О книгоедстве

благорасположенности простых людей друг к другу.
И это как раз где-то отсюда и берут самое язвительное свое начало те еще ритуалы и впрямь уж раскатисто нарочитого хамства, да и осатанело тупых издевательств над какой-либо никак неординарной личностью.
Но все - это действительно взвесить и понять, а в связи с тем и прочувствовать всю полнейшую неприемлемость всяческих острых и драматических общественных сдвигов…
Нет, чего-либо подобное на деле вполне вот могло бы произойти только лишь кабы общественные потрясения и вправду разрушали не одну живую плоть общества, но и все, то так или иначе искусственное, что было создано нынешним человечеством.
Ну а коль скоро все уж на деле будет сколь еще совсем, несомненно, иначе даже и весьма вдосталь понасмотревшись на те никак мимолетно не проходящие последствия «демарша подлинной свободы», люди высоких лубочных идеалов с ними ни в жизнь считай, до конца своих дней явно, что вовсе-то никак не расстанутся…
Виктор Гюго, «Девяносто третий год»:
«У революции есть враг - старый мир, и она не знает милосердия в отношении его, точно так же как для хирурга гангрена - враг, и он не знает милосердия в отношении ее. Революция искореняет монархию в лице короля, аристократию в лице дворянина, деспотизм в лице солдата, суеверие в лице попа, варварство в лице судьи - словом, искореняет всю и всяческую тиранию в лице всех и всяческих тиранов. Операция страшная, но революция совершает ее твердой рукой. Ну, а если при том прихвачено немного и здорового мяса, спроси-ка на сей счет мнение нашего Бергава. Разве удаление злокачественной опухоли обходится без потери крови?
Разве не тушат пожара огнем? Кровь и огонь - необходимые и грозные предпосылки успеха. Хирург походит на мясника, целитель может иной раз показаться палачом. Революция свято выполняет свой роковой долг. Пусть она калечит, зато она спасает. А вы, вы просите у нее милосердия для вредоносных бацилл. Вы хотите, чтобы она щадила заразу? Она не склонит к вам слух.
Прошлое в ее руках. Она добьет его. Она делает глубокий надрез на теле цивилизации, чтобы открыть путь будущему здоровому человечеству. Вам больно?
Ничего не поделаешь. Сколько времени это продлится? Столько, сколько продлится операция. Зато вы останетесь в живых. Революция отсекает старый мир. И отсюда кровь, отсюда девяносто третий год»».

127
Вот-вот, это и есть именно та до чего отвратительная демагогия, что и впрямь чисто уж разом выносит самый безапелляционный и фатальный приговор всему тому, как есть будто бы ныне вовсе вот явно минувшему.
А только лишь потому и был донельзя же свирепо объявлен смертный бой всему тому будто бы и впрямь совсем ведь допотопно дореволюционному житию-бытию…
Причем весьма вот неизменно были те люди яростно и огненосно несущие свой сущий же революционный вздор вполне этак полны самого вездесущего презрения ко всяческой той на редкость осатанело обыденной житейской правде.
А между тем то вконец истерзанное тело всеми теми вековыми социальными пороками больного общества от тела какого-либо сугубо отдельного больного ничем хоть сколько-то существенным сроду так никогда вовсе не отличалось.
И тому, и другому для вполне полноценного выздоровления неизменно были нужны как раз-таки те самые неотъемлемые атрибуты - покой и тишина, а никак не борьба за грядущее всеобщее счастье.
Причем нечто подобное тому и было именно тем, что сколь важно было вовремя принимать в то самое до чего ведь пристальное свое внимание.
Однако осенить данная мысль, могла только ту светлую голову, что оказалась бы полностью разом свободна от каких-либо полуосмысленно радостных литературных грез о мире, в котором (по чьим-либо крайне субъективным воззрениям) вовсе-то нет этакого плотного смешения добра и зла, что его порою никак этак невозможно отделить одно от другого.
И что же из всего того тогда еще, собственно, следует?
Да только разве что то, что сам по себе процесс постепенного усовершенствования всей общественной жизни, неизменно же должен был быть только лишь во всем явно созидателен, а никак не сокрушительно же разрушителен.
Ну, а совсем ведь явно иначе оно может быть только-то в связи со всем тем более чем весьма планомерным участием некоей той сугубо внешней политической силы.
И коли все ее донельзя серьезные намерения и впрямь на деле окажутся, безукоризненно чисты ото всех тех весьма зловредных и эгоистических амбиций, то это разве что тогда из всего того может некогда и вправду выйти вполне уж еще полноценно бравый толк.
Да вот, однако, зачастую это и близко уж нисколько вовсе вот оно не так.
Ну, а считай чисто изнутри в единый миг преобразить и реформировать всю ту совсем ведь назойливо нас окружающую действительность, можно было разве что в розовых снах всех тех, кто так и живет в своих светлых мечтах, радостно порхая посреди ни для кого на деле совсем неведомых небес.
Причем поболее всего доподлинно светлого рушится как раз под градом до чего еще иногда всеобъемлюще же исступленной ярости почти вот порою и нечленораздельных, неистово негодующих слов.

