пару-другую секунд, поскольку этим он только лишь сколь нечаянно выдал, то, о чем он все вот время значиться думал, а антисоветский образ мысли и сам по себе тогда являлся сущим преступным деянием.
351
А между тем все это, по сути, началось уж несколько так еще ранее, когда любые нелиберальные взгляды попросту разом вот стали сродни преступлению против всего просвещенного общества…
И большевики, только и всего, что сколь спешно поймали истинно нужную им волну, враз оседлав всяческие либеральные настроения, ну а грубое и никчемное устремление к чему-либо и впрямь небрежно созидательному всецело отродясь было попросту считай же противоестественно всей их натуре.
Но при этом они до чего успешно зажигали толпу пламенным и неистощимым на выдумку энтузиазмом.
Безбрежные потоки пламенных речей сколь неизбежно ведь только лишь и склонили массы к слепому неистовству, в конце концов, и выразившихся в самом так наглядном построении острога чисто же своей вековой тюрьмы.
И была она ныне более чем надежно и верно уж всячески огорожена от всего остального мира теми самыми бесконечными же идущими вдаль столбами с колючей проволокой.
Причем эта именно глубочайшая проникнутость российской интеллигенции безнадежно слепой любовью к напечатанному слову и стала весьма надежным обоснованием для грядущей вакханалии власти паяцев только и умеющих, что раздувать и раздувать культ неких тех поистине лишь некогда затем еще грядущих наилучших благ.
352
Причем о чем это тут спорить?
Книга действительно истинный светоч знаний, и нет, да, пожалуй, что и не будет более великого изобретения, нежели чем то весьма безмерно благостное умение запечатлеть на ее пустых и белых страницах, святую мудрость, загодя накопленную человечеством за все время его исключительно так уж долгого пути к вящему самоусовершенствованию и духовному возвышению.
Но высказываться, в подобном ключе, все-таки стоило бы разве что о книгах, как о некой совокупности человеческих знаний, а не сугубо об одной совершенно никак не в меру надуманной и надменно никчемной художественной литературе.
Правда никчемна, она только лишь в самом абсолютном своем большинстве, а есть уж и те великие люди, чьи имена вписаны золотым тиснением во всю мировую культуру.
353
Но даже и эти славные мужи нисколько ведь недостойны всякого того именно что фактически коленопреклоненного преклонения, а особенно перед буквально каждым сказанным ими словом.
Обожествляя же литературные сокровища, вольно или невольно становишься рабом мнений людей, живших своей (и весьма так подчас нисколько несхожей с созданной их воображением), не такой вот и благочестивой жизнью.
А значит, и меря весь этот мир одним прокрустовым ложем тех представлений, что были вытесаны топором наивно книжного мировоззрения, сколь зачастую сходу попадешь в капкан иллюзий, неизбежно свойственных сознанию абсолютно любого автора.
Причем это будет, собственно, так чисто из-за всех тех, в принципе, и впрямь искренне же ошибочных воззрений обо всей той нас довольно-то плотно окружающей (созданной нами) рукотворной вселенной.
Высокое искусство действительно может же послужить исключительно «полезным удобрением и с его помощью действительно можно будет взращивать удивительной красоты цветы чьей-либо самой конкретной человеческой души…
Игра бескрайнего авторского воображения создает искристо сияющую водную гладь, приподнимающую людские души над сущей серостью всех их безотрадно повседневных будней.
Однако сам как он есть процесс познания, неизменно должен происходить сугубо же добровольно, безо всякого до чего сурового тыканья, расталкивания и всего того безнадежно бестолкового понукания…
Никаким «всесильным плугом нарочито всевластного знания» совсем уж никак не вспахать поле всеобщего и на редкость самодостаточного людского невежества.
354
Да, и вот еще что: действительно так вполне же затронуть чью-либо душу будет возможно одним тем исключительно свободным чтением, а вовсе не всем тем догматично извне навязанным приоритетом чтений довольно-то различного рода литературы в те самые заранее кем-либо сколь догматично и старательно предопределенные периоды жизни.
И самое главное тут именно то, что вовсе ведь нет, как нет святых среди пишущей братии и все они, в сущности, истинно нечистоплотны, раз эта сама жизнь уж весьма незатейливо сталкиваясь со всяким до чего самобытным талантом, извечно так постарается его укротить, а то и попросту сжить со свету.
Люди непохожих на себя вовсе же совсем не жалуют, да и частенько над ними сколь искренне белозубо куражатся, травят их, почем зря, а отсюда и черная мерзкая грязь в душах у тех, кто еще изначально весьма значительно возвышался над всею безликою толпой.
355
Зато уж некогда потом когда совсем этак внезапно выясняется, что кто-то безупречно великий гений, да и самая настоящая гордость всей своей и по сей день в плане культуры довольно-то плохо развитой эпохи, то это разве что вот тогда ему и создается всякий тот чисто же сусальный облик великого самобожества.
Ну а вовсе случайно открывшиеся все его немалые недостатки до чего неизменно вселяют безмерный ужас в сердца всех тех доселе неисчислимо многих его сколь благоверных же почитателей.
И вот как все - это вполне справедливо подметил Сомерсет Моэм в его книге «Подводя итоги».
