точности ту же самую лютую дикость.
И в это наше будто и впрямь, куда поболее просвещенное, нежели чем некогда ранее, время культурный и респектабельный человек, безусловно-то, запросто может, выйдя из концертного зала, сразу так до чего незамедлительно перейти к другим, и на этот раз самым донельзя прозаичным вещам.
К примеру, к тому, как есть белозубо циничному и вполне вот откровенно прагматичному осуществлению до чего и впрямь давнишнего своего замысла по физическому устранению совсем никак не в меру зарвавшегося конкурента или мало ли чему еще, куда несоизмеримо разве что только истинно поболее худшему.
Раз уж в некоторых случаях отчаянной борьбы за место под солнцем нынешние финансовые акулы будут способны угробить великую массу народа, лишь бы урвать кусок пирога, что им-то как есть, явно покажется с виду, куда поболее сладким, нежели чем тот, что у них и так до сих пор был в наличии.
61
Культура и искусство - людей ни в чем никак не изменяют, а разве что делают их разностороннее, умственно развивают, что в случае с самыми так отъявленными негодяями однозначно еще лишь безрадостно усугубит тот и без того явный ущерб, что они будут способны причинить всему тому до чего плотно окружающему их обществу.
И вот преотличный пример, как дикарь, став почти полноценно культурным, но оставшись при этом в душе тем же язычником, явно оказался благодаря наскоро им приобретенным знаниям, куда большим зверем, нежели чем был тот примитивнейший вандал, с нею и близко пока незнакомый.
Джек Лондон «Морской Волк»
«- У Спенсера?! - воскликнул я. - Неужели вы читали его?
- Читал немного, - ответил он. - Я, кажется, неплохо разобрался в "Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на "Психологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствующего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами.
Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там то я и встретился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.
"Что мог извлечь этот человек из работ Спенсера?" - подумал я. Достаточно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.
Что же еще вы там почерпнули? - спросил я.
Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому, как он привык проникать в души других. Я исследовал девственную область. И странное - странное и пугающее - зрелище открывалось моему взору.
- Коротко говоря, - начал он, - Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так - нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.
- Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, - вставил я, - будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.
- Этого я не сказал бы, - отвечал он. - Не вижу в этом ни необходимости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни - во всяком случае, для того, кто не верит в загробную жизнь, - и вы сами должны это понимать».
62
А между тем эдакий человек, веря в Господа Бога, хоть чего-либо еще боялся, и впрямь ожидая некоей той вполне возможно им, как есть совсем вот заслуженной кары и если не на этом, ну хотя бы на том всех уж нас (каждого в свое время) как пить дать ожидающем свете.
Однако, вконец этак раз и навсегда разуверившись в существовании каких-либо высших сил, - то, что с ним без тени сомнения явно так приключилось никак не иначе, а в свете самых тех до чего грандиозных стараний агностической, новоявленной философской мысли…
Ну, а кроме того он всецело вобрал в себя великую веру в торжество царя природы над всеми теми прочими ее подданными, а потому, в конечном итоге и стали подобные ему «сверхчеловеки» теми самыми акулами, что и вправду были на деле способны на время пожрать собой солнце.
И ведь всему этому мы как-никак, а непременно обязаны разве что именно тем до чего неимоверно толстенным фолиантам по ядерной физике.
И это как раз благодаря так и затаившимся в них великим знаниям всю эту нашу жизнь, современная нам наука может и впрямь оказаться способна именно до того делово и умело весьма безнадежно слепо улучшить, что вовсе никто тогда, кроме самых примитивных бактерий, далее существовать попросту явно никак не сможет.
Но то пока дело более чем совсем неопределенного и отдаленного грядущего…
И не дай только Бог, чтобы оно и впрямь-таки наступило, разом уж развеяв всякий наш прах в ядерную пыль.
И ведь книги они база не для одного духовного и технического прогресса, но и яд мудрости способный сгубить все живое на этой Земле
Причем буквально все, что ныне происходит в этом мире в той или иной степени самая прямая заслуга необычайно различных и разнообразных книг.