128
И чем уж все та дикая мешанина бойких мнений и вправду могла сколь еще катастрофически навеки-то разом вполне ведь окончиться?
А между тем это именно на почве крайней нетерпимости к чужим мнениям, а также и тех с пеной у рта безапелляционно отстаиваемых личностных убеждений и возникла затем власть, для которой любое чуждое ей мнение было одним образцом вражеских происков лютых врагов, с которыми ей церемониться, было считай, что смерти подобно.
А впрочем, уж какого-либо вовсе иного, и куда поболее светлого будущего России в связи с безумно вот радостными революционными событиями нисколько никак явно так не светило.
Ибо еще изначально в некий тот невообразимо краткий промежуточный период во главе всего же российского государства попросту разом до чего сходу оказались доблестные и чрезвычайно горластые чистоплюи, совершенно чурающиеся от одного вида по их приказу вполне вовремя пролитой крови.
И все это притом, что во имя доподлинного сохранения за собою действительно же прочной и устойчивой политической власти им нужно было ее сколь безжалостно и широко никак не злодейски подчас проливать, поскольку власть без насилия над плотью общества – вообще никакая не власть.
Другое дело, что то насилие должно было быть кем-либо до чего несносно во всем спровоцировано, а вовсе вот не должно оно было являться совершенно же законной частью суровой и общей картины всей той чисто нынешней революционной данности.
И это можно сказать как раз-таки ради самого посильного предотвращения подобной далее вовсе уж самой обыденной данности, и надо было правительству Керенского вполне еще проявлять ту еще чисто железную твердость в самом суровом усмирении и подавлении людских буйных инстинктов.
Да только для их серых и белоснежно чистых душ нечто подобное было бы никак неприемлемо, и даже мельком пронзавшая их сознание мысль о чем-либо таковом вызывала в их теле одну лишь беспрестанную нервную дрожь.
Зато весьма беспардонно плодить самые разные пустопорожние словопрения, буквально вот всячески при этом, до чего еще невозмутимо поддакивая абсолютно любому тупому скотству…
Нет уж на что-либо подобное членов Временного правительства, вполне еще хоть сколько-то всерьез подбивать было и близко так совсем уж нисколько не надо.

Интриги, сущие помои на головы ближних и дальних, а также и одно лишь совсем пустое и попугайское зазубривание чьих-либо как-никак вовсе-то чужих бесполезных слов – все это и было наиболее естественной частью сознания членов Временного и крайне беспутного правительства.
И было оно, как есть прожжено же начисто интеллигентским, ну а буржуазным (донельзя выразительно и, кстати, формально) его некогда лишь некогда потом явно сделали господа большевики, причем именно дабы впредь оказаться той еще наиболее приемлемой для всего своего народа вполне уж здравой альтернативой.
И вот он безумно яркий пример сколь безнравственной логики совсем как есть на редкость кратковременного, да и вконец окривевшего и осиротевшего разумом правительства России, а уж было оно взято автором из «Записок» генерала Врангеля:
«"Правительство не может допустить пролития русской крови, – ответил мне Самарин, – если бы по приказанию Правительства была бы пролита русская кровь, то вся моральная сила правительства была бы утеряна в глазах народа"».

129
Но народ это никак не одна та сколь еще безлико серая толпа, но и много чего еще, и простой народ надо бы по мере сил довольно уж старательно ограждать от безумств так и бурлящей самыми примитивными инстинктами воинственно слепой толпы.
Да только дабы сходу до чего успешно переподчинить себе отчаянно дикий и нищий духом народ и надо было никак не мягкосердечно, а сурово и поспешно со всею последовательностью трезво же проливать чью-либо несчастную кровь, а не чернила, ибо иного выбора тут попросту нет.
Раз для вполне полноценного восстановления должного былого порядка надобно было идти на буквально любые драконовские меры.
Ибо слепая и зверская сила разбуженных от векового сна масс, взяв в свои руки власть и вытерев об нее свои грязные ноги, тут же во мгновение ока разом вот изнасилует женщин, ограбит и убьет столько людей, сколько их ни в жизнь не убьет никакая вражеская армия, находящаяся под строгим командованием вполне так здравомыслящих командиров.
И армия, в принципе, может, да и должна весьма бесцеремонно наводить порядок во всех тех полностью вышедших из-под всякого контроля гражданских делах.
И делать ей - это и впрямь-то полагается именно, что тогда, когда они уж крайне вовсе запутываются и все те обычные рычаги воздействия на общество приходят в ту еще самую более чем абсолютную негодность.
Да только для праздных личностей живших дутыми и прописными истинами, что в марте 1917 года сколь беззастенчиво вырвали власть у царя, как и понятно, было, куда благороднее и чище всячески так подчищать сами следы царственного трона.
Ну а как раз для того они вполне злонамеренно и сокрушали силовую структуру, что была способна к самым решительным, и им явно никак неподконтрольным сколь еще здраво осмысленным действиям.

И как то в принципе видится автору этих строк, наиболее главным устремлением в смещении высших военачальников было то самое, истое желание Керенского как можно серьезнее и основательнее раздробить и ослабить действующую армию, дабы та при случае бы его, не дай только Бог, ненароком не свергла.

130
Даже и на грани разверзшейся пропасти совершенно бессмысленные люди… вполне как есть, искренне под чью-либо чужую дудку пляшущие марионетки все так же по-прежнему занимались в точности теми до чего только давнишними бессовестными интригами.
Генерал Антон Деникин в своих «Очерках русской смуты» пишет об этом так:
«Генерал Алексеев с неподдельной горечью рассказывал печальную историю прегрешений, страданий и доблести былой армии, "слабой в технике и сильной нравственным обликом и внутренней дисциплиной". Как она дошла до "светлых дней революции" и как потом в нее "казавшуюся