ни одного смертельного случая среди людей зафиксировано пока что не было, хотя ущерб иного — меньшего — порядка: психические травмы, срывы и прочее — место имел.
Третье. По поводу происходящего было высказано неисчислимое количество самых разнообразных гипотез, но только три из них были признаны заслуживающими внимания.
а). Всё происходящее — есть некое стихийное бедствие, вроде землетрясения или наводнения, только более сложное, природа которого — бедствия то есть — пока что непонятна, но, возможно, со временем будет разрешена.
б). Всё происходящее — есть некое видимое выражение стремления какого-то внеземного разума к контакту с земной цивилизацией, разума, настолько отличного от человеческого, что это и выразилось в форме контакта — такой загадочной и такой непонятной.
в). Всё происходящее — есть некая агрессия со стороны какого-то, опять же, внеземного разума, разума, опять же, настолько отличного от человеческого, что это и выразилось в форме агрессии — такой сумбурной и неопределённой.
А может, (чего тоже никак нельзя было исключать) сумбурной и загадочной только лишь с человеческой точки зрения, с инопланетной же всё как раз обстояло очень даже логично и целенаправленно. Чёткого ответа на этот вопрос пока что не существовало.
В общем, как бы там ни было, а эти три пункта и было, собственно, всё, на что оказались способны на данный момент лучшие умы человечества, бившиеся над этой проблемой. Правда, было также непонятно, почему (в любом из трёх случаев: бедствия, контакта и агрессии) не была затронута сама Земля, колыбель, так сказать, человечества. Вполне возможно, что внеземной разум, осуществлявший агрессию (если это всё-таки была агрессия), не лишён был некоего налёта гуманизма, так как операцию проводил без жертв, не затрагивая Землю, ограничиваясь лишь космическим пространством, что наводило на мысль о тактике мягкого выдавливания человечества из космоса в прежние планетарные пределы.
Как бы там ни было, корабли продолжали бороздить пространство, телескопы продолжали это пространство обшаривать, и вот к концу тринадцатого часа удалось установить, что наибольшая плотность загадочных явлений приходится, условно говоря, на некую область между орбитой Юпитера и поясом астероидов. Кроме того, благодаря перекрёстным телескопическим наблюдениям, удалось также установить, что векторы направлений движения большинства объектов сразу же после их возникновения также пересекаются в точке, принадлежащей этой области. Стало ясно, что эту область нужно исследовать более детально. К счастью, неподалёку от неё случился военный космокрейсер, который, проследовав в вышеуказанную область ускоренным маршем, и обнаружил там странный оранжевый шар диаметром около километра. В том, что именно этот шар и есть виновник свалившихся на человечество бед и что происхождения он явно искусственного, почти никто не сомневался. Было решено выслать к нему экспедицию с компетентными лицами, чтобы разобраться с ним на месте. Иначе говоря, исследовать, установить, по возможности, контакт, а если понадобится, то и уничтожить, если, конечно, он проявит откровенную агрессию и станет опасен, чего, впрочем, пока что не случилось, даже не взирая на всю странность и загадочность происходящего. Для этой цели — экспедиции то есть — и был избран новейший фотонный космолёт «Витязь», самая скоростная на сегодняшнее время модель.
Шуйский, наконец, замолчал.
— Всё? — спросил Аверинцев.
— Всё, — сказал Шуйский.
— М-да-а, — сказал Аверинцев.
На том разговор и закончился.
Глава III, в которой Энтони Диксон, специальный агент Службы Безопасности, успешно противостоит натиску всевозможных сказочных существ, но против современного бластера оказывается совершенно бессилен.
Дул резкий порывистый ветер. У тёмной щербатой стены крохотными ершистыми смерчиками кружились сухие листья и прочий мусор. Откуда-то издалека тянуло сладким дымом и запахом жарящегося мяса. Должно быть, где-то в глубинах сумрачных переулков располагалась харчевня. Жадно втянув носом воздух, Диксон вспомнил, что он здесь уже девятый час и что во рту у него за это время не было ни крошки.
Он постоял минуты две, прижимаясь щекой к тёплой после жаркого дня стене, и лёгким пружинистым шагом двинулся дальше. Ничего особо опасного вокруг пока что не происходило — переулки были пустынными, какого-либо движения на них заметно не было. Тем не менее, обольщаться этим особо не стоило. Наверняка тут ещё сюрпризов полная охапка.
Вскоре он выбрался на широкую улицу и остановился, настороженно озираясь по сторонам. На первый взгляд, всё здесь казалось тоже спокойно. Вокруг вроде не было ни души. Плотно стоящие по обе стороны улицы дома не оставляли никаких просветов, в которых могла бы укрыться засада. И вот только окна — тёмные, слепые — вселяли некоторое беспокойство. Бог его знает, кто мог там за ними скрываться. Надо как-нибудь поосторожнее...
Потом он увидел жёлтый мерцающий свет, а, подойдя, обнаружил два слабо освещённых окна, из-за которых доносились неразборчивые приглушенные звуки — не то шум драки, не то бренчание музыкальных инструментов. Судя по всему, это и была та самая харчевня, существование которой Диксон предположил несколько минут назад. Запахи дыма и жарящегося мяса здесь были особенно сильными.
Когда Диксон приблизился, дверь харчевни вдруг с треском отворилась и оттуда, шатаясь, вывалился какой-то человек. Какой-то нелепый увалень, разодетый, как обезьяна, в пух и прах: широкополая, наподобие ковбойской, шляпа, полосатые оранжево-синие панталоны, камзол, сверкающий многочисленными медными пуговицами и пряжками, длинная увесистая шпага, то и дело бившая по голенищам высоких сапог.
