но также и глубочайшее унижение немцев как культурной и просвещенной нации.
А между тем и близко нельзя было сходу так посадить людей, вполне привычных к сколь определенному, степенному образу жизни, на те самые совсем же сырые, неочищенные бобы, они ведь затем на любого, на кого им, пальцем ткнув, разом укажут, непременно накинутся, буквально аки пес рыкающий.
Тем более, что навязанная извне демократия сразу в один день никаких вполне ощутимых плодов вовсе-то не приносит, а тут и самое безупречное на редкость бессовестное ограбление (в начале 20-х) и без того на добрую половину вконец разоренной войной страны.
Как тут новому тоталитаризму было бы враз уж тогда не объявиться, словно тому еще чертику из табакерки?
159
К тому же и сама жизнь во тьме после тех как есть, совсем напрасно предпринятых героических усилий всецело травмирует и развращает не одни только массы простого народа, но и всяких возвышенных интеллектуалов, что столь во многом и вправду способны достаточно уж мощно затем ведь сформировать широкое общественное сознание.
Ну а что, так или иначе, касаемо самых мелких обывателей, то вот они в своем абсолютном большинстве попросту вообще никак и не призадумываются над всеми теми общественными установками, которые им время от времени вполне еще доводиться приобресть в виде новых жизненных приоритетов от тех самых сегодняшних своих новоиспеченных вождей.
Человек, он вообще до чего еще частенько на редкость совсем уж легко ведь внушаем, и все его моральные принципы нисколько не составит никакого труда полностью вывернуть фактически наизнанку при одной лишь помощи самой наглядной агитации, а также еще книг и газет.
160
А между тем сущее преклонение пред всяческим успешно растиражированным словом не более чем идолопоклонство в его-то наиболее новом сегодняшнем и чисто современном виде.
Некоторые люди явно так попросту заменили идолов деревянных на идолов политических или еще уж именно на тех, которые столь весьма вот только усердно пишут общепризнанные гениальными - литературные труды.
Причем последние значительно хуже потому, как до чего вдумчиво с ними знакомятся отнюдь никак не невежественные люди…
И вот как довольно же ярко отзывается об тех самых именно что как раз-таки подобного плана великих деятелях искусства Иван Ефремов в своей книге «Лезвие Бритвы»:
«Но есть и другой тип гениев, у которых односторонне развита какая-либо одна способность в ущерб другим. Вследствие особой концентрации усилий, фанатической одержимости эти люди в чем-либо одном намного опережают среднего человека, но психика их неуравновешенна, очень часто параноидальна. Такие гении, с одной стороны, полезные члены общества, с другой – трудные в общежитии и нередко опасные».
И ведь, действительно, буквально всякое влияние, доступное ныне книге на почти уж каждое так или иначе соприкоснувшееся с ним человеческое сознание, значительно шире, глубже и необъятнее всех тех сладкоречивых устных проповедей далекого прошлого.
Однако при всем том самым наиглавнейшим вопросом, безусловно, является именно то, а в каком это именно направлении, вообще вот ныне ведется до чего только мощнейшая обработка всякой той или иной человеческой психики?
И тот сколь безупречно реальный опыт доказывает, что всякий подлинный духовный рост, достигнутый за счет чтения книг, непременно потребует от их читателя огромнейшего интеллектуального напряжения, а также и «кровавого пота» всей его души.
Ну а нечто подобное в корне отличается от пустого разглядывания красивых картинок мнимого бытия, пусть даже гениально нарисованных каким-либо великим мастером.
161
И да, конечно же, человеку исключительно так глубоко всею душой, славно сжившемуся со всем тем великим миром литературы, некогда явно затем еще станет, несоизмеримо полегче довольно-то глубоко вникать во все те суровые тяготы окружающего мира.
Однако коли чего-либо подобное и может на самом деле еще вот случиться, то разве что при тех обстоятельствах, когда никто уж не станет нелепо путаться под ногами и мешать, всякому только-то начавшему развиваться сознанию, сколь еще тщательно разглядывать нечто созданное чьим-либо на редкость чужим воображением.
И литература и вправду весьма вот резко так улучшает духовное зрение.
Однако в ней, между тем, слишком много пока подозрительно старого и более чем всеобъемлюще довольно-то весьма простоватого.
А потому и совсем уж нисколько не стоит совсем бессмысленно благоволить открытию новых, исключительно так чистых горизонтов всего того считай что всеобщего бытия…
И это притом, что при помощи сладкой патоки восторженных речей о том самом весьма ведь необычайно светлом грядущем буквально дочиста вычистить из людей всяческую мораль всецело окажется, куда только существенно же полегче, а к тому же и до чего многозначительно так явно попроще.
И надо бы разве что дать им (и вовсе не безвозмездно) взамен той одной общепринятой на данный момент времени, совсем вот другую, наспех подкрепив все это самой и впрямь сколь еще повсеместно всеобщей тенденцией во всем том единовременно с ними существующем обществе.
162
Хотя, по правде говоря, воззвания подняться на борьбу с неким чисто вот демоническим злом, при всем том как есть наглядно и крайне неприглядно приобретающим вполне конкретный, ужасающий облик, легче, чем где бы то ни было, приживаются именно в государстве, страдающем лишаями многовековой, леденящей и обескровливающей души разобщенности.
И Германия, уж точно как раз и была именно таковой никак и близко совсем неготовой к демократии, крайне расщепленной и сколь донельзя раздробленной державой.
