вынул из кармана справочник в красном переплете с золотыми буквами. Верный друг мой, с которым я не расставался на первых шагах моего трудного пути, сколько раз он выручал меня, когда проклятые рецептурные вопросы разверзали черную пасть передо мной! Я украдкой, в то время, как пациент одевался, перелистывал странички и нашел то, что мне было нужно.
Ртутная мазь – великое средство.
– Вы будете делать втирания. Вам дадут шесть пакетиков мази. Будете втирать по одному пакетику в день… вот так…
И я наглядно и с жаром показал, как нужно втирать, и сам пустую ладонь втирал в халат…
– …Сегодня – в руку, завтра – в ногу, потом опять в руку – другую. Когда сделаете шесть втираний, вымоетесь и придете ко мне. Обязательно. Слышите? Обязательно! Да! Кроме того, нужно внимательно следить за зубами и вообще за ртом, пока будете лечиться. Я вам дам полоскание. После еды обязательно полощите…
– И глотку? – спросил пациент хрипло, и тут я заметил, что при слове «полоскание» он оживился.
– Да, да, и глотку.
Через несколько минут желтая спина тулупа уходила с моих глаз в двери, а ей навстречу протискивалась бабья голова в платке.
А еще через несколько минут, пробегая по полутемному коридору из амбулаторного своего кабинета в аптеку за папиросами, я услыхал бегло хриплый шепот:
– Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит, смотрит… то грудь, то живот. Тут делов полно, а на больницу полдня. Пока выедешь, – вот те и ночь. О, Господи! Глотка болит, а он мази на ноги дает».
И наиболее главной бедой того мужика было именно то, что его еще в детстве ничему ведь путному явно не научили, а иначе бы он те ученые речи хоть сколько-то лучше на деле этак явно вполне же сумел действительно еще хоть как-либо воспринять.
Ну а так, несмотря на то, что по-своему он мог быть более-менее сколь безупречно толковым и в своем-то деле действительно грамотным человеком…
Однако это касалось разве что только чего-либо того, в чем он вполне по-свойски и безо всяких чужих подсказок достаточно же полноценно и делово вполне разбирался.
Ну а всякие те до чего только совсем излишне мудреные разговоры для его невежественного ума были и впрямь-таки, словно об бетонную стенку сушеный горох.
249
Да и люди всего того крайне же чудовищно однобокого, чисто ведь весьма подслеповато амбициозного ума тоже как-никак явно были ни в чем совершенно вот вовсе не лучше!
Прочитанные кем-либо книги могут затем оказаться разве что той еще сколь бесподобно вздымающей души к самым небесам изящной же ширмой, за которой довольно-таки вольготно кому-то всегдашне сидится, а вокруг пускай себе будет сплошной железобетон, а также и все и вся до чего тщательно отныне станет, затем обмотано толстенной колючей проволокой.
То есть, подобного пряного духа веяния и становятся самой-то неотъемлемой частью казарменно серых будней, суровой общественной жизни, и те наиболее заглавные ее житейские постулаты будут отныне, зиждется именно на основе того, что люди при помощи прочитанных ими книг, словно фиговым листочком, восторженно прикроют все свои изысканные «духовные начала».
Причем их необычайно светлая и ярко переливчатая суть будет зачастую совсем этак ненароком оплачена бесподобно наивным незнанием самой сущности, всех тех сколь тщательно сокрытых от их взора помойных ям.
Ну а заодно этаким людям и близко не будет свойственно вполне же ощущать невыносимый запах чудовищного зловонья самого, что ни на есть вездесущего житейского зла.
И это как раз-таки во имя того, чтобы чья-либо нежная душа была светла, чиста и совсем же непорочно белоснежна, ее до чего только всячески вот прикрывают от всей той для кое-кого совсем ведь явно никак нелицеприятной социальной действительности.
Причем все, то чье-либо безудержное и безгрешное самолюбование имело именно тот наиболее конкретный и самый что ни на есть зрелый исток…
Литература во множестве случаев и вправду довольно-таки далеко раздвигает горизонты познания и делает душу утонченнее и светлее, но одновременно с этим, она порою задвигает действительность, на самый задний план, воздвигая перед человеком чудовищные миражи всячески так подхлестывая и без того крайне разгоряченное читательское желание до них сколь незамедлительно разом добраться.
А еще уж чисто совсем вовсе-то искусственно и нарочито, весьма вот непосредственно делая из всей той крайне невзрачной и серой обыденности, этакую необъятно бескрайнюю и безводную пустыню…
Причем, конечно, никак не все авторы веско и тщательно сколь же рьяно так расстарались совсем ведь беспрестанно водить круги по воде, дабы и впрямь более чем незамедлительно вывести весь свой народ из того самого вычурно пресловутого новоявленного египетского рабства…
Но Львом Николаевичем Толстым люди некогда до чего еще упоенно зачитывались, причем буквально-то, как фанатически верующие «Евангелием», что и было до самой распоследней крайности нисколько уж попросту вовсе невразумительно!
И не зря его все-таки от церкви некогда отлучили!
Видать было за что.
Не иначе как, а Лев Толстой и создал ту ранее и небывалую разруху в головах, о которой со сколь великим прискорбием некогда всем нам и впрямь уж до чего только проникновенно поведал булгаковский профессор Преображенский.