Они порою имеют на современного мыслящего человека именно то совершенно так полностью вездесущее магическое влияние…
Хотя в целом вовсе не только книги как есть, более чем непременно вполне очерчивают собой весь тот светлый образ нашей сегодняшней духовной жизни.
Ну, а то и впрямь вполне неизменное умение книг исключительно уж глубокомысленно создавать чрезвычайно ведь удобную среду обитания для всех тех, кто в целях личного своего уюта явно вот всецело отгородился от всего этого невероятно большого мира…
А это, между тем, никак не лучшая и праведная стезя для думы думающих и сколь глубоко и остро чувствующих все же явное несовершенство мира, несомненно, так как есть истинно благородных людей.
63
Но этакие интеллектуалы и впрямь стали всячески идеализировать мнимую литературную жизнь, по мере сил заменив ею все то крайне неприглядное и простое чисто вот как оно есть на редкость уж житейское прозябание…
А между тем все, то исключительно так немыслимо разнообразное искусство было создано именно, дабы всячески услаждать наши возвышенные чувства, а тем, значит, во всем еще затем поспособствовать нашему всеобщему духовному развитию, как и всегдашнему и всевозможному творческому обогащению.
А это стало вполне возможным разве что лишь благодаря самому еще разноликому сочетанию сколь многогранных и безгранично прекрасных его видов не столь и редко, что вовсе и близко при этом никак не нуждающихся в построчном переводе с языка на язык.
Как, например, скульптура, архитектура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.
Великий писатель Иван Ефремов в своем романе «Час Быка» указывает на все то многообразие мира фантазии, а не только разве что лишь именно той его части, что подчас и впрямь уводит человека в совершенно иной мир, буквально вырывая его из лап всяческой той до чего заклятой повседневности.
«На Земле очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных местах.
Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда суета ненужных дел и теснота жизни мешали людям подниматься над повседневностью. Величайшее могущество фантазии!
В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря.
Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъема.
За ней последовала вторая ступень - совершенствование самого человека, и третья - преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия».
Однако фантазия авторов, излишне порою никак и близко вовсе непримиримых со всею той бескрыло окружающей их серой обыденностью, иногда всенепременно заходит слишком-то явно чересчур далеко.
Они создают образы вычурные и от них так, и веет искусственностью крепко-накрепко связанную с до чего острым желанием автора передать идею, а не отобразить на грубом холсте прозы какую-либо яркую и весьма колоритную личность.
Причем некоторые авторы, в особенности преуспевают в этаком сотворении не людей, а их образов с ними до чего отдалено если и соприкасаемых, то только в виде совсем бестелесного духа, но никак не живой и вполне естественной плоти.
Но вот чего это вполне еще нужно для того изящного так и сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий такие авторы более чем своенравно нахлобучивают на всю эту нашу донельзя обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь?
64
А этим они разве что всячески засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.
Да и попросту совсем уж нисколько не понимающих всего того, что ко всякой той высокой духовности обязательно так неизменно примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех вовсе никак не безгрешных духовных гигантов…
Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ребенком…
Чего это именно он порою несет в своей наиболее наилучшей трилогии «Отверженные»?
«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана - вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».
Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он именно к той сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая при этом из живого человека безукоризненно четкий чертеж праведности и вездесущей благостности.
Ну, а это очень еще и вправду затем поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми остро ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно же безграничном смысле грандиозного таланта.
65
А между тем надо бы, кстати, никак не беспочвенно и до чего откровенно разом еще жгуче заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально-то ни в чем его не критикуя, то именно как раз эдаким путем, до чего безмерно и обожествляется сам образ всей его творческой мысли.
А раз он у нас всецело попросту никак этак непогрешим, то потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще уж где-либо ошибаться.
Причем, ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем еще ожидать от всех тех созданных его гениальным сознанием прямоугольных штампов крайне вот широкого общественного поведения.
Всякие другие формы возвышенного искусства грешат им, куда только значительно менее.
Хотя, впрочем, и им тоже свойственно некоторое до чего явное и донельзя ведь более чем неотъемлемое
