ослеплены идеей собственного спасения; этот ослепительный свет пробуждает их. Отсюда необходимость набатов и битв. Нужно подняться великим воинам, озарить народы дерзновением и встряхнуть несчастное человечество, над которым нависает мрак священного права, цезаристской славы, грубой силы, фанатизма, безответственной власти и самодержавных величеств; встряхнуть это скопище, тупо созерцающее темное торжество ночи во всем его великолепии. Долой тирана»!
192
А между тем на все это можно бы ответить именно что словами самого же Гюго из его весьма так талантливого романа «Девяносто третий год» и ведь там он фактически дает совершенно исчерпывающее представление о том, чего – это именно представляют собой две неразрывные части всего того никак неравного общественного организма.
«Признаемся, что эти два человека – маркиз и священник – были в каком-либо отношении как бы одним существом. Бронзовая маска гражданской войны двулика – одной своей стороной она обращена к прошлому, другой – к будущему, но оба лика ее в равной степени трагичны. Лантенак был первым, а Симурдэн – вторым ликом; но горькая усмешка Лантенака была скрыта ночной мглой, а на роковом челе Симурдэна лежал отблеск встающей зари».
193
Однако заря та с налитой кровью глазами весьма этак многозначительно напоминает наиболее жесточайшего во всем этом мире рабовладельца, на этот раз заставляющего раба непросто усердно трудиться, но и из дум (дела до сих пор чисто внутреннего), он-то людям своим дозволит иметь исключительно те, каковые ему окажутся только-то явно по нраву.
Причем той наиглавнейшей же побудительной причиной для возникновения именно подробного новоявленного идеологического деспотизма, является как раз именно то, что слишком так немыслимо много в каждом из нас всех тех более чем безнадежно слепых амбиций, непререкаемых постулатов, священных догм, внушенных в узком семейном кругу яростных предрассудков…
И всякий великий талант, он и впрямь сколь вот смело дозволяет более чем весомо поделиться именно ими буквально со всеми теми, кого хоть как-либо коснется, яркий лучик солнца, чьего-либо непомерно огромного духовного величия.
194
А между тем автор всякого художественного произведения вовсе-то не мыслит одним тем ярчайшим праздничным светом и добром, нет, он пропускает сквозь себя весь окружающий мир, вполне доступный его духовному зрению и мировоззрению, ну а затем до чего широким потоком, он и выносит его куда-либо далеко-далеко наружу.
Его образы вовсе не всегда действительно смогут быть сколь очаровательно чистыми и нарядными, раз в них порою незримо присутствует слишком много пыли несбывшихся надежд, глубоких ран разочарований, странствий по миру чужих фантазий, весьма ярко в силу божественного вдохновения так и переплетающихся со своею-то собственной…
195
И уж тем более тот приторно слащавый обман сколь еще подчас во всем свойственный вычурно приукрашенной блестками елейного вымысла художественной и высокоидейной литературе вовсе-то и близко не есть светоч во тьме египетской!
Ну, а в тех считай доверху переполненных никак не сладкой, а скорее наоборот довольно-то горьковатой правды книгах, совсем уж ничего иного автору попросту и не останется, кроме того довольно-таки искусного же создания исключительно условных, и совсем вот неверно размытых границ, где кончается светлое добро, а начинается темное зло…
А как раз потому и поневоле оно в них, бесподобно перемешивается в тугой и зачастую самый неразрывный узел.
Но в любом случае использование литературы, как более чем явственного мерила всего бытия в самой практической области обыденной жизни абсолютно же никак вовсе неправомочно, ибо это ведет к одним лишь напрасным страданиям, а не к всеобщему свету и счастью.
И ведь это как раз оттуда и берет начало весьма нелепо взвешенная на весах холодного ума отвратительно черствая целесообразность, так и переполненная немыслимо доблестного отстаивания никак и близко ничем не оправдываемого насилия, которому попросту нет места вне рамок жестокой конкуренции всех тех полностью неразумных видов живых существ.
А человек между тем до чего явственно обладает полностью самостоятельным сознанием, а потому и не может он пользоваться всем тем, что когда-либо вырабатывалось и весьма тщательно выкристаллизовывалось за все те крайне долгие миллионолетия, в мире кровожадно хищной плоти и всей той до чего только стойкой травоядной непокорности…
Большой писатель Сергей Довлатов уж сколь еще вкрадчиво говорит нам об этом.
Довлатов «Филиал»
«По-моему, — говорю, — литературе нельзя доверять свою жизнь. Поскольку добро и зло в литературе неразделимы. Так же, как и в природе.
196
Вот в том оно все и дело, что у литературы достаточно же много действительно общего с живой природой, раз там всесильно царствует закон слепой и безжалостной целесообразности, и попросту не остается никакого места гуманности, точно так же, как и для разумного снисхождения по отношению к навсегда, отныне навеки поверженному злу.
В живой природе подчас, несомненно, действуют законы, и близко никак не имеющие ровным счетом ничего такого и впрямь уж действительно общего со всеми теми общечеловеческими наработками светлой духовности.
Причем культура, ее создавшая возникла как раз за счет полнейшего единения душ, ну а все это в более чем единый узел и было увязано, именно со всеми теми сколь различными наработками искусства и человечности, а не с одним тем истинно отдельным его проявлением, коим неизменно является всякая художественная литература.