250
Великий талант, он кроме всех своих прочих ярких достоинств еще и оказывает весьма вот сильнейшее этическое влияние на то общество, в котором он и впрямь повседневно живет, как и все другие люди точно той самой обыденной жизнью.
Причем свое собственное поколение гениально талантливого человека всегда понимает значительно лучше, нежели чем все те за ним лишь с годами уж некогда только постепенно последовавшие.
Современникам все те безнадежно тяжкие реалии их века, до чего еще наглядно виделись в исключительно ином ракурсе, а именно никак не того давно ведь нынче вовсе минувшего прошлого.
И чего это вообще тут поделаешь коль скоро светлой душе Льва Николаевича всего-то, что захотелось так это самого безупречного покоя, ну а потому и навязал он все свое изумительно безудержное умиротворение всему тому на жарких углях широкого народного неудовольствия извечно же бурлящему котлу всего того российского общественного бытия.
251
А между тем был в истории Российской империи, и тот покрывший же себя вечной славой на поле брани боевой офицер – Антон Деникин.
И вот это именно он и близко не удалился от всех мирских забот и тревог в лично свое сколь бесценно родное всему его беспечно праздному сердцу - имение.
Да и имения никакого у генерала Деникина никогда попросту ведь и не было вовсе.
И это как раз-таки он в его многотомной книге «Очерки русской смуты» размашисто махая пером, словно саблей весьма наглядно разом так сходу оповещает нас обо всех тех прямых и косвенных причинах застоя в русском обществе своего времени.
«С другой стороны, армия представляла из себя плоть от плоти, и кровь от крови русского народа.
А этот народ в течение многих веков того режима, который не давал ему ни просвещения, ни свободного политического и социального развития, не сумел воспитать в себе чувства государственности, и не мог создать лучшего демократического правительства, чем то, которое говорило от его имени в дни революции».
252
Да только было ли дело революционерам действующих именем той самой пламенно так и сжигающей все и вся революции до тех так и кишащих в тине сурового быта исключительно конкретных задач, которые некогда сколь остро стояли на повестке дня?
Они ведь зачастую было же совсем безучастны, их и близко не волновало посильное распутывание тех или иных проблем, незамедлительное решение, которых, им и надобно было сколь еще спешно всеми силами осуществить для того чтобы люди и вправду смогли обрести тишину, покой и уют.
А между тем учитывая самые конкретные условия той как всегда чисто прежней России для буквально всякого ее дальнейшего процветания нужно было как-никак посильно сотворять вовсе-то не скорую смерть ни в чем уж совсем этак неправого прошлого, а ту вполне так житейскую жизнь всячески перестраивать именно на те принципиально другие рельсы.
Но господ большевиков тогда явно интересовала совсем так не постепенная перековка донельзя застарелых общественных отношений, а разве что до чего только лукавая их весьма ведь спорая подгонка под те чисто их собственные свои идеологические нужды.
Причем всему тому до чего немало во всем поспособствовали именно те, кто пламенно любили целомудренно абстрактную справедливость и вполне ей надежно же соответствующую чересчур так никак неестественно чуткую совесть.
В тех книгах, что они читали, и писали, не было ровным счетом никакого места всякому практическому и здравому уму, а разве что одному его до чего блекло розовому переложению на той самой белоснежно белой ничего и близко уж никогда этак вовсе не стыдящейся бумаге.
А между тем далеко отбрасывающие густую и черную тень величественно книжные абстракции могут разве что вот оказаться безупречно наилучшим прикладным орудием в руках искрометно мыслящего, а как раз потому и тугодумно бесслезного фанатика.
То есть, как раз уж именно того практика глянцево беспринципных суровых идей, что и впрямь-то уж весь осоловел от тяжкого труда беспрестанного скармливания серым массам обезличено скупых на эмоции и при всем том явно уж никак непогрешимых истин.
И главное, этакого бравого деятеля до чего безупречно может разом вот распирать от всей той самой непомерной гордости.
А как раз потому от тех приказов, которыми он отныне будет буквально повсюду разбрасываться, так и потянет порохом дешевого популизма всецело настоянного на самой откровенной же бесчувственной черствости серой души вполне ведь способной на то, что будет совсем не по силам для душ черных и насквозь прожженных во всяком беспутстве.
Отчаянная лихость вполне так имеет свои четкие и вполне явственные границы, а тупая серость их фактически вот совсем никак не имеет.
Причем, конечно же, тут сказались некие чисто внешние факторы.
253
Этот мир нынче попросту как есть, совсем уж заполнился самого разного рода лязгающим и бренчащим железом, но самое ведь страшное, что истинно стальными при этом стали и сердца, идеалистически верно подкованных правителей СССР.
Яростный и пылкий фанатизм, как и богомерзкое преклонение пред ничтожным вождем, который вполне уж являлся сущим олицетворением, всего того умственно и морально убогого и стало сколь беспробудной обыденностью той отныне полностью бесклассовой и вполне чистокровно беспородной эпохи.
И как оно до самого так конца разом понятно все это было на деле чревато самым естественно верным и последовательным уничтожением всего того, что оказалось разом ведь выше среднего и серого тупого мещанства к тому же ныне и приобретшего слащаво приторный идеологический привкус.
Создав себе чертежи, некоего чисто так абстрактно наилучшего грядущего, да и попросту из самого как есть вовсе ведь ничего - бравые мыслители, нашли себе удивительно славную работенку, так и пропитывать мозги в поте лица трудящихся масс сколь агрессивно отупляющей
