чего праздно мечтавшие о некоем удивительно так самозабвенно ином и потрясающе светлом грядущем вовсе и не знали, что призрак некоего лучшего и есть самый страшный враг даже и наиболее скверного нынешнего настоящего.
И все то средневековое прошлое может не только возродиться, но и стать бледной, как смерть тенью чудовищного разгула, пострашнее которого история вот доселе совсем и не знала.
Да и вообще ни с того ни с сего донельзя же исковерканные общественные реалии вполне еще смогут тем ведь самым дико кровавым плевком чисто так сходу разом и переплюнуть буквально-то всякий театр абсурда.
Причем, дело тут само собой ясное, всякому тому, горяченному бреду идеологии и должно будет некогда, затем вот всецело и стать до чего лишь самым наипростейшим элементом, довольно-таки назрело обыденного всякого уж людского бытия.
221
А между тем это одна житейская мораль и впрямь-то со временем будет весьма расторопно способна действительно видоизменить все устои общества, и именно эдаким существенным образом, дабы все то, что некогда было вполне приемлемым в стае диких животных, отныне стало никак недопустимо посреди тех в это наше нынешнее время живущих людей.
Однако та доподлинно незатейливая, а не всесильно так заранее всеведущая мораль, в отличие от этики социального поведения понятие для одного сугубо внутреннего и внутрисемейного пользования.
Поскольку от всех тех до чего невероятно бессмысленных попыток ее прививания всему тому крайне же разноликому и совершенно необразованному обществу его попросту разом вот дико стошнит.
Ну, а если кто-либо разом еще умудрится чисто так всею силой втиснуть их ему в глотку, то ведь от этакого действия у него обязательно вскоре начнется исключительно же продолжительный кровавый понос.
222
И это одну лишь ту донельзя суровую житейскую этику и впрямь-таки будет возможно постепенно ведь еще прививать, уж, в том числе и электрошоком, и то явно окажется, куда и впрямь значительно полезнее и гуманнее, нежели чем по старинке на долгие годы сажать людей в клетки, словно диких зверей.
И вот чего пишет примерно о том же собственно самом Антон Палыч Чехов в его документальной книге «Остров Сахалин»:
«Когда вся энергия и изобретательность тюремщика изо дня в день уходит только на то, чтобы поставить арестанта в такие сложные физические условия, которые сделали бы невозможным побег, то тут уже не до исправления, и может быть разговор только о превращении арестанта в зверя, а тюрьмы — в зверинец.
Да и непрактичны эти меры: во-первых, они всегда ложатся гнетом на население, неповинное в бегах, и, во-вторых, заключение в крепко устроенной тюрьме, кандалы, всякого рода карцеры, темные и тачки делают человека неспособным к работе».
223
И наиболее главной причиной того, что применение электрошока как средства жесткого, но при этом вполне действенного воспитания попросту ныне абсолютно невозможна, является одна та сладкая, словно патока нелюбовь бесподобно возвышенных аристократов духа к чрезвычайно дурно пахнущим лекарствам, что крайне, между тем, полностью необходимы во имя излечения всяческих застарелых общественных язв.
Но может, наш современный мир и вправду требует от нас, куда исключительно большей восхитительно бесподобной гуманности?
Да вот, однако, и самого того преступника обо всем этом надо бы и впрямь до чего еще подробно и делово же тщательно так порасспросить, поскольку он тоже на сей счет, вполне способен иметь свое собственное, довольно-то до конца взвешенное мнение.
Жить за решеткой долгие годы или отделаться адской болью, но зато сразу после экзекуции просто идешь домой…
Может, уж кто-либо, узнав о данной новой возможности, разом и подпрыгнет от радости попросту до потолка?
Причем это преступный садизм отменить никак нельзя, а вот государственный садизм — это заключение на долгие годы оступившегося человека с самыми отборными отбросами общества.
А между тем, то вовсе не требование самого общества, а скорее просто вот исключительно же многовековая старая привычка власти.
И ведь это при всем том, что в технически развитую эпоху время движется со всем тем до чего донельзя убыстряющимся ускорением, однако кое-кто этого явно так постарается никак уж совсем вовсе не примечать.
А между тем именно те новые времена всецело так и принуждают нас к самому последовательному усилению всегдашней осторожности перед лицом всяческих враждебных заговоров со стороны наиболее ярых экстремистов, что всегда как есть всеми фибрами души верны своим вовсе же неопровержимо твердым убеждениям.
И ведь на этот наш нынешний и сегодняшний день любая злая воля этаких великих бед попросту уж запросто сумеет сходу еще понатворить, что в принципе хватит, и одного того мерзавца с его бескомпромиссно мелкой корыстной выгодой, чтобы полмиллиона людей все как один в ящик разом сходу сыграли.
224
А ВЕЛИКИЙ гуманизм надо бы всецело применять как раз-таки по тому самому безупречно прямому его назначению, а никак не делать из него примочку к своим на редкость восторженным чувствам, как и чрезмерно во всем более чем одиозно светлому уму.
Но право же до чего еще только весьма незатейливые слова и близко-то никому вовсе вот совсем не указ, а в особенности для тех безмерно ведь осчастливленных всяческими теми до чего необычайно светлыми идеями…
Раз им совсем не та безупречно разумная истина, (подлая и мерзкая при ее доподлинно полноценном употреблении) была нужна, а один лишь исключительно узкий свой взгляд на нее и надо было хоть как-либо приплести ко всем тем наивысшим категориям самой святой заботы обо всем честном народе.
