
Зайду в лес, потеряюсь,
Горизонт весь в тумане…
Какой на фиг горизонт в лесу? Сам подумай. Если только на берёзу залезешь…
- Иди, иди, - махнул Семёныч. – Витёк любит поумничать, когда выпьет.
Певец вернулся к хозяевам и их гостям, спел на мотив гимна страны здравицу имениннику, и на него посыпались заказы, причём не только из его репертуара, а даже из женского. День потемнел, сменился вечером, а праздник достиг кульминации.
Глава снял пиджак, расстегнул рубашку до середины груди и, тяжело
129
вдыхая и выдыхая, почти не разговаривал, а любовался подарком – павлином, купленным его подчинёнными вскладчину. Птица уже освоилась, ходила по изумрудной траве газона, выращенной стараниями Витька, распускала хвост и совсем не кричала противным павлиньим криком: по предложению Сан Саныча местные ветеринары сделали животине операцию на голосовых связках.
Рядом с главой три дамы, включая жену хозяина, громко спорили о нарядах.
-…Я своей к осени куплю пальтишко со стразами!
- Как, а сапожки?!
- Само собой и сапожки. Знаешь, есть такие светящиеся за восемьсот долларов!
- Светящиеся?! Ой, испугаешься ночью!
- Так это ж только для вечерних прогулок! Выпущу в парк и буду видеть, где она!
- Да у вас и так не убежит! Забор – мышь не проскочит!
- А я хочу своей на день рождения подарить домик! Чтоб три комнатки – спальня, столовая и туалет, - внутри обивка мехом, кондиционер!..
- Я нашему золотой ошейник подарю и хватит! В прошлом году мы на зимние праздники летали в Швейцарию, так там есть такие специальные отели для собак: кормят мясом жирафов, тайский массаж, иглотерапия, грязевые ванны! Мы нашего Вильда туда на весь день сдавали, а сами – кататься! Муж всё шутил: «Сдай меня, а Вильда возьми с собой»! Ну, девочки, давайте! За любовь!..
Муж, который сидел от неё по правую руку и, наверное, уже забыл о швейцарских развлечениях, громко втолковывал соседу:
- … Я думаю, хватит притворяться, что у нас демократия! Пора опять расстреливать! Чиновников полтора миллиона да милиции и внутренних войск столько же! Мы не только Россию, мы весь мир запугаем! А то дали каждой козявке право жаловаться на нас! А некоторые из этих козявок настолько тупые, что не понимают: никаких прав у них нет! Всё это только игра! Временная игра! А мы – механизм, в котором все детали пригнаны одна к другой! Ни вытаскивать детали, ни менять – невозможно! И мы проедемся по любой козявке, только мокрое место останется! А если потребуется – проедем и по всему полю с козявками!
- Абсолютно с тобой согласен, Пётр Петрович! В армию – только быдло, крестьян! Как при царе! А то спрашивает меня одна дура: «Почему Сидорова не забираете, нашего соседа, а моего забираете?!» Да ходить мне пешком, если бы не Сидоровы! Вот это забота о российской армии! А не хочешь помочь армии – возьмём сына! Давай, Петрович, за родину! Сан Саныч, присоединяйся!
Присоединились человек пять. Они выпили и снова распались на пары собеседников, снова каждый много говорил и мало слушал. Даже
130
молчаливый Сан Саныч стал общительнее и, закусив ветчиной, начал рассказывать соседу новость:
- В Интернете читал: сын замминистра напился в ресторане, помочился там прилюдно в кадку с фикусом, полез на сцену и требовал песню «А нам всё равно». Милиционеров, которые приехали его успокаивать, на следующий день выгнали из органов. Ещё бы: папаша – туз, не наш уровень…
- Вообще-то хулиганство, совершённое с особым цинизмом. А милиционеры сами виноваты. Сначала они обязаны выяснить, кто перед ними, а потом уж задерживать. Или не задерживать…
Новый прокурор отпрянул, не договорив: сосед, вставая зачем-то, больно ударил его локтем в бок.
- А я теперь помещик, Николай Николаевич! – громко, почти криком обратился неповоротливый гость к хозяину. – Уважаемый, - поманил он ладонью певца, - нельзя ли исполнить что-нибудь шансонное? «Кресты мои, Кресты» или «Бутырка, милая Бутырка»?
- Какой же ты помещик, Валентин?! До сих пор был бизнесменом и вдруг помещик?! Ты какую водку пил?! Ха-ха-ха!
- Заблуждаешься, Николай Николаич! Пока ты повышал квалификацию в Ницце, я выкупил разорившийся совхоз, и теперь мою усадьбу обустраивают двести крепостных.
- Зря ты так про мои курсы! Учили нас очень серьёзно! И в Ниццу полетели не все, а только такие, как я: кому орден дали или кто в конце курсов представил успешный проект из опыта своей работы! А у меня и орден, и проект сразу!
- И что за проект?! – уже более вежливо поинтересовался Валентин Валентинович.
- А помнишь, в позапрошлом году мы перекрывали асфальтом центральную улицу?!
- Ну, как же! Он через месяц рассыпался, и его посметали со старого слоя!
- Вот-вот! – обрадовался глава. – Этот проект и оказался самым удачным! А нас, глав, было на курсах двадцать два человека! И представляешь, ещё один глава составил точно такой же проект! Только он взял откат в восемьдесят процентов, а асфальт уложил в один сантиметр! А у меня откат девяносто процентов, а слой – пять миллиметров! Я победил! Так что курсы были очень серьёзными, многому научили!
- Ну, что ж, Николай Николаич! Выпьем за науку!