Католический юго-запад и лютеранский северо-восток, плюс к тому же огромное количество мелких княжеств, долгое время довольно-то жестоко враждовавших промеж собой из-за беспрестанного передела земельных территорий.
163
И все-таки тот до чего же чудовищный, нацистский режим вовсе ведь не был самой жестокой и бесчеловечной диктатурой в истории 20-го века.
Советская власть была намного беспардоннее и беспрецедентнее во всей ее на редкость же заклятой лютости, как и донельзя-то всеобъемлюще продуктивнее в сколь удивительно хорошо ею никак не наспех отлаженной системе массового уничтожения своих собственных граждан, не принадлежавших при этом ни к какому национальному меньшинству.
У коммунистов был принципиально иной подход к тому самому наиболее главному в их глазах «созидательному и позитивному» процессу истребления живых людей – классовый, а затем и внутриклассовый (в смысле отсеивания чуждого элемента), и охватывал он гораздо больший контингент, чем у тех же прагматичных и бессердечных палачей нацистов.
Они их, кстати, всему как есть явно и научили!
Без большевиков нацисты никогда не устроили бы этакого рода еврейский геноцид или, по меньшей мере, он бы вовсе вот никак не носил тех и вправду несоразмерно чудовищных вселенских масштабов.
164
Большевизм еще изначально был, куда хитроумнее нацизма, как в вопросе сокрытия нисколько не подлежащих разглашению фактов всех своих наиболее немыслимых злодеяний, да собственно и в том, а под каким это соусом они вообще затем подавались на стол всему тому лишь временно ныне пока вот свободному от всякого его владычества миру.
А к тому же и творил он почти все свои черные дела на своей собственной территории, где он разве что сам себе и был богом, да и вполне беспристрастным, третейским судьей.
И было оно именно так, разве что считай уж поскольку, что тот сталинизм не только всесильно создал систему взглядов на своих сограждан, попавших под то чрезвычайно гадкое и липкое определение нелюди («враги народа»)…
Нет, он заодно и превратил бессменного вождя если и не в Господа Бога, то уж никак не иначе, а именно в того, вокруг кого от века и было положено сколь радостно вертеться всему остальному миру живых существ, бесконечно урча при этом от дикого удовольствия всячески верно ему во всем услужить.
И все - это не просто одни пустые и звонкие слова, вот оно им самое наглядное подтверждение со стороны великого сына минувшего века Чингиза Айтматова. «И дольше века длиться день»:
«Я твердый большевик. Понимаете? И очень горжусь этим. Бог для меня пустое место. То, что Бога нет, всем известно, каждому советскому школьнику. Но я хочу сказать совсем о другом, понимаете, о том, что есть на свете Бог! Минуточку, постойте, не улыбайтесь, дорогие мои. Ишь вы! Думаете, поймали меня на слове. Нет, нисколько! Понимаете. Я не имею в виду Бога, выдуманного угнетателями трудовых масс до революции. Наш Бог – это держатель власти, волей которого, как пишут в газетах, вершится эпоха на планете и мы идем от победы к победе, к мировому торжеству коммунизма; это наш гениальный вождь, держащий повод эпохи в руке, как, понимаете, держит вожак каравана повод головного верблюда, это наш Иосиф Виссарионович! И мы следуем за ним, он ведет караван, и мы за ним – одной тропой. И никто, думающий иначе, чем мы, или имеющий в мыслях не наши идеи, не уйдет от карающего чекистского меча, завещанного нам железным Дзержинским».
Ну, а гестапо, при всей своей неуемной жестокости, никогда не вызывало у простых немецких граждан этакого суеверного ужаса, который буквально сходу возникал в голове у всякого и каждого при той крайне скверной мысли о том, что и он тоже вполне может попасть на заметку к отважным и рачительным деятелям НКВД.
Да и сам бесноватый фюрер в нацистской идеологии неизменно являл собой сущий образ пророка высшей истины, да только вовсе так не был он при всем том всемогущим же Богом во плоти.
165
И разница та вполне объяснялась еще и тем, что испокон века именно так оно повелось на Руси, что явно ведь не было на ее земле Бога в социальной сфере жизни, кроме барина и буквально всех его обиходных и повседневных прихотей.
И если барин дот чего властно повелел великий мор крестьянам устраивать, то да будет так, а как раз потому и будут стоять на путях хорошо охраняемые вагоны с зерном, что во всеуслышание были тогда объявлены «неприкосновенным стратегическим запасом».
Поскольку так оно было кем-то вот велено, а раз именно это нам и велели, стало быть, иначе ему и уж быть вовсе никак попросту и не должно.
Барские всевластные указания, в принципе, разом так на деле являлись самой обыденной, от сих и до сих чисто по-свойски сколь безупречно отмеренной нормой всей этой нашей жизни.
Сергей Снегов в своих «Норильских Рассказах» вполне вот находчиво и доходчиво повествует об этом общероссийском явлении:
«"Ты срок тянешь, я – служу, – без злости разъяснил мне один вохровец. – Распорядятся тебя застрелить – застрелю. Без приказа не злобствую". Думаю, если бы ему перед утренним разводом вдруг приказали стать ангелом, он не удивился бы, но неторопливо, покончив с сапогами, принялся бы с кряхтением натягивать на спину крылышки».
166
Добреть или звереть по чужой указке свойственно, в сущности, именно людям, более чем извечно загодя приученным именно к тому невозмутимо всегдашнему положению вещей, что все они, словно бы пешки на шахматной доске, всего-то лишь, резво, а главное весьма расторопно мигом
