снедающих его общественных язв?
298
Однако вовсе в том нет ни в чем подобном и близко так никакого прока.
Раз уж тот тяжелый дух толпы — он всегда сам по себе, а каждое обособленное людское сознание попросту в нем фактически неизбежно сколь злосчастно и столь неизбежно тонет, ну а потому и чьи-то отдельные жизни всего-то мелкие песчинки и ветер эпохи их носит, куда только сам того еще пожелает.
Причем бури и ураганы никак не порождают лучшую будущность, а разве что лишь полностью начисто убивают в самом сердце человеческом всякое то светлое прошлое.
И лучше и праведнее хоть чего-либо иначе буквально сходу переделать было бы, как есть попросту и невозможно, поскольку всех простых людей явно уж нельзя тащить за уши из ямы их примитивного быта, раз этот самый слуховой орган совсем ни у кого из них не предназначен для этакой непомерно большой нагрузки.
Да и вообще и близко никак нельзя было осчастливить весь тот честной народ, наспех подарив ему все то немыслимое братство, как есть еще изначально основанное на одном том всецело на редкость твердом сплочении, если и возникшем, то на той самой крайне зыбкой почве обильно политой напрасною кровью безбожно блаженной идеи.
Поскольку вовсе-то никак не в едином глазу не выйдет накормить народ одними теми весьма вот обильными порциями всего-то лишь временно отвоеванной у какого-либо тирана мнимой свободы…
Тем более что никак не он их истинный враг, а куда вернее то самое до чего полнейшее их буквально-то во всем необъятно безграничное слепое невежество…
Ну а что, так или иначе, с какого-либо бока было касаемо тех еще никак не благородных господ, разве что лишь самим себе донельзя безликих товарищей, то ведь у них и самого туманного призрака совести после свержения Самодержавия попросту явно вот совсем никак не осталось.
А между тем когда-либо до того не столь и сильно до чего безнадежно угнетали всякую ту пролетарскую душу и тело все те изрядно юродствующие и нисколько как нечестивые господствующие классы, уж кем бы это они, собственно, вообще не являлись.
299
Да и свет доподлинного солнца вполне полноценно разумных идей, всецело должен был весьма же прочно быть крепко-накрепко увязан как раз-таки со всем тем исключительно простым житейским умом.
Да и вообще если и могут лучшие дни грядущего ярко проблеснуть сквозь густую серую муть крайне невзрачной обыденности, то разве что только вот в связи с тем чисто так всеобщим просвещением — и ни с чем вовсе иным.
И это именно тогда все то, что светлые головы человечества пока лишь никак не мудрствуя лукаво, наспех слепили воедино в чисто абстрактном смысле, как есть, и найдет себе путь в те исключительно уж невероятно широкие народные массы…
А сущая простота бескрылого равенства — она до самой крайности всецело безотрадна, кощунственна и темна, поскольку ее огонь испепеляет сердца, убивая в них все то самое настоящее и истинно человеческое…
Всяческие перемирия при этом у нас полностью раз и навсегда исторически навек отменяются!
Революция, победив, сеет дикую рознь промеж жителей государства когда-то до того почти единого всеми своими законами и правами.
Ну а теперича та новая власть объявляет войну считай всему в нем для нее явственно чужеродному, и в этой неравной борьбе, непонятно кого, побеждая, она, несомненно, затем отравляется сплошным недоверием буквально ко всем и каждому в отдельности.
300
А простым людям — им всегда был и впрямь-то неотъемлемо нужен для всего того безупречно планомерного повышения их вполне вот достойного благосостояния как раз тот долгий мир и покой, а также внутренняя гармония со всем их окружающим миром — и прежде всего именно так и подавно с самими собой.
И вовсе незачем было людям весьма уж неистово бороться со всеми теми, как есть донельзя зловредно же старорежимными в самих так себе сколь ныне отчаянно страшными пережитками…
Наоборот — все стародавние нравы надо бы еще и еще всячески лишь укреплять, они истинный залог успеха, мира и благополучия…
Причем та исключительно на редкость более чем безупречно созидательная роль власти как раз и состоит именно что в прививании народу всех тех до чего изумительно же славных давних традиций.
И сколь, безусловно, нечто подобное и будет затем разом носить тот уж наиболее безупречный характер, а как раз той еще самой ведь отчаянной целеустремленности власти в деле вполне этак мощнейшего и вполне четкого своего укрепления и укоренения…
Да только если та власть вместо того, чтобы всячески укреплять братство и взаимоуважение среди полностью доселе подвластных ей народов явно же начнет искать громоотвод, чтобы снять накопившееся напряжение в жилах народных масс пышное празднование 400летия дома Романовых совершенно уж никак тогда вовсе вот никак и не состоится.
Ну а возникшая вслед затем власть толпы была способна создать одних лишь разве что тех еще кровавых идолов и им обязательно, затем будут приноситься самые невообразимо обильные человеческие жертвы.
Своих граждан такая власть за людей вообще не считает, она их рассматривает разве что как хорошо и верно подкованный скот.
Причем он по их до чего самым откровенно житейским понятиям и должен был по мере сил радостно и бодро вовсю семенить в некое, то абстрактно светлое наилучшее грядущее.
Да и чего это вообще можно было ожидать от власти, живущей белесо светлыми и нисколько, пока и по сей день никак не выцветшими и не поблекшими первомайскими идеалами?
