пытаться изничтожать все его множественные, словно головы гидры, последствия.
276
Но не в том ли именно как раз и заключена сама суть всей той гиблой мягкотелости российской интеллигенции?
Она и близко никак не потерпит абсолютно же никакого сколь этак откровенно существенного своего соприкосновения, с какой бы это ни было вообще исключительно въедливой и вездесущей общественной теменью.
А между тем даже и нос к носу, с нею совсем невольно столкнувшись чистые душой и телом праведники, и близко вот явно не станут рассматривать какие-либо некие те разве что лишь грядущие вехи медленного, но верного пути по достаточно разумному сглаживанию всех тех чисто издревле имеющихся донельзя существенных общественных противоречий.
И были они, кстати, всею душой и впрямь-таки вспыльчиво против всякой даже и самой мелкой мысли о том, что это именно им, а не кому-либо еще всеми-то силами хоть сколько-то со временем и доведется на редкость действенно впрячься, дабы весьма невозмутимо поспособствовать их самому безвременно назревшему полнейшему исчезновению.
Ну а когда до чего бесцельно и безрассудно разом уж начнется та самая несусветная кровавая свара, все те добрейшие и задушевные либералишки перво-наперво разом растают в истинно восторженном торжестве…
Да вот уж, зато некогда потом сколь многие из их числа разом и начнут на далекой чужбине беспрестанно ведь так, и рыдать в жилетку о былом, для них отныне раз и навсегда вовсе-то совсем безотрадно минувшем.
И это как раз-таки там они и будут долгие годы, затем заунывно и тоскливо вздыхать о столь печальной участи всей той страны, правящим мозгом которой им, ясное дело, все-таки как-никак, а вполне еще следовало, даже хотя бы для одного виду вообще уж казаться.
277
Вот как отчаянно эпически описывает все их мысли и действия писатель Алданов в книге «Самоубийство»:
«Те, кого большевики презрительно называли "мягкотелыми интеллигентами", тоже не знали, что делать. Многие из них уже ясно видели, что разбиты. "Временно? Надолго? Навсегда"… Над болью от поражения теперь преобладала боль за идею, за Россию. Лучшие из этих людей не были
лишены способности оглядываться на себя и признавать свои ошибки. "Только немедленный мир успокоил бы эту солдатскую стихию. Но могли ли мы, как могли мы заключить мир? Ведь война могла кончиться летом и на западном фронте победой союзников, нашей общей победой. Тогда со всеми нашими и чужими ошибками мы могли победить в этой чертовой лотерее, и ничего от большевиков не осталось бы, и спаслась бы Россия!"…»
А между тем в какую-либо никак и никогда не то чтобы вовсе не беспроигрышную лотерею можно играть (было бы желание) в одной лишь и только лично так своей частной жизни.
Да вот, однако, нисколько не место ей в той исполински большой игре, где на кон были поставлены чужие жизни, а тем более, если речь совсем же непосредственно шла как раз о той самой горькой и до чего донельзя плачевной судьбе (при большевиках) всего того государства российского!
Однако далеко не все это хоть сколько-то действительно понимают, а потому и с любой, пусть даже и самой паршивой властью этакие добропорядочные люди до чего всегдашне недолго думая и вправду станут же играть разве что теми полностью нараспашку открытыми картами.
278
Ну а весьма и весьма до чего безупречно главнейшей ко всему тому первопричиной как раз и является именно та еще глубоко прочувствованная бодрость и свежесть, что как раз и придает чьему-либо вознесенному на самые небеса духу тот еще горный и разреженный воздух всяческих необычайно возвышенных книжных идеалов.
Да только чего тут поделаешь наиболее тяжкая с ними беда как раз уж и заключалась именно в том, что были они попросту напрочь бездумно оторваны от какой-либо вообще сколь еще пасторальной, и вопиющей равнинной действительности.
То есть, явно были они полностью ведь всецело отдалены от всех мыслей и чувств простого народа, причем никак не иначе, а как раз еще теми никем чужим вовсе уж неодолимыми вершинами сдержанно так благодушного и напускно сурового всезнайства.
Причем львиную долю из него, как правило, составляло, именно то самое на редкость невозмутимо же ласково обрамленное светом абстрактного знания ослепительно яркое могущество тех самых невозмутимо праздных и чисто вот подчас совсем надуманных идеалов.
А раз интеллигенция живет разве что приторно сладкими и безумно очаровательными соками художественной литературы, да и видит она одну донельзя перезрелую реальность, что вовсе нескромно ею была пропущена сквозь призму утонченных и чисто книжных воззрений, то и никак нельзя ожидать, что некогда она вполне еще станет истинным поводырем своего народа.
Причем это как раз-таки тот глянцево яркий и отчаянно восторженный подход и символизирует все ее отношение сразу ко всему в этом отныне сколь еще сложном и все более днем за днем усложняющемся мире.
Да и как то ей вообще, собственно, будет понять, что всю эту жизнь действительно к лучшему если и удастся со временем переменить, то разве что через многие и многие столетия, и никак того и близко нисколько не ранее?
279
А между тем всех тех из людей, кого вполне на редкость радостно привлекает небесно-голубое красочное добро, всенепременно при всем том, обязательно так, в конце концов, затем разом и явно потянет на всяческие искристо яркие иллюзии.
Ну а как раз именно в связи с этим подобные люди весьма уж восторженно затем и нарисуют во всех своих благостных мыслях чисто ведь воображаемые ныне попросту нигде не существующие реалии жизни.
