человеческими жертвоприношениями во имя некоего наилучшего, «светлого» будущего.
И вот чего пишет обо всем этом Савинков в своей книге «То, чего не было»:
«Только тот делает революцию, только тот поистине творит будущее, кто готов за други своя положить душу свою.
Слышите? Душу… Все то, что вы говорите, очень верно, очень благоразумно, но совесть моя не может принять ваших слов. Понимаете, совесть… Надо отдать все, уметь отдать все. Только в смерти - ценная жертва…»
А между тем никак не от старости умереть во имя революции или, что однозначно вот будет, куда еще всецело намного логичнее, за свою горячо же любимую родину голову сложить можно было, и в те абсолютно как есть любые прошлые лета.
Однако действительно праведным это окажется разве что лишь только тогда, когда ко всему тому человека более чем сколь ответственно побуждает именно внутренняя, а никак не чисто внешняя первопричина.
А уж принять подобную жертву от других со всем тем до чего на редкость необычайно великим олимпийским спокойствием, стоя при всем том где-либо вовсе вот отрешенно явно так в стороне…
Нет, на что-либо подобное вполне были способны разве что те и впрямь на редкость исключительно предприимчивые и самовлюбленные негодяи, совсем ни во что существенное вовсе уж никак не ставящие всякую ту ЧУЖУЮ человеческую жизнь.
А ведь те прощелыги, что сколь немыслимо взъелись на буквально всеобщее катастрофическое бесправие не одних отдельных людей, отчаянно слали на верную погибель во имя некоего чисто абстрактного всеобщего блага, но и вообще, то никак не родное им поколение, недолго думая возжелали возложить на «плаху достижения только-то некогда последующего всеобщего процветания».
И уж ради всецело единоличного на этом поприще лично вот своего преуспеяния, они были готовы пообещать хоть Луну с неба более чем незамедлительно тут же мигом буквально разом достать.
Точно так пылкий любовник, склонявший девушку к физической близости, в тот самый момент был готов ей наобещать, чего это ей только будет угодно, однако, после ее грехопадения, будучи на редкость низменным и злым проходимцем, вполне он мог с нею обойтись как угодно подло и более чем отвратительно же жестоко.
Автор имеет в виду те нравы, ни в коей мере никак не теперешние.
Деникин в своей книге «Очерки русской смуты» сумрачно пишет о том, как серая и никчемная толпа крайне бестолково и слепо прямо ведь, так и пошла тогда за большевистскими полумистическими обещаниями.
Да вот, однако, такова она, в сущности, суть буквально-то всякого обезумевшего от всех тех прошлых невзгод простого народа.
Он всегдашне до чего искренне жаждет быть сколь наскоро обманутым фактически любым, даже и самым слабым лучиком светлой надежды, ну а те, кто жрал и жрал от пуза на тех и впрямь донельзя привольных и вольных швейцарских хлебах, на обещания тогда совсем никак не скупились.
И вот они те до чего только проникновенные слова Деникина, что вполне сурово соотносятся как раз-таки на данный счет.
«Хотя суровая действительность стояла в разительном, вопиющем противоречии с обольстительными посулами большевистской пропаганды, но она имела действительный известный успех. И не только в силу ошибок, проявленных противниками советской власти, но и потому, что не встречала равноценных по демагогической сущности обещаний с другой стороны. Потому что не улеглась еще вырвавшаяся из берегов народная стихия. Народ жил еще миражами, хотел быть обманутым и поддавался соблазну».
Некие добрые люди, пусть и неуклюже, а все-таки и впрямь до чего только резво, так как есть, явно попытались хоть чего-либо вполне стоящее сделать, дабы всем сразу жить стало, куда значительно лучше, однако опыта у них было как-то, безо всякого в том сомнения несколько ведь пока маловато…
Да только откуда это ему было, собственно, у них хоть как-либо вообще еще взяться?
Большевики, всегдашне обитали, а лучше бы прямо - сказать с жиру бесились в крайне далеких от всех тех российских реалий эмиграциях, ну а эсеров боевого крыла больное насилием время довольно-то серьезно совсем неслабо тогда повыкосило…
О… они смело рвались в бой с царизмом, а не тупым языком безликих терминов перемалывали косточки всей той вполне уж правоверно некогда существовавшей никак не худшей власти.
Однако почему бы это большевикам было сколь вдосталь не потрепать своим длиннющим языком, да и слюнями не побрызгать впрямь-таки во все стороны, весьма обильно при всем том всяческие яства более чем самодостаточно и безостановочно на редкость разом так поглощая?
Уж как есть, находясь при всем том где-либо до чего далече от родного дома в Европе в той почти добровольной своей эмиграции.
А то между тем, и было наиболее главным большевистским средством по достижению до чего еще самых немыслимых же высот грядущего переустройства буквально-то всех пределов вселенной.
И ведь как есть единственное, что все те донельзя кривобокие деятели и вправду умели безгрешно же делать во всеобщее то чисто разве что грядущее благо, так это совсем уж беспутно и самоуверенно всячески же разглагольствовать, всесторонне при этом затрагивая тонкие струны души сколь довольно-то многих простых и наивных обывателей.
И вот, несмотря на то, что были они исключительно так бесконечно же далеки (во всяком духовном смысле) от каких-либо вообще народных масс, им явно как есть вскоре и вправду удалось практически полностью овладеть безраздельно собственническим простонародным сознанием.