Скатившись по крутым ступенькам, человек грохнулся прямо на мостовую, но тут же вскочил опять, глухо бормоча проклятия и угрожающе озираясь по сторонам.
— Убирайся! — крикнул кто-то из тёмного дверного провала. Говорившего видно не было, только неясный бесформенный силуэт, занимавший едва ли не весь проход.
Увалень схватился было за шпагу, но обнажать её не стал.
— «Красотка Лиззи — белые ножки...» — запел он вдруг низким скрипучим голосом.
Похоже, связываться с невидимым противником у него не было ни малейшего желания. Тут он наконец заметил подходящего Диксона, замер, молча его разглядывая, и вдруг рявкнул во всё горло:
— А ты ш-што?
Не обращая на него внимания, Диксон молча прошагал мимо. Чего-чего, а пьяной драки ему хотелось сейчас меньше всего. Человек между тем шумно позади него завозился, роняя, подымая и снова роняя свою идиотскую шляпу, потом, бессвязно бормоча, поплёлся прочь.
— «Красотка Лиззи...» — запел он опять через какое-то время.
Диксон же протиснулся мимо какого-то страшно сопящего существа, от которого ещё более страшно шибало смесью пота и лука, и вошёл в помещение. Помещение это не было слишком большим. У дальней стены на крохотной сцене дребезжал оркестрик — скрипка, балалайка, флейта, ударник. За длинным низким столом слева сидели четверо — какие-то сумрачные, как тени, фигуры в длинных плащах с надвинутыми на головы капюшонами — не то паломники какого-нибудь ордена, не то наёмники из гильдии убийц. Бог его знает, кто они там такие. На всякий случай, нужно сесть так, чтобы держаться от них подальше и, в то же время, не упускать из виду. Справа в дымном мареве угадывалась стойка. За ней неподвижной серой глыбой неопределённых очертаний дремал какой-то человек — судя по всему, трактирщик.
Когда Диксон подошёл, человек этот не шевельнулся и на появление посетителя не отреагировал вообще никак. Либо он действительно крепко спал, либо, наблюдая за гостем исподтишка, прикидывал про себя, какую прибыль можно с него содрать.
Остановившись напротив, Диксон невольно залюбовался непередаваемым своеобразием его внешности. Во-первых, этот трактирщик был невероятно толст, даже для представителя своей профессии. Самый внушительный из борцов сумо показался бы рядом с ним жалким карликом. Во-вторых, жирное лицо у него, лоснящееся от крохотных капелек пота, покрывали многочисленные багровые шрамы самых разнообразных форм. Создавалось впечатление, будто в неопределённом, но очень бурном прошлом кто-то со знанием дела поорудовал над ним горлышком от разбитой бутылки. В довершение ко всему, толстый мясистый нос у него венчала мощная зеленоватая бородавка, похожая на изготовившегося к полёту жука. Ещё целая россыпь бородавок помельче покрывала жирные мясистые складки под подбородком, вернее, под тем местом, где он — подбородок — должен был быть.
«Ну и фантазия у наших магистров», — подумал Диксон невольно.
Он уже вознамерился было пощекотать жирную шею кончиком меча, но тут трактирщик пробудился сам, разлепил разбухшие от дремоты веки, набрал в могучую грудь побольше воздуха и прогудел низким, как из бочки, вибрирующим голосом:
— Пить? Жрать? Спать?
Диксон усмехнулся. Вот уж нравы так нравы. Впрочем, чтобы не вызывать излишних подозрений, нужно ни в коем случае не показывать виду, будто что-то здесь может его удивить. Общепринятые поведенческие стандарты — лучший для этого способ.
— И то, и другое, и третье! — рявкнул он как можно громче, бросая на стойку золотой империал. — Да поживее! Я так проголодался, что готов сожрать целого быка... Ну! — добавил он грозно.
— Сию минуту, господин, — засуетился трактирщик. С места, впрочем, он так и не сдвинулся, но зато откуда-то из полутьмы за его спиной выдвинулась пожилая приземистая тётка в кружевном чепчике и белом неопрятном переднике. — Чего желает благородный господин? Могу предложить горячую телятину, вымоченные в уксусе кишки полугодовалого янугвара, эль, лучший во всей округе...
— Давай всё, — сказал Диксон грубо. — Только учти, если мне не понравится, я вырву тебе глотку.
— Обижаете, — надул и без того огромные щёки трактирщик. — Старину Джока знают во всей округе. У меня без обмана.
Не считая нужным продолжать этот малоблагородный разговор, Диксон направился в угол, по пути отшвырнув попавшийся под ноги низкий табурет. Там, в углу, он уселся так, чтобы иметь в поле зрения как можно большее пространство трактира — и окна, и дверь, и запасной выход рядом со сценой, и самого трактирщика, и, что, наверное, главнее всего, эти подозрительные фигуры в капюшонах у стены. Никто, впрочем, из присутствующих на него внимания вроде бы не обратил. Фигуры в капюшонах, задумавшись над кружками с элем, были по-прежнему неподвижны, только оркестрик, воодушевлённый, должно быть, появлением посетителя, заиграл несколько громче.
Подумав, Диксон закинул на стол ногу в высоком ботфорте и принялся с независимым видом ковырять в зубах. Кажется, именно так должен себя вести молодой повеса из благородной семьи, путешествующий скуки ради по этим захолустным местам в полном одиночестве и в своё удовольствие.
Интересно, подумал он чуть погодя, глядя на приближающуюся с полным подносом тётку. Поесть-то я хоть успею? Дадут ли?
Какая-то вертлявая девка, размалёванная как балаганная дива и совершенно голая, плюхнулась рядом с ним на скамейку и проворковала низким грудным голосом:
— А не
