безобразном бессилии, да и вообще отсутствие какой-либо инициативы станет ведь, полностью самой обыденной нормой.
А между тем довольно-то многим людям сколь повседневно нужен тот безупречно положительный стимул во имя самого безупречно должного затем приложения всех их умений и стараний, а иначе они будут гораздо поболее думать именно о чем-либо совсем ином, а не о том вполне добросовестном исполнении всех своих каждодневных, прямых обязанностей.
Да и вся та трудовая и плановая работа большого государственного аппарата должна быть всегда и во всем явно уж оказаться всецело сплоченной, и только в этом главный залог ее разумности, эффективности и полезности.
А, кроме того, главный государственный орган должен знать всю ту до чего еще вполне надлежащую правду о том, что и где оно ныне творится, собственно, так на тех или иных местах.
И уж как более чем доподлинно верно узрел сей аспект максимально ведь правильного общественного обустройства великий гений дореволюционной общественной жизни Петр Аркадьевич Столыпин:
«Речь П. А. Столыпина, произнесенная в Государственной думе 16 ноября 1907 года в ответ на выступление члена Государственной думы В. Маклакова»
«Тут говорили о политической деятельности служащих, говорили о том, что нужна беспартийность, что нельзя вносить партийность в эту деятельность. Я скажу, что правительство, сильное правительство, должно на местах иметь исполнителей испытанных, которые являются его руками, его ушами, его глазами. И никогда ни одно правительство не совершит ни одной работы, не только репрессивной, но и созидательной, если не будет иметь в своих руках совершенный аппарат исполнительной власти».
105
И именно подобного рода подход к делу Николай Гоголь и впрямь-таки до чего же настоятельно некогда и предлагал.
И если бы его творение «Ревизор», и вправду было самым всеобъемлющим образом, достаточно ведь здраво и взвешенно на деле взято, на вооружение, оно бы всю свою миссию с большою честью вполне до конца фактически разом так тогда оправдало!
Да только вот одинокий голос Гоголя и впрямь оказался именно тем еще гласом вопиющего в пустыне!
И это при том, что был Гоголь чисто же житейски до чего объективно вполне полноценно прав!
А между тем коли чего некогда вообще и предпринималось, то уж как пить дать обязательно - это делалось явно и гласно, а нисколько не тайно, как уж того вполне однозначно само собой требовали все те чисто азиатские российские условия.
И вот они те более чем весьма многозначительные слова Гоголя из его бессмертных «Мертвых душ»:
«Бьет себя по лбу недогадливый проситель и бранит на чем свет стоит новый порядок вещей, преследование взяток и вежливые, облагороженные обращения чиновников. Прежде было знаешь, по крайней мере, что делать: принес правителю дел красную, да и дело в шляпе, а теперь по беленькой, да еще неделю провозишься, пока догадаешься; черт бы побрал бескорыстие и чиновное благородство! Проситель, конечно, прав, но зато теперь нет взяточников: все правители дел честнейшие и благороднейшие люди, секретари только да писаря мошенники».
И это надо было весь тот еще былой мусор до чего наскоро под пыльный ковер крайне ведь благодушно и неприметно разом сметать!
А в то же самое время более чем всевластно и создавать именно то, что и было на редкость вот и впрямь до чего насущно так необходимо для самого того как есть доподлинно благополучного жития всей той былой империи.
Да только все те нисколько непомерные мощности и ресурсы, безусловно, уж тогда использовались как раз-таки во имя совсем иных, чисто разве что политических нужд.
106
А между тем именно та некогда бывшая имперская тайная полиция, потратив при этом ровно уж треть от всего своего на редкость рьяного рвения на самое последовательное выявление бесчинств, всей той местной администрации, до чего еще безупречно смогла бы вполне обеспечить в стране на редкость безукоризненный и повседневный покой и порядок.
Ведь право же без всего того весьма откровенного и вполне конкретного примера сверху российская чернь никак не смогла бы иметь подобных донельзя еще и усугубленных невежеством омерзительных привычек к воровству, пьянству, а заодно и выставляемому прямо напоказ - разврату и разгулу.
Причем наиболее главной всему тому первопричиной и послужил именно тот сколь дурной пример со стороны на редкость беззастенчиво алчной исстари уж всем тем имеющимся в стране сущим беззаконием чисто так вот до конца развращенной, именно как есть фактически любой местной власти, а никак не природные задатки русского человека.
И кстати, всякий призыв к бунту серой толпой во все времена буквально-то сразу более чем незамедлительно воспринимался именно как сущая благодать до чего только внезапно даденной барской свободы от какой-либо вообще закона и морали.
Ну, а потому народ и принимался безо всякой устали тогда крушить все ведь разом и вся.
Причем легче уж всего было его натравить, как раз на тех, в ком неизменно чувствовалась до чего еще явная и более чем доподлинная чужеродность…
107
Евреи, они и впрямь до чего незатейливо считались злодеями «христопродавцами», то есть как по всей своей вере, да так в том числе и в чисто социальном плане.
Ну, а затем все это и было сколь умело использовано царским правительством, причем именно что как есть, ради защиты своих собственнических, весьма ведь доподлинно совсем разве что по-житейски шкурных интересов.