Ну а те, кто против царской власти всеми силами бунтовал, а не при помощи одних донельзя обличительных и страстных воззваний с нею боролся, шибко сыпать чужеродными словесами никак не умел, поскольку лозунгом этих борцов было дело, а не бездушно удушающая всякую самостоятельную мысль самая отъявленная демагогия.
Ну а затем они как раз на то за что им вполне довелось сколь бескомпромиссно так яростно бороться… на то самое всем-то брюхом разом и напоролись.
И надо же, всех тех, кого царская власть, помиловав, не казнила, тех Коба - новый царь - жизни или свободы попросту мимоходом разом лишил.
Ну, а где, собственно, вообще первопричина всей этой их доморощенно лютой дикости?
И в том ли тут вообще все было дело, что в старом диване узурпаторства в великом множестве завелись донельзя алчные до рабоче-крестьянской крови клопы?
Однако при всем том чрезвычайно развитом социализме их только лишь разве что поболее разом-то затем еще стало…
Так что совсем ведь житья от них никому нисколько не стало, да и заедать они стали гораздо хуже, чем прежде, совсем никого из народа отныне теперь вовсе и не жалеючи…
Внешние лицемерные перемены одной лишь безудержной болтологии весьма ведь неизменно до чего безудержно разве что всецело так прибавляют!
Да и чего это вообще могло бы тогда хоть сколько-то и вправду чисто же незамедлительно в единый миг действительно перемениться?
А ответ он между тем сам собою до чего прост и полностью ясен.
Ну, никак уж ничего такого на деле и вправду на редкость всецело существенного!
Попросту следуя именно тому донельзя естественному жизненному постулату, что посреди всех прочих в большой барабан войны с великим общественным злом всенепременно бьют именно те, кому до самой той крайности и вправду всегдашне было, как есть явно охота играть роль главной скрипки во всяческом вовсе неважно каком общественном оркестре.
А если чего тут попишешь, никак оно попросту совсем не сподобилось при всем том к тому уж чисто донельзя исступленно непокорном всяческой той всецело безвестной своей судьбе сколь и впрямь до чего еще вполне этак неудержимом своем хотении…
Причем тем более, коли все это было разве что лишь из-за одного того чьего-либо совсем же изначально и впрямь на редкость более чем донельзя низменного общественного положения…
Ну, а чего тогда этакому умнику, собственно, делать?
Не сидеть же и плакать у разбитого корыта всей-то своей мелкой, корыстной и крайне так никак вовсе не в меру амбициозной тщеславности?!
Понятное дело, идею в зубы, и на свой рыцарский щит, а затем и запросто марш вперед за правое дело!
Так что то самое чисто аристократическое происхождение вполне еще могла всецело уж полностью заменить «довольно крепкая лиана фальшивой и воинственно демагогической идеологии».
И это как раз, поэтому та вконец облезлая, взлохмаченная обезьянка, единственное, что столь довольно стояще (а можно сказать, и виртуозно) умеющая делать, так это разве что совсем ведь остервенело и запальчиво строить рожи всему своему вконец же обнищавшему немецкому народу…
Нет, совсем, оно не иначе, а наиболее главным достоинством Гитлера было разве что сколь бесподобно толковое его умение до чего искусно и отчаянно бесовски кривляться самыми отвратительными ужимками так и, изображая из себя само Проведение, что в виде наиболее щедрого дара и впрямь-то было ниспослано всему многомиллионному германскому народу.
Ну а более чем бесподобно яркой всему тому первопричиной, вполне еще возможно, и стал как раз-таки именно страх германской буржуазии пред вовсе-то нисколько не бескровной возможностью самого же непременного затем когда-нибудь повторения русского сценария, причем на сей раз именно на той самой исконно немецкой земле.
И эти опасения носили справедливый и более чем объективный характер.
Другое дело, что пастух у того стада оказался дико же волчьей породы...
И вот ведь оно чего и вправду может на деле выйти от одного совсем на редкость беспрецедентно большого и до самого конца всею душою донельзя прочувствованного желания досадить бы пришлому злу при помощи его-то собственных, разве что лишь исключительно местных вволю окрылившихся истинно сатанинских сил.
Однако те еще чистые и благие изначальные намерения были самыми, что ни на есть, всецело вот безукоризненно разве что лишь только хорошими, – вполне уж возможно отчаянно завопит какой-нибудь безрассудный и потомственный либерал-утопист.
Ну, что же, и впрямь-то как оно есть то полностью разом еще допустимо, что все это было именно так, а никак и близко совсем не иначе.
Однако та вовсе совсем бездонная пропасть до чего неизменно более чем всегдашне разверзается промеж двух дальних берегов совершенно различных подходов мышления низов общества и пресловутых деспотичных верхов.
А кроме того этот немыслимо глубокий провал истинно безмерно же всеобъемлющ по всем-то своим формам и проявлениям, а прежде так всего именно в плане всей той довольно обыденной и повседневной житейской логики.
А как-либо по-иному то и быть вовсе-то никак явно ведь совсем попросту и не может!
Уж как-никак, а чисто, поскольку в строго социальном плане внутри довольно приземленного сознания самых различных социальных групп человеческого сообщества, в каком-либо ином ключе все это могло бы себя проявить в одних лишь разве что тех и близко никак не на ночь рассказываемых сказках лучезарно настроенной, литературной и окололитературной братии.
Причем все их родоначальное древо никак не является хоть сколько-то до чего безупречно на редкость аристократическим в некоем том доподлинно духовном смысле, а куда скорее
