плотные ряды, русские легионеры с криком «Ура!» пошли в штыковую атаку, сметая на своем пути пеших и конных. Вначале отбили повозки — заработали пулеметы, поливая горячим свинцом подходящие резервы арабов. Затем вытеснили нападавших из лагеря — образовался тыл. А еще через полчаса ожесточенной рукопашной сечи басурмане дрогнули и в панике побежали назад в барханы.
Бой затих. Вечерело. Басуд, наблюдавший за происходящим с высокого бархана, недоумевал. Впервые в жизни он видел столь бесстрашных солдат, презиравших смерть и дравшихся с такой исключительной отвагой против превосходящих сил: «Какой же они веры и нации? Но ничего, завтра на рассвете я разорву в клочья этих иноземцев, а из их отрубленных голов сделаю пирамиду, как когда-то поступал великий Тамерлан».
…Огромный ярко-красный солнечный диск коснулся горизонта, окрасив песок кровавым цветом. Евдоким, весь перепачканный кровью, присел на корточки и ощупал себя с ног до головы трясущимися руками: «Вроде бы, открытых ран нет — значит, слава богу, кровь чужая». Он снял тужурку, разулся, достал фляжку с коньяком, отхлебнул из нее четверть содержимого и закурил. Теперь можно было придти в себя и оглядеться. Зрелище было жуткое. Кругом в неестественных позах лежали убитые. Свои — сине-белые, басурмане — черные. Черного цвета было больше.
«На войне не бывает победителей, — подумал Евдоким. — Есть только мертвые, покалеченные, да чудом оставшиеся в живых. Мне повезло, а ведь мог бы сгинуть ни за понюшку табака в этих окаянных песках. Вон лежит мой земеля с разрубленным черепом. Эх, рыжий-рыжий, сложил ты свою бедалажную голову в самом неподходящем месте. Теперь и поговорить-то будет не с кем».
В бою рота потеряла убитыми три четверти своего состава, но похоронить солдатиков по-христиански не представлялось возможным. Надо было срочно уходить из негостеприимного оазиса. Честолюбивый шейх не потерпит позора: пятьсот его лучших воинов не смогли одолеть сотню чужестранцев из далекой России.
Безнадежных шеф-капрал Каин пристрелил из нагана — чтобы не мучились. В тех, кому не хватило одной пули, ротный выстрелил дважды — для надежности. При виде этой ужасающей сцены, Евдоким остолбенел. «Ведь такое и со мной могло приключиться», — промелькнуло у него в голове. Он остановился, достал трясущимися руками сигарету, но прикурить не успел.
— Ты что, поганец, хочешь остаться с ними!? — заорал на него Каин. — Марш к повозкам!
Наскоро собравшись, распалив костры и рассадив вокруг них убитых (пусть Басуд думает, что мы все еще здесь), поредевший отряд стремительно двинулся в ночь к спасительному форту Бени-Аббес.
Уже в наше время местные пацаны-арабчата находят отшлифованные песком и ветром белые палочки, играются ими или пытаются продать как сувениры редким туристам, рискнувшим посетить эти богом забытые места. Это кости русских солдат, сложивших свою голову неведомо за что в безбрежных песках чужой пустыни Сахара. Здесь о них никто не помнит, нет в этих местах и русских могил. Родина, забыв своих сыновей, так и не дала им упокоения. В полнолуние местные жители боятся выходить в барханы, им кажется, что это неприкаянные души убиенных русских служивых, появляясь призраками среди песков, заставляют стонать шакалов и выть одичавших собак.
VI
Пока русские отбивались от басурман, капитан Каро с двумя ротами полного состава, разгромив по дороге малочисленные засады повстанцев, вошел в ворота еще недавно осажденного форта и под ликующие возгласы спасенных французов крепко обнял коменданта гарнизона.
К вечеру следующего дня, сделав изнуряющий шестидесятикилометровый марш-бросок, к ним присоединились измочаленные остатки русской роты. Задача была выполнена, можно было передохнуть, собраться с силами перед обратной дорогой.