И все это притом, что революционное правительство — оно вовсе не во имя всеобщей справедливости весь тот свой до чего и впрямь-то сытный хлеб всласть жует.
Нет, уж явно оно этак совсем каждодневно живет и здравствует именно что лишь ради полнейшего последующего заполнения самим-то собой буквально всего того где-либо только существующего пространства простых и чисто житейских мыслей.
Ну а как раз те на редкость аскетичные революционные деятели и возглавили новую революционную бытность, и фактически уж начисто обезглавив нечто прежнее и былое, они со всею той безмерной ответственностью донельзя так непримиримо взялись за чрезвычайно доблестное осуществление всех тех немыслимо величественных замыслов грядущих и славных свершений нынешнего индустриального века.
301
И, ясное дело, что пламя, снедавшее их сердца, попросту разом испепеляло все вокруг суровой классовой ненавистью, весьма и весьма единовременно явно так при этом служа славным источником пропитания для сколь многочисленных слуг новоявленного большевистского культа.
Ну а для всех тех других мелких и незначительных людей никакая идея славною пищей быть, уж и близко никак (даже и гипотетически) нисколько ведь явно совсем и не сможет!
Так что Виктор Гюго в его романе «Девяносто третий год» несколько преувеличил возможности народа питаться светлыми идеями — наверное, он попросту вовсе ненароком перепутал простой народ и тех самых новоявленных, вышедших из него господ товарищей…
Далее его слова:
«Идея — та же пища. Мыслить — значит питать себя.
— Поменьше абстракций. Республика — это дважды два четыре. Когда я дам каждому, что ему положено…
— Тогда вам придется еще добавить то, что ему не положено.
— Что ты под этим подразумеваешь?
— Я подразумеваю те поистине огромные взаимные уступки, которые каждый обязан делать всем и все должны делать каждому, ибо это основа общественной жизни».
302
Однако вот для всех тех невообразимо величественных (в их-то собственных сколь нескромных планах) вершителей чужих судеб все это, конечно же, было, как есть нисколько не так!
И ведь это как раз под их чутким руководством повсеместно нищий и обездоленный народ никак не иначе, а сам себе раздобудет некой волшебной благости эликсир, который одним незримым прикосновением почти мгновенно излечит все, что и является грязнейшими человеческими пороками еще со времен Адама или австралопитека, смотря кто во что верит.
А между тем сочная и красочная книжная мораль и та долгими веками раз и навсегда въевшаяся в тело общества старая житейская грязь во всем явно противоположны друг другу, но надо жить, вполне позволив своей душе соприкасаться и с тем и с другим, а иначе наш мир может стать миром призраков.
Раз уж именно высокие идеалы и толкают людей в топь кровавой смуты, а она вполне может увенчаться и всеобщим концом всей вот нашей цивилизации.
303
И, кстати, всякое вообще убийство ближнего своего (вне войны, и вправду являющейся доподлинно настоящей внешней угрозой) всегда более чем неизбежно и будет одним уж лишь безумным и сугубо варварским делом, а в особенности, когда оно никак не было этим ближним полностью собственноручно и спровоцировано.
А к тому же и всякое, то до чего окаянное рвение коли вот доведется ему выражаться в самом безрассудном уничтожении некоего отъявленного зла только лишь и останется всецело бесплодным в смысле хоть каких-либо вполне полезных изменений во всем том крайне неприглядном облике нынче существующих реалий.
Причем про то еще и тот подчас и впрямь-таки более чем недалекий Герцен некогда уж твердою рукой вполне вот верно написал:
«Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать самих себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества».
304
А все потому, что вполне осознав себя по-настоящему счастливыми и свободными, люди, обладающие живым и подвижным умом, всенепременно вскоре отыщут способ выразить все свои здравые мысли как раз-таки тем наиболее благодатным и естественным путем, дабы было бы им и вправду суждено, затем и оказаться вполне по сердцу всему простому народу.
И для всего того им никак не потребуется довольно-то далеко в него смело же уходить.
Раз вот интеллигенции всегда надлежит оставаться именно что чисто на своем — самой природой и жизнью ей заранее от века уготованном — месте.
И как раз оттуда, со своего родного шестка, она и может сколь благоразумно и праведно всячески обличать в чем-то всегда уж никак вовсе неправедную власть, да только все это фактически сразу ее перепачкает грязью всевозможных мелких дрязг, а также и затронет ей саму душу мелкой сетью грубых и скотских интриг.
Ну а для кое-кого нечто подобное было абсолютно никак уж совсем вот немыслимо, да и вполне однозначно, что и нисколько так вовсе-то не приемлемо…
Нет, то, без тени сомнения, и вправду явно еще окажется весьма и весьма более чем многозначительно лучше, коли мы от всего этого прямо-то босиком убежим к «его величеству» народу, темнота которого, между тем, некогда стала буквально притчей во языцех.
И, кстати, простого человека на редкость безостановочно просвещать светом самых искрометных, благих фантазий — дело вовсе-то ни в чем никак уж весьма и весьма неполезное, а, скорее, наоборот — более чем даже беззастенчиво так сколь отъявленно вредное.
То есть всесильно и безответственно переориентировать те единственное, что одним откровенно приземленным и практическим разумом мыслящие умы на некие заоблачные дали нового мира было как-никак, а делом полностью бессмысленным, да и, в
