Диалог глухонемого со слепцом

верного обретения культуры — издревле ведь забитым и замордованным народонаселением.
Его нельзя освободить наружно его нужно высвободить изнутри, а тут идеалы ничем не помогут, поскольку они способны только одурманить и раскрепостить разве что лишь в смысле полной и единовременной потери всякого человеческого облика.
Ну а после придет похмелье и разруха, потому что разрушение основ векового государства это, прежде всего смерть закона и нравственности, а потом чего-либо вообще еще.
То есть вовсе-то не было и речи о самом незамедлительном приобретении некоей исключительно иной жизни после той совершенно безутешно мнимой победы над всем тем до чего этак старым и вполне сытым житьем-бытием.
Раз вот нынче-то самые обычные граждане попросту во всем разом и оказались под самой-то грубой пятой до чего ужасных и новоявленных (пролетарских) кровопийц и тиранов.

170
А между тем кто-то вполне будет вправе спросить, а почему это, собственно, вообще нечто подобное произошло как раз уж именно так, а никак и близко совсем не иначе?
Да только может уж статься, что той-то самой наиболее веской ко всему тому первопричиной и послужили те так и царившие в дореволюционном обществе донельзя безрассудно воинственные настроения, которые всецело и поспособствовали, куда большей неправедной грамотности граждан обо всех их до чего неотъемлемых и будто бы самых незыблемых их правах.
А между тем надо было сколь еще старательно просветить тех самых вовсе вот безыдейно бездумных обывателей обо всех их наиболее прямых гражданских обязанностях перед обществом, а не перед неким тем весьма расплывчато абстрактным человечеством.
И ни в едином-то глазу никак не надо было никого из них от всякого до чего нестерпимого гнета столь уж сходу, и рваться сломя голову весьма спешно и безутешно более чем незамедлительно разом еще явно освобождать!
И умный и образованный человек вполне еще будет способен все это так или иначе вполне верно более чем полностью до конца осознать.
Да только та донельзя ведь безумно скребущая изнутри дикая жалость ко всему тому и впрямь более чем неказисто жалкому и необустроенному во всем же своем отечестве почти до чего неизбежно затем всеми-то силами, словно глас архангела Гавриила и позовет к одному лишь бесшабашно и безжалостно всесокрушающему насилию…
А уж тем более нечто подобное сколь разом до чего непременно случится, если речь пойдет о человеке молодом, горячем и порывистом, жаждущим действий, а не пустых и праздных обезличенных слов.
Да и отсутствие большого жизненного опыта тоже тут играет совсем уж никак вовсе не последнюю роль.
А тут вот и лучше всего как раз и подойдет тот самый до чего яркий пример из дневников известного писателя Михаила Пришвина.
«Есть одно, из-за чего у меня руки отнимаются, когда я хочу вступить в бой с большевиками: если бы мне было теперь 20—25 лет, то я был бы непременно большевиком, и могу с точностью сказать, что не эсеровского, а марксистского толка. Есть прямые доказательства этому: в таком возрасте я был уверен, что вот-вот совершится мировая катастрофа, пролетариат всего мира станет у власти и жить на земле будет всем хорошо. Это чувство конца (эсхатология) в одинаковой степени развито у простого народа и у нашей интеллигенции, и оно именно дает теперь силу большевикам, а не как просто марксистское рассуждение».

И это как раз этакое тогдашнее и сколь беспечное и всеобщее устремление к свободе, прежде всего, и выражалось в одном безнадежно слепом бессилии перед лицом неистовой смуты, будто бы разом-то призванной целиком и полностью переиначить ныне существующее общественное бытие в некое более-менее светлое житье без «паразитов богатеев» на рабоче-крестьянской шее.

171
Да вот, однако, кабы речь и вправду при этом действительно шла разве что о тех, про кого, то вполне доподлинно так верно оно известно, что они до чего бессовестно вовсю воруют, причем как есть завсегда из того самого нисколько и близко не абстрактного общего кармана…
И именно по поводу этаких серых и хитрых личностей и имели бы место все те вовсе безумно яростные демонстрации протеста…
Причем ничего тут плохого никак не было, коль скоро они вот при этом до чего беспрестанно бы сопровождались всеми теми донельзя безапелляционными и решительными требованиями исключительно уж чисто взашей сходу вытолкать и уволить, а то и посадить вора и взяточника…
И это именно тогда всякая местная власть сколь давно разом взялась бы за ум, а то тот самый более чем давнишний воз он и поныне там.

А между тем всем тем купцам и владельцам заводов их бешеные деньги не сами по себе ни с того ни с сего в единый миг разом так сходу же прибежали.
И, кстати, надо бы заодно еще и про то до чего исчерпывающе прямо и твердо разом сказать, что и теми самыми всецело как есть более чем естественными врагами рабочих они-то уж точно вовсе вот никогда попросту явно и не были.
Надо же, где это именно господа сами себе большие товарищи — загодя ликующе радостно отыскали совершенно излишнюю во всей природе вещей чисто паразитическую касту, а между тем, и в Германии точно также обнаружили тех за всех разом виноватых в лице представителей одной той сколь подчас совсем невезучей нации.
Интересно только, а где это они опыта могли уж на редкость основательно разом ведь явно понабраться?