Евдоким помянул своего земляка бутылкой дешевого ординарного коньяка. Закурил и для душевного успокоения выпил еще одну. Отполировал все стаканом красного алжирского, похожим больше на перебродивший компот из смеси алычи и недозрелых яблок-дичков, чем на вино, и горько зарыдал:
— Господи! За какие грехи ты заслал меня в эти треклятые края. Я никого ни желаю убивать. Повинен я, но не заставляй меня грешить еще больше. Зачем мне эта чужая земля, я хочу домой, к жене, к сыну. Будь я трижды проклят за то, что связался с этими французами. Боженька, помоги, не бросай в трудную минуту…
«А может, нет ни какого Бога? — Евдоким ужаснулся мелькнувшей крамольной мысли. — Точно, нет. Его попы придумали. Ведь если бы он был, то разве допустил весь этот дьявольский кошмар»? Он схватил винтовку и в пьяном угарном беспамятстве начал палить куда попало. Его быстро скрутили, накрепко привязали руки к ногам и бросили в карцер, где он, свернутый в калач, уснул как убитый.
VII
Басуд был в гневе. Ворвавшись с восходом солнца в оставленный русскими оазис, он остолбенел: похоже на то, что капитан легионеров оставил его в дураках. А в полдень, когда из Бени-Аббеса прискакал посыльный, худшие мысли шейха подтвердились.
— О, Аллах, милостивый, милосердный! Чем же я так прогневил тебя, что ты лишил меня разума? — взмолился Басуд. — Прости нас, уверовавших в твои знамения, поддержи своей помощью и придай силы отомстить неверным, поганящим нашу землю.
Затем он собрал полевых командиров и повелел:
— Всемогущий Аллах, знающий тайну и более скрытое, указал нам, уверовавшим в него, как одержать победу. Пока неверные сидят в форте, восторгаются мудростью своего капитана и радуются временной победе, мы пойдем на Бешар. Разобьем ослабленный гарнизон, захватим пулеметы, карабины и патроны, а в ущелье на подходе к Бешару устроим западню. Аллах — с нами, правоверными, и не ослабит он наших деяний.
Он выдержал многозначительную паузу, обвел суровым взором присутствующих.
— В священной книге сказано, что земная жизнь — игра и забава, начало настоящей жизнь — смерть. Тем из вас, кому суждено погибнуть в этом священном бою, Аллах дарует вечное блаженство на небесах. Тем же, кто останется живым, я дам коня и карабин. Передайте эти слова моим верным воинам.
Затем Басуд назначил места сбора повстанцев и разослал гонцов по всем окрестным стоянкам и оазисам собирать подмогу. Через час он с четырьмя сотнями бойцов двинулся к базе легионеров. Еще семьсот черных всадников присоединились к нему на подходе к Бешару.
…Бой был недолгим. Басудовцы, имея подавляющее преимущество в живой силе, неожиданным ударом овладели базовым лагерем, вырезали всех французов и захватили оружейный арсенал.
Два дня победители грабили Бешар, объявив его жителей пособниками неверных. Только на третий день мулла Бен Сабин умолил Басуда прекратить бесчинства и вывести своих опьяненных победой воинов из города.
VIII
Капитан Каро точно знал, что до тех пор пока он не поймает шейха, тот не оставит его в покое. Знать-то знал, но как это сделать? Шейх хитер и осторожен. Притом здесь он дома, где, как известно, и стены помогают, а легионеры — гости, да еще и незваные. Но делать нечего, не сидеть же здесь в Бени-Аббесе до бесконечности и ждать, пока потрепанный Басуд придет в себя и соберется с новыми силами. Надо как можно скорее пробиваться к базе.
Утром следующего дня капитан Каро, оставив гарнизону форта оружие и необходимый провиант, двинулся в путь. Без боев дошли почти до Бешара. Дело шло к вечеру. Огромное солнце покрылось маревом и клонилось к горизонту. Жара немного спала. Оставалось миновать небольшое, но узкое ущелье, и вот они — огни долгожданной базы.