- За науку! – поддержали бизнесмена-помещика. – За повышение квалификации в нашем нелёгком деле! Ура!!
***
Дружный возглас гостей метнулся по аллеям и долетел до самых ворот виллы, к которым в эту минуту вышли из леса два уставших грибника –
131
старик и подросток. Одеты они были по-походному, теплее, чем требовала погода в этот день. У обоих в руках были пластмассовые вёдра.
- Ну, что, внучок, измотал я тебя? Считай, около шести часов бродили. Хорошо, хоть не зря. Ничего, здесь недалеко до остановки. Вот только этих заборов я не помню: недавно появились.
- Это я тебя, дед, измотал. А мне не привыкать много ходить.
- Эй вы! Пшли отсюда подальше! – крикнули им охранники, которых теперь было двое, не считая овчарки.
Старик от удивления даже остановился:
- Чего ты лаешься? По закону берега водоёмов нельзя застраивать частными владениями. А вы тут совсем тропинку к воде притиснули.
- Этот закон для вас, старый, а наш хозяин живёт на два этажа выше закона! Валите, а то хапните проблем!
Охранник угрожающе шагнул вперёд, собака приподнялась со своего места у будки.
- Пошли, дед, - шепнул младший грибник, - это отмороженные, они и стрелять смогут.
- Стре-элять? – старик оценивающе посмотрел на стражу замка. – Да-а, а я вас в Великую Отечественную от фашистов спасал. Эх вы!..
Один из охранников вышел за ворота и положил руки на пояс, оттопырив локти.
- Дурачина, зачем спасал?! Нам и Гитлер подошёл бы!
Он захохотал, напарник поддержал его.
- Тьфу ты. Пошли, Кирюша… Придётся, наверное, вспомнить партизанскую молодость да подорвать этих ублюдков.
- Зачем кровь проливать, дедуля? – парень, чтоб утешить старика, ласково похлопал его по плечу. – Грех. Я сфотографировал этот дворец на мобильник и дома с комментариями выложу на сайте вор ру. Там уже который год вся страна разоблачает таких хапуг. И про Гитлера тоже напишу.
- И что, их садят после этого?
- Пока нет.
- Вот видишь.
- Всё равно, не молчим… Смеёмся над ними. Некоторые шутливые подписи сочиняют, частушки…
***
В тот же день, поздним вечером, в дверь пятьдесят четвёртой квартиры одной из пятиэтажек в самом центре города решительно и долго позвонили. С кухни, откуда дурно пахло, ещё громче прокричал ворчливый женский голос:
- Колька! Чё сидишь?! Опять твои приятели-алкаши шастают! Не вздумай пускать в квартиру!
132
- Да какие приятели? – неторопливо поднялся от телевизора мужчина лет тридцати в футболке десантника без рукавов и с большой наколкой на плече. – Приятели… Ты, мам, всех моих корешей распугала, шугаются заходить…
Он открыл дверь, и минут пять женщина ничего не слышала, кроме кипящего в кастрюле супа и автомобильных звуков, влетавших через форточку. И потому, когда её сын тихо появился в дверях кухни и молча встал с недоумением на лице, которое сделалось ещё более уродливым, чем было, она вздрогнула:
- Ты чё, придурок… мать пугаешь?! Случилось что?! Кто приходил?!
- Мама, ты не поверишь. Приходил мужичок, которого я вчера чуть не шибанул на машине…
- Ну, и чё?! Денег что ли требовал?! Я тебе, дураку, ничего не дам! Можешь опять садиться!
- Да какое садиться?.. Его весь день опускают за то, что заяву накатал. Получается, за меня весь город встревает. Менты три раза наезжали, потом какие-то санитары в халатах хотели в дурку отвезти, блатные приходили, обещали на куски покромсать, с почты позвонили, сказали, чтоб пенсии не ждал, сунулся за хлебом – из магазина грузчик на пинках вынес, воду отключили, свет и телефон обрезали, четыре бумажки пришли на какие-то просроченные штрафы… Базарит: всю жизнь всё оплачивал вовремя. Короче, я всё не упомню, что он там тележил, но свору на него выпустили конкретную, не позавидуешь.
- Чё ты мелешь? Чтоб за тебя милиция заступалась?
Колян пожал плечами:
- И я ему толкую: у меня нет крутых корефанов. Все – нормальные пацаны.
- Ну, и чё? Извиняться пришёл что ли?
- Да поначалу вроде как извиняться. Типа замордовали за день… А потом… когда весь список наездов перечислил, что-то перемкнуло его. Базарит: буду с кирпичом ходить, увижу тебя на тачке, шибану по лобовому.
- Ну, всё ясно: тронутый. А ты ещё слушал его столько.
- Мам, я чё, похож на лоха, которому вешают лапшу? У него рожа опущенного, задолбанного урода.
- А кирпичами бросается… Ладно, садись есть.
- Ну… Я прикидываю: лучше притормаживать у переходов…
Изнасилованная страна
Станция была большой, и второе купе плацкартного вагона обновилось
133
сразу на четырёх пассажиров. Боковушки заняли молодые девушки, явно студентки, одна из которых тут же ушла вслед за целой компанией друзей и подруг, а на приличные места воссели солидные дамы. Напротив бабушки, ехавшей уже вторые сутки, оказалась женщина средних лет, одетая во всё, что на данный момент считалось лучшим, и, судя по всему, относящаяся к элите нашего в общем-то плебейского общества: работница банка, какой -нибудь администрации или просто бухгалтер, но, естественно, не совхозный. Она как-то чересчур равнодушно и задумчиво сняла верхнюю одежду, села у окна и положила руки на столик, на котором легко можно было заметить хлебные крошки.