«Другие люди" бывают оскорблены до глубины души, обнаружив несоответствие между жизнью художника и его творчеством. Они просто не в состоянии примирить одухотворенную музыку Бетховена с его скверным характером, божественные экстазы Вагнера с его эгоизмом и нечестностью, нравственную нечистоплотность Сервантеса с его нежностью и великодушием. Иногда, в порыве негодования, они пытаются себя убедить, что и произведения таких людей не столь замечательны, как им казалось. Они ужасаются, узнав, что чистые, благородные поэты оставили после себя много непристойных стихов. Им начинает казаться, что все с самого начала было ложью. "Какие же это подлые обманщики!" – говорят они. Но в том-то и дело, что писатель – не один человек, а много. Потому-то он и может создать многих, и талант его измеряется количеством ипостасей, которые он в себе объединяет».
356
А между тем абсолютно любой творец, пусть даже и самый великий, уж точно – разве что тот самый сколь еще незаурядный человек, но таков он исключительно ведь в некоем том весьма определенном плане, но уж и близко никак явно так не более того…
…а потому и к любым словам он относится ни как все остальные люди, поскольку, они для него разве что наличествующие в его системе координат весьма разноликие символы, а потому и для отображения самых различных своих эмоций, он будет использовать во всем непохожие, а то и совершенно неоднозначные слова.
Разумеется, что все то наиболее низменное до чего многие самым тщательнейшим образом, попросту явно упрячут, а то и сожгут, и тогда именно тот, кто оказался хитрее и проворнее прочих, он-то и будет, собственно, со всех сторон на редкость чист и непрочен, словно новорожденное дитя.
357
Да и вот над чем всем нам изрядно поднапрягши воображение давно бы пора, сколь исключительно уж беспроигрышно более чем трезво так вполне призадуматься…
А от чего это вообще этакие до мозга и костей проникнутые потомственной интеллигентностью столичные ребята, каковыми без тени сомнения были Владимир Высоцкий и Александр Розенбаум явно уж начинали свой немало тернистый творческий путь нисколько не с той наивной юношеской лирики, а с блатных аккордов и песен вполне соответствующего содержания?
Откуда это, собственно, пошли все эти ранее и немыслимые босяцкие веяния?
А между тем, их вовсе никак не сорока на длинном хвосте принесла, а та через много, много лет вернувшаяся по своим домам репрессированная интеллигенция эти-то песни лихих людей в тайных уголках своей души отогрела и сохранила в память об тех былых днях, проведенных в ныне былинной и совершенно безвинной неволе.
358
А каковы именно были ее наиболее веские и заглавные первопричины?
И разве не стоит ли их сколь беспристрастно же и рьяно как раз-таки и поискать истинно посреди всяческого пыльного хлама прекраснодушно и однобоко идейной премудрости напополам со всеми теми сколь животрепещущими описаниями жизни, что совсем через край некогда, переполняли до чего многие произведения великих писателей 19 столетия?
В те времена вообще было слишком много радостных ожиданий, а между тем они были нисколько так явно несбыточны без самой тщательной перековки сознания общества.
Ну а нечто подобное никак невозможно без самого тщательного пересмотра общественных ценностей, что мог быть более-менее верно осуществлен разве что путем самого глубокого внедрения принципов разума…
Ну а пока вместо него в саму плоть общества так и вгрызаются клыками, националистических и идеологизированных амбиций ни о каком более светлом будущем речи, и быть никак явно вовсе не может.
Причем да иногда наши и чужие и пришлые - это и есть символ событий, которые требуют той еще более чем явной же консолидации всех имеющихся сил ради отражения надвигающейся угрозы.
Причем, когда речь идет не о войсках Батыя, которым 250 лет пришлось платить дань, а об угрозе с запада, то тут как-никак, а весь разговор будет идти не о несвободе, а о самом общем нашем существовании.
В Пруссии когда-то жили славяне и они не то чтобы вполне растворились в немецком народе, а по большей части были попросту начисто сметены с лица земли.
И если не были те славяне буквально полностью истреблены, так это надо бы вполне уж еще списать разве что лишь на отсутствие в те времена сегодняшних технологий массового уничтожения.
359
Но при этом если посмотреть на внутреннее обустройство нынешних европейских государств, то тут же возникает вопрос, а почему бы это было России не построить чего-либо подобное и у себя?
Зачем вообще уж надо было столь старательно строить социализм, коли он, затем сколь еще откровенно будет повернут лицом к одной разве что напрочь прорвавшейся канализации?
И зачем вообще надо было столь усердно выстраивать такой крутой забор вокруг своих социалистических завоеваний, коли они заключались в одном и только сверкании имперских звезд над бездной общей нищеты?
И главное, до чего уж только насильственно так и таща за собой массы, убиваешь в них всякий естественный ум и смекалку!
Ну, а к чему-либо лучшему и более светлому если уж все общество и можно будет некогда вполне еще подтолкнуть, то только лишь разве что ласковым увещеванием, но никак не тем донельзя ярым нигилистическим ропотом супротив нынешних безнадежно мрачных реалий.
Да и то как-никак сколь отчаянное презрение ко всей той осатанелой скверне затхлой общественной жизни было бы лучше вообще ведь на публику вовсе и не вытряхивать!
А иначе мелкая пыль иллюзий так и начнет застилать глаза, беспрестанно уж при всем том, проникая в умы и сердца до чего многих и совершенно разных людей.
Вот именно так!
Авторские мысли и эмоции при этом будут до чего еще сокровенно впитываться разом уж, становясь при всем том для читательской публики