225
У сущих догматиков вселенского добра всегда ведь была разве что только одна та более чем вполне же безоговорочно трезвая цель.
Поскольку это именно им сколь всеобъемлюще на редкость безумно ведь возмечталось как раз-таки сходу полностью переиначить весь этот мир, дабы уж вскоре он более чем обязательно разом и стал, как вылитый походить не на что иное, а на то самое весьма невозмутимо стройное и до самой приторности восторженное их воображение.
Им-то самим было вовсе-то никак не до того доподлинно настоящего светлого будущего, которому между тем и должно было оказаться слепленым из живых же нитей ныне существующей действительности.
Причем тот единственно же верный ко всему тому путь шел разве что через то самое весьма естественное, и чисто пошаговое, да и в принципе, как есть чисто всеобщее людское развитие.
А его никак этак совсем и близко не поторопишь без того страшного греха всякой же спешки, а именно что все вот при этом разом и валится из всех же рук и становится чисто с ног на голову.
Да и вообще через целину железную дорогу и близко не проложишь, а потому по ней той еще чисто мифический паровоз вперед лететь совсем и не может.
А впрочем, так и вообще на данный момент немыслимо отдаленное и полноценно же настоящее общечеловеческое счастье попросту само собою на редкость отгорожено от тех до чего подчас явственно во многом более чем беспросветных дней всей этой нашей сколь донельзя сумрачной современности…
Да и нет в нем никакого того чисто вот чудодейственно сурового и крайне же сентиментального романтизма.
Ну а также не было, и нет во всем его медленном и планомерном построении вовсе ведь ничего от всего того, что было бы хоть как-либо на удивление действительно схоже с тем и впрямь безумно так радостным превращением розовых снов в нечто полноценно существующее прямо-то здесь, сейчас и наяву.
Однако кое-кому все это так и виделось в совершенно же ином ослепительно праздничном свете.
Да только чего это вообще тогда, собственно, разом уж вышло в результате всех их трудов праведных?
226
Сергей Снегов в его «Норильских рассказах» пишет вполне объективно наглядную и чистую правду, причем явно уж как раз всецело ведь таковую, каковой она и была в том горе-государстве, что сколь необъятно же распластало все свое краснознаменное нутро на территории под его пятой, тогда уж так и стенавшей шестой части суши.
«В самом материалистическом государстве мира воспрянул и победил идеализм.
Он остановился, ожидал возражений. Дебрев не менял своей напряженной позы. Пожилой арестант продолжал:
— Да, торжество философии идеализма, иначе не определить. Мы в молодости учили: бытие определяет сознание, экономика порождает политику.
И вообще — производственный базис, производственные отношения, право, идеология… И где-то там, на самом верху, на острие пирамиды — слово, как зеркало реальной жизни. А слово вдруг стало сильней жизни, крепче экономики, оно не зеркало, а реальный властитель бытия — командует, решает, безмерно, яростно торжествует! Дикое царство слов, свирепая империя философского идеализма! Кто вы такой, молодой человек?
Враг народа, так вас сформулировали. Всего два слова, а вся ваша жизнь отныне и навеки определена этими двумя словами — ваши поступки, ваши планы, ваши творческие возможности, даже любовь, даже семья. Троцкист, бухаринец, промпартиец, уклонист, вредитель, предельщик, кулак, подкулачник, двурушник, соглашатель… Боже мой, боже мой, всего десяток словечек, крохотный набор ярлычков, а бытие огромного государства пронизано ими, как бетонный фундамент железной арматурой! Какое торжество слова, даже не слова — словечка! Мы боролись против философского идеализма, за грешную материю жизни, а нас сокрушил возродившийся идеализм — самая мерзкая форма идеализма, низменное, трусливое поклонение словечкам. Не упоение высоким словом, а власть слова лживого, тупого — куда нереальней того идеального, против которого мы, материалисты, восставали!»
227
И до чего и впрямь-таки неимоверно большим тогда оказалось количество тех самых мнимых сект, этак-то ведь до чего только внезапно разом уж отпочковавшихся от всех тех буйно разросшихся корней той самой ныне как есть наиболее основной, новоявленной атеистической религии!
А то, кстати, тоже ведь однозначно сколь еще сурово и утвердительно глаголет о самой проникновенной религиозности данного культа, вполне атеистического разве что лишь по всем своим внешним канонам, а не по тому и вправду как-никак на редкость весьма же обиходному и исключительно повседневному своему назначению.
А раз у нас то самое вовсе так явно отпетое сектантство, то и неверующих в наш образ светлой веры отлавливать, сажать, а то и расстреливать обязательно надо!
Да и самая что ни на есть бессовестная борьба за власть не очень уж тут на деле, хоть сколько-то была вообще хоть как-то еще причем!
Попросту говоря, истинная вера в идолов вполне этак естественным образом уж чисто сама всячески ведь как есть, под собой подразумевает те самые человеческие жертвоприношения.
Причем это разве что всецело усиливает любовь серых масс к жрецам, поскольку вся та политически никак и ни в чем не оступившаяся паства ныне вот праведно считает себя на редкость уж многозначительно избранной, раз была она сколь тщательно отсеяна, а потому ныне она и оказалась превыше каких-либо нисколько необоснованных подозрений.
И она при всем том еще и ощущает себя полностью и навсегда вознесенной над всею той явно