Живая жизнь всячески так беспрестанно и бурно весьма этак всеобъемлюще развивается, причем по тем чисто довольно-то общеизвестным канонам, что самой неразрывной нитью взаимосвязано с тем никак невообразимым множеством строго же эволюционных параметров.
Да только вовсе незачем их сколь узко ведь суживать, а именно до тех весьма жалких годов, не имея при этом в запасе всего того более чем невообразимо бесчисленного количества зим и лет во имя самого уж беспрестанного делания проб и ошибок.
И говоря обо всем том крайне так до чего еще весьма незатейливо, природа она ярка, светла и мудра, но безнадежно при этом беспощадна и это ее исконное право, но вовсе никак не человека со всей его ограниченностью, косностью мышления, как и явной вздорностью и доселе никак нелегкого его характера.
А потому и весь тот великий мир литературы, кем-либо почти буднично и именно что наскоро превращенный в некий остро отточенный скальпель, столь многозначительно агностического восприятия всей вселенной, как мерило окружающего мира есть не более чем злобная насмешка над вполне разумным восприятием еще от века нас до чего невзрачно окружающих реалий.
И безо всякой в том тени сомнения вся та ныне существующая действительность подчас и впрямь может быть сколь еще немыслимо же злосчастно суровой.
Однако то и близко не повод, для того чтобы буквально всегда сходу так весьма резво начать разом отыскивать неких тех вполне конкретных виновных, как и беспричинно задаваться вопросом, а чего это именно прямо сейчас не сходя с этого места и надо ведь более чем незамедлительно, сходу же предпринимать.
197
А впрочем, да литература действительно способна разом так оказаться самым наглядным же прикладным орудием для весьма вдумчивого анализа всей той чисто вот вездесуще насущной реальности.
Но только лишь в самых общих ее чертах, а не в некоем единственно верном и вполне конкретном ее ключе, раз никак не сможет, она вполне вот являться чем-либо действительно большим, нежели чем одним, тем чисто прикладным инструментом, однако, уж точно не эталоном на все времена сколь безукоризненно доказанных житейских истин.
Возведение духовных богатств в эти и близко для них нисколько неприличествующие рамки, явно приводит разве что к одному довольно-то на редкость значительному же сгущению туч фанатизма, а совсем вот не к нисшествию в этот плотский мир света высших форм любви и счастья.
И, дело то ясное, как раз подобным образом и обстоят, все эти наши довольно ведь общие текущие дела и вовсе не может то всецело оказаться, хоть сколько-то, значит на деле иначе!
Поскольку всякий праздно мыслящий интеллигентный человек будет способен весьма вот деятельно поучаствовать в сотворении великого зла, руководствуясь при этом одними восторженно яростными принципами добра, сознательно или бессознательно, встав на сторону сатаны под флагом счастья сразу для всех, а оно таковым оказаться, попросту и близко вовсе не может.
198
Как правило, всякий, кто громче всех других о нем радостно кричит, более всего на свете только лишь и желает заняться бы одной ведь и впрямь низкопробного рода политикой, а вовсе не решением чьих-либо всегда уж до чего вполне насущных житейских проблем.
Однако для того чтобы со всей большой серьезностью достаточно так глубокомысленно вникнуть в саму суть дела, ему всенепременно разом понадобится сходу уж явно проникнуться духом единой на всех славной идеи.
Ну а вслед затем он явно уж сможет более чем смело заговорить, как раз от имени ее всею той немыслимо абстрактной бледностью до чего победоносно сияющего лика.
А, кроме того, всякое светлое добро, безусловно, может быть понято и как есть весьма вот на редкость поверхностно, да и довольно-то разве что схоластично.
Причем вследствие чего оно и будет сколь бестрепетно притянуто за уши к чьим-либо полностью единоличным и вовсе так явно никак же нескромным потребностям.
А именно потому из всего вышеизложенного сам собою и напрашивается весьма бесхитростный вывод, исключительно же красноречиво свидетельствующий как раз о том, что книги и настоящие ни к чему не притиснутые духовные ценности на наш сегодняшний день прекрасно могут и обойтись друг без друга в некоей той отдельно взятой человеческой душе.
Более того, иногда литература, несомненно, еще и способна всячески так расширить сознание подлого негодяя, придав всем его мерзостям, куда разве что поболее изощренный, да и донельзя продуманный вид.
199
Из тех буквально-то каждых во всем этом мире 100 тысяч образованных людей обязательно можно бы черным по белому кровавыми строчками выделить не менее пяти сотен тех хитрых выродков, что некогда вполне осознано, послужили причиной смерти одного, а, пожалуй, и куда поболее – нескольких случайных жертв.
И они стали мертвецами именно в результате самого же криминального рода чьих-то до чего весьма изощренно сатанинских планов.
Это, в принципе, может быть, в том числе и чистой случайностью, захотел разобраться с кем-то одним, однако на деле совсем не обошлось без тех и впрямь весьма вот злосчастных жертв, лишь случайно попавших под горячую руку.
Да только все же, однако, из-за подобного рода сущих пустяков мало ведь, кто затем горючие слезы весьма вот отчаянно до чего еще жарко так затем проливает.
Причем речь тут идет именно о тех безумно страшных вещах, по поводу которых практически никто и нигде никогда не сможет возбудить хоть какого-либо действительно того хоть сколько-то стоящего судебного разбирательства.
А потому и какое-либо