172
А дело, между тем, оно в принципе самое так как-никак вполне плевое, всего-то, что найди себе во всей этой жизни кого-нибудь сразу за всех целиком виноватого, ткни в него смело пальцем, ну а толпа с ним сама вскоре до чего по-свойски еще разберется.
И уж так и сея ту чисто внутреннюю распрю, прямые как палка левые товарищи с диким упоением и вешали на уши рабочим и крестьянам отвратительно гнилую лапшу обо всем их огненными буквами на небесах более чем живописно расписанном грядущем счастье.
А оно между тем ни на кого с небес не свалиться и для того, чтобы нечто подобное когда-нибудь к нам на деле пришло и надо бы напрячь все силы во имя должного воспитания новых поколений в духе несколько ином, чем доселе были воспитаны их предки.
Ну а нечто подобное никак не с насилием связано, а с весьма славным же всеобщим созиданием.
Грозное насилие над своим народом только лишь и породит более нового идеологического деспота, что еще даст большую фору всем тем деспотам доселе уж бывшим и прежним.
Да те нелюди саму душу подчас выжимали из народа вместе с его кровавым потом, но те другие оказались не лучше, а хуже всех тех прежних.
Правда они вовсе не имели тех до чего древних корней всяческого можно даже сказать векового эксплуататорства, но так ли это важно, если низкопробный холуй став господином станет и господином и холуем в одном лице, а то будет наиболее наихудшее сочетание из всего того когда-либо только возможного…
Да и вообще большинство тех еще прежних господ были людьми весьма статными и вполне достойными уважения, а потому вместе с их усадьбами разграбили и всю нацию в целом…
Да и вообще может ли то самое фактически, считай, что первозданное человеческое желание подавлять чужую волю и на ком-то как есть значиться ездить и впрямь вполне разом то носить некий тот племенной или как есть до чего яркий классовый характер?         
А между тем можно с практически полной уверенностью как раз именно то утверждать, что в общечеловеческом смысле плохие людские свойства — это куда чаще негативное влияние всей той отнюдь не безмолвно окружающей человека среды, чем по всей-то сути своей эдакая дурная наследственность или явно уж на редкость естественная преемственность поколений.

173
И, конечно, само присутствие в силе — так сказать, у самого кормила власти — донельзя же развращает саму ведь душу, считай что всякого человека.
Да и вообще то, само собой разумеется, что уж развращается при этом буквально любая, даже и самая чистая, духовно богатая и совестливая душа.
И все это будет, как раз именно так коли у кого-либо есть та на редкость самая беспрепятственная возможность топтать и топтать ближнего своего, если уж вовсе никто при этом его не одергивает и никак и близко совсем вот не останавливает.
Но все-таки при всем том нисколько нельзя сказать, что происходит все это от одного лишь самого элементарного невежества.
И некоторым людям вполне на деле подвластно четкое и ясное осознание всей той совершенно уж невероятно грозной силищи, явственно дающей всем им возможность, как есть и впрямь беззастенчиво требовать и требовать от кого-либо другого исключительно ведь немыслимо сладких благ и удобств.
Причем обустраиваясь именно подобным образом, они сколь безжалостно при этом давят и давят на всех тех, кто даже и ненароком посмеет нисколько не подвинуться, дабы как раз-таки им и предоставить, то самое наиболее удобное место под солнцем.
Ну а в случае явной неудачи, когда их действия будут признаны, скажем тем же уголовным судом до чего только самым откровенным криминалом, они с дикой яростью вполне вот охотно затем и переведут сходу стрелки на кого угодно другого с малолетства, взрастившего в них именно подобный же взгляд на вещи.
И Достоевский правильно пишет в «Записках из мертвого дома», что на среду подчас принято спихивать слишком-то невзначай действительно многое, хотя, в принципе, что правда, то правда, человеческие задатки она вполне этак действительно во многом чисто вот заранее явно предопределяет.
Причем к той как есть, донельзя темной дореволюционной среде это вполне ведь понятно, что весьма уж сходу соотносилось разве что вдвойне, а то и втройне.
Причем нет никаких в том сомнений, что, уж, будучи пойманными, господа революционеры сколь же дружно и заунывно хором запели бы жалостливые оды про ту вовсе-то невзначай неправедным образом взрастившую их среду.

Неужто бы их тогда сердешных никак так не пожалели?
Только-то и заковали бы их в кандалы, а затем и отправили в ту вот до чего же бессрочную каторгу.
Причем, то явно были бы совсем не те, кто делали революцию снизу, а как раз именно те, кто наверху без конца задами заседали…
У них вся морда в слюнях была, а не в запекшейся чужой крови, но что, отчего произошло — лично у автора в том никаких сомнений попросту уж и нет.

174
А между тем, надо было их еще в то, донельзя пресловутое «каторжное царское время» куда почаще под самый корень чисто физически изводить, а то они, ставши затем наиболее люциферовой властью во всей истории, достойнейших людей безо всякого счета жизни лишили, словно бы те были выбракованными неким доморощенным селекционером домашними животными.
А между тем и бандита Котовского зря не расстреляли…
Да и, кстати, как то вообще было возможно из среды яростно враждебных царской власти радикалов - сотрудников охранного отделения почем уж зря набирать?
Даже если кто-либо и впрямь публично покаялся и отрекся от своих прежних взглядов он все равно в точности тот же человек всею душою безоглядно ненавидящий ныне существующий порядок, а потому ему никак не место посреди тех, кому именно что по должности было самой ведь судьбой велено его охранять.
Но тут уж весьма явственно сказалась глубочайшая русская наивность, как и святая вера в сущую