И это по этой самой причине они всенепременно затем и окажутся, сколь невообразимо и впрямь-таки явно готовы до чего незамедлительно разом и воплощать во всю эту нашу чересчур не в меру пасторальную действительность, все эти свои самые неимоверно сокровенные радужные мечты.
Да вот, однако, при всем том и близко никак совершенно не думая, а как это они затем на деле затем приложатся ко всей той до чего осатанело обыденной и от века всецело же на редкость пасторальной жизни.
А как раз только поэтому и окажутся, они готовы пойти на любую самую отчаянную глупость, дабы житейское болото хоть сколько-то по-быстрому разом им бы и впрямь вполне удалось действительно мигом так еще полностью осушить.
Причем, нисколько при всем том и близко не следуя путем самого доподлинного светлого разума, а именно до чего плавно идя «шелковым путем» всех тех бесподобно же необычайно красочных, но при всем том исключительно вот нерадивых и слепых чувств.
Ну а как раз оттого подобного рода благие деяния разве что более чем наглядно прибавляют людям страданий, а их совсем никак и близко нисколько не убавляют.
280
Вот, к самому же наилучшему для того примеру, «Любка» из «Ямы» Куприна…
И ежу понятно, что надобно было устраивать широкие общественные диспуты, да и сколь настойчиво требовать, чтобы люди, содержащие публичные дома, вели себя несколько уж поболее достойно с проститутками, не били бы их и не заставляли день-деньской обслуживать бесчисленное количество до чего только всегда отчаянно жадных до женского тела клиентов.
А ведь именно в том и была бы вполне и заключена истинно реальная помощь тем самым несчастным женщинам, попросту подчас чисто же вынужденным заниматься этим вовсе-то никак не самым грязным ремеслом.
И вот еще что: даже если и забирать женщину из публичного дома, то уж для чего-либо подобного нужно было и вправду иметь тот самый весьма и весьма приличный доход, а между тем и самое бесконечное терпение.
281
Ну а коли в полный голос заговорить о неких исключительно других вещах, а именно о тех, что можно сказать, материнской пуповиной увязаны с темным миром порока, а также и той наиболее неотъемлемой его части преступности, то ведь он понимает и внемлет одной лишь донельзя суровой и грубой силе.
Ну а как раз только потому никак этак и близко нельзя нежничать с закоренелыми преступниками на чьих руках людская кровь, а то все их лютые злодеяния со временем всецело ведь приобретут значительно, куда и впрямь только поболее откровенно же дерзкий вид и характер.
Причем от полной безнаказанности черствеет любая душа и гнется любой, даже и самый сильный, будто бы целиком выточенный из стали характер.
И это воры без крайней нужды никого убивать точно не станут, а бандит убьет, кого угодно и ему это будет не тяжелее чем, справив нужду - помочиться.
И ведь абсолютное равнодушие к судьбе других людей оно уж явная заслуга мира, в котором бесчисленных представителей безликой толпы стало как в том большом пчелином улье слишком ведь невообразимо много, а именно потому они вконец и утратили всякую свою доподлинную индивидуальность.
А раз нет хоть какой-либо личной сопричастности, то вот как можно тогда говорить о всеобщем братстве и любви ближнему?
В нынешних условиях - это ведь попросту тот еще самый дичайший абсурд.
Многие люди видят в окружающих только лишь разной величины тени бредущие мимо...
Им ничто чужое хорошее или плохое вообще почти всегда никак этак явно попросту и ненужно.
Причем точно также почти любой человек отнесется и к тому нисколько не интересующему ему горю какого-либо совершенно чужого ему прохожего, при том условии, когда помогать надо будет именно самому, а не просто позвонить в соответствующую службу.
А как раз потому и идеи резкого улучшения всего общества - это просто же чистый бред, а не чего-либо вполне еще более чем многозначительно иное.
Ну а, следовательно, и всякие грубые поползновения чисто так на-гора в единый миг хоть чего-либо сходу усовершенствовать во всем том невероятно многоликом характере общественных отношений вполне ведь должно самым строжайшим образом весьма ведь своевременно пресекать.
Поскольку иначе всем уж еще будет некогда и вправду попросту ведь до чего только вовсе явно несдобровать.
Всяческое то или иное, по всей же сути своей, необычайно дикое идеалистическое зло, не будучи вполне вот вовремя пресечено, непременно еще уведет все человечество в лютую тьму веков давным-давно минувшего и всеми нами до чего заслуженно полностью ведь ныне явно же позабытого.
Раз все, то некогда доселе бывшее полностью так сходу сколь неминуемо разом обратимо ко всему своему самому же незамедлительному и на редкость грозному, да и весьма ведь вполне этак полноценному возрождению.
А лютая смерть той еще навеки ныне бывшей царской власти только лишь и может некогда вот стать главной первопричиной для исключительно же постепенного возведения чугунного постамента кроваво красного комиссарского будущего.
282
Гражданская война это вовсе не путь к спасению из сущих тенет векового рабства!
Кнут его можно только поменять, был барский, станет холопским, но сама суть его явно останется все той же всецело явственно прежней.
А как раз потому и будет точно то ярмо всегдашне обретаться на фактически той же шее, и именно, так сказать, на том самом от древнего века раз и навсегда и впрямь-то непременно ему полностью ведь положенном месте.
Более того, наш всеобщий завтрашний день при помощи напрасно пролитой крови если и будет возможно во что-либо иное ярко так и