И оно как-никак, а при этом разом убивало двух зайцев: и народ усмиряло, и евреев прищучивало, и как оно при всем том было до чего злорадно и пламенно всецело уж самодовольно.
Естественно, что все это и близко не было исключительно так российским изобретением, а приплыло подобное «заморское диво» с тем еще попутным ветром из той самой просвещенной Европы, где подобная практика осуществлялась буквально-то повсеместно в течение всего позднего средневековья.
Правда, там и близко не было таковой до чего донельзя совсем несусветно лютой жестокости, евреев попросту разве что изгоняли, убивали редко, но это всенепременно объяснялось одной лишь строгой позицией церкви, а вовсе не вящей добротой простых прихожан.
108
В России метод изгнания евреев применялся куда менее широко, чем это было в Европе, да и вполне официальных сожжений на больших кострах Талмуда, как и евреев-еретиков, насильно обращенных в христианство, тоже на ее земле никто ведь никогда вовсе уж совсем не устраивал.
Ну, а имевшие место многочисленные погромы подавались миру под соусом ярых бесчинств простого народа, безмерно вот люто в душе яро же ненавидящего все племя иудеев.
А все-таки наиболее главенствующая цель в том самом исключительно так восторженно благодушном «науськивании» черносотенцев на почти ведь полностью тогда беззащитных евреев всегда заключалась в том самом истинно царском соизволении повыпустить бы пар из котла народного гнева.
Ну, а как раз потому тогдашние невообразимо чудовищные погромы, для кое-кого из всесильно правящей тогда когорты и представлялись в виде на редкость до чего совсем «безболезненной противовоспалительной прививки»…
То есть, злосчастные правители во все стороны, так и раздираемой коррупцией страны уж вполне ведь как-никак себе вполне вообразили, что нечто подобное и станет затем самой наилучшей панацеей против каких-либо совсем неизбежно вполне еще некогда более чем возможных социальных потрясений.
Однако в конечном своем итоге именно эти лютые бесчинства и оказались тем самым, пусть и медленным, но верным впрыскиванием смертельного яда в тело всего русского общества, так как немалое число евреев разом еще ринулось в революцию, и именно это, по крайней мере, отчасти, и предопределило дальнейшую судьбу всей империи.
Правда вот естественно, что для всего того вполне хватало и каких-либо других до чего на редкость более чем закономерных причин.
Уж таких, например, как всеобъемлющая и полнейшая абсолютная сохранность всех тех феодальных черт старого мира в том самом неистово устремленном в светлые дали светском обществе, насквозь при этом пропитанном мыслями о совсем этак никак недалеком и славном грядущем, в котором попросту и близко-то затем не останется ни господ, ни рабов.
109
Однако тот разве что некогда затем последующий век этак основательно и последовательно разом ведь во всем всемогуще попросту до конца сконденсировал те самые, надо бы прямо сказать донельзя существенные недостатки всех тех прошлых и доселе минувших времен.
А потому вовсе-то зря Виктор Гюго до чего необузданно распинает всю ту, как она вообще ныне есть от века бескрайне так на редкость невзрачную и впрямь сколь удручающе рутинную действительность.
В том самом как-никак до чего недалеком грядущем она точно еще разом затем окажется, куда во всем разве что поболее совсем неизбежно лишь только-то весьма и весьма значительно хуже…
Виктор Гюго, «Отверженные»:
«Да, просвещение! Свет! Свет! Все исходит из света и к нему возвращается. Граждане! Девятнадцатый век велик, но двадцатый будет счастливым веком. Не будет ничего общего с прошлым. Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций, перерыва в развитии цивилизации, зависящего от брака в королевской семье, от рождения наследника в династии тиранов; не будет раздела народов конгрессом, расчленения, вызванного крушением династии, борьбы двух религий, столкнувшихся лбами, будто два адских козла на мостике бесконечности. Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни войн, ни случайного разбоя в чаще происшествий. Я мог бы сказать, пожалуй: не будет и самих происшествий. Настанет всеобщее счастье».
110
Просвещение, когда оно всецело ведь бездушно и серо или еще, того хуже, совсем беспредельно вот сколь мечтательно отдалено от той так или иначе и впрямь-то до чего именно что как есть повседневно нас окружающей действительности, безусловно, почти полноценно разом и заменяет все элементарные чувства некоей той весьма всеобъемлющей глобальной потребностью.
То есть чем-либо тем, что буквально напрочь сходу отметает и оттесняет все то мелкое и до чего с виду совсем попросту на редкость исключительно малозаметное…
И простые люди тогда всякие свои утилитарные нужды и начинают всячески уж ставить именно полностью ведь явно так донельзя превыше всего того остального, а это как-никак и будет затем всецело так чревато самым полнейшим обвалом всего того, что вообще только хоть как-либо называется жизнью…
И смерть всегда более чем незримо стоящая буквально у каждого из нас за дверью может тогда вот разом предстать в виде полностью так чисто всеобщего дальнейшего несуществования, причем как есть именно в свете всяческих тех совершенно чудовищных открытий и их дальнейшего весьма и весьма сколь многоцелевого употребления.
И все это разве что от инерции мышления, поскольку нынешний человек все еще лишь чисто внешне цивилизован, а до той вполне настоящей и истинно глубокой цивилизованности ему только лишь шагать и шагать довольно-то долгие столетия