Как только передовой дозор миновал горловину, где-то сверху раздался гортанный душераздирающий крик. «Так обычно кричат орланы», — подумал капитан. И тут же спереди, сзади, с боков на них стали падать огромные глыбы и горящие факелы. Лошади вздыбились, перевернув часть повозок. Колонна смешалась и через мгновенье оказалась запертой в теснине. Со всех сторон раздались выстрелы. Несколько легионеров упало замертво. Другие, беспорядочно отстреливаясь, бросились врассыпную. Последнее, что осталось в памяти у командира легионеров, это резкий удар в голову, сбросивший его с лошади, и скрип песка на зубах, когда он, теряя сознание, уткнулся лицом в придорожную пыль.
IX
Очнулся он от невыносимой боли. Голова разлеталась на тысячу мелких осколков, каждый из которых источал свою минорную ноту. Руки затекли и онемели. С трудом приподнял веки и ничего не увидел. Кругом была тьма и тишина. «Где я? Почему так темно? Неужели уже там?». Застонав, он попытался перевалиться на другой бок, не получилось. Боль усилилась и стала тягучими пульсирующими волнами растекаться по всему телу: «Значит, еще здесь, на том свете уже ничего не болит». Потрогал непослушными руками гудевшую колоколами голову, но наткнулся на какие-то тряпки. С трудом просунул руку дальше и ужаснулся: ему показалось, что у него не одна, а две головы — одна рядом с ним, другая чуть в стороне: «Чертье что мерещится. Надо успокоиться». Он затих, как вдруг в звеневшей тишине над его ухом раздался тихий стон.
— Кто здесь? — прохрипел Аннибал, выплевывая песок из пересохшего рта. Вместо ответа кто-то склонился над ним и прошептал: «Слава Богу, ожил командир». Капитан съежился и затих.
Неожиданно кромешную темноту прорезал и тут же исчез узенький лучик света. Но этого мгновенья Аннибалу хватило, чтобы окончательно придти в себя и осознать весь ужас своего положения. Он в глубокой яме, вырубленной в песчанике, куда басурмане сажают своих пленников, а рядом с ним такие же горемыки, как и он. Всего пленников было девять человек, среди них и Евдоким — целый и невредимый, с огромным сине-красным кровоподтеком под глазом и синяками по всему телу. Когда началась катавасия, он пулей слетел с повозки и упал в какую-то яму. Присыпал себя песком, да так и пролежал там, пока на него не наткнулись мародерствующие воины Аллаха.
X
Басуд, закутанный в белый бурнус, стоял у своего полевого шатра и любовался восходом солнца. Вчера он устроил засаду легионерам, а их командира взял в плен. Это хорошо. Плохо то, что французам все же удалось прорвать заслоны и большая часть отряда, вырвавшись из ущелья, пробилась к Бешару. Совсем плохо — к французам с побережья движется мощное подкрепление, которое не сегодня-завтра будет здесь. Еще немного поразмышляв, он вызвал своего верного нукера.
— Волей Аллаха! С рассветом раздай моим верным воинам обещанные награды и распусти отряды по домам. Я пока скроюсь в горах. Туда неверные не сунутся. Пленных отвези на рынок и обменяй на ружья и патроны.
XI
Невольничий рынок находился в небольшом марокканском поселке на берегу Атлантического океана, и внешне был похож на обычный восточный базар с пирамидами овощей и фруктов, шумный и бестолковый. Открытой работорговли там не было, но подпольная торговля живым товаром процветала во всю. Арабы продавали, а европейцы покупали.
В это бойкое место и привезли закованных в цепи Аннибала и Евдокима. Купил их англичанин, точнее обменял, на два карабина и три коробки патронов. Он посадил пленников в крытый экипаж. Сам уселся напротив. Бросил кучеру мелкую монету и махнул рукой — вперед.
— Ваше прошлое меня не интересует, настоящее на лице, а с будущим я
