Сверхпроводимость в вакууме человеческого сердца

вот убийце трех человек, включая 9 летнего ребенка, и вправду вздумалось поискать утешения у автора данных строк по поводу всей своей горькой судьбы, то ответ тут мог быть только один:
Такому как ты нет места среди живых, и если жену с любовником можно же убить в приступе бешенства, то вот сына твой он или нет, не один человек у которого есть сердце в груди убивать, точно так никогда никак точно не станет.
А следовательно и после того как этакий ублюдок провел целых 18 лет местах не столь отдаленных — это совсем вовсе не смоет невинной людской крови с его рук…
Да и вообще коли бы автор был назначен судьей, то он со спокойной совестью вынес бы такому убийце тот еще самый в России напрочь ныне отменный смертный приговор и, кстати, более чем по заслугам.
Да только когда на бесконечно долгие десятилетия в лагеря отправляли миллионы совершенно безвинных людей, все это выглядело вовсе ведь как есть сколь наглядно вот абсолютно иначе.
И что же нечто подобное как раз и нужно было во имя постепенного усовершенствования всего этого мира, да и сколь исторически и диалектически вполне так оно было, считай неизбежно?
Причем разве что оттого, что некогда ранее сколь еще самодовольно существовал целый институт дикого рабства?
Да уж тот самый, который всяким тем праздно мечтательным людям разом так вполне возжелалось куда-либо весьма до чего спешно и благодушно вполне так сходу спровадить в самое сущее небытие?
Однако чего только именно подобные праздные мечтатели при всем том вообще принесли в этот мир кроме той чудовищно же кровавой смуты, да и непомерно великих разрушений душ, а не только ведь разве что сокрушения храмов всех религий?
Чехов «Вишневый Сад».
«Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов… Владеть живыми душами - ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней… Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом».

И уж вполне оно естественно, что тот самый крайне тупой и ратный труд и есть, считай вот вовсе так на редкость единственный духовный стержень и нравственное мерило всякого раба.
Раз совсем так оно не иначе, а именно за этим его и кормят!
Но труд созидательный сколь еще хорошо более чем основательно вполне ведь кем-то обдуманный, а также и непременно при всем том приносящий с собою радостное удовлетворение от всего кем-либо доселе сделанного — это всегда один лишь разве что продукт постепенного освобождения человека от всякого хомута стародавнего рабства.
Да вот ведь экая оказия Чехов, ничего подобного толком нисколько уж вовсе совсем так никак явно не проповедует…
Да и вообще по всей на то видимости, Антон Палыч со всем тем сколь невозмутимо верным ко всему тому основанием и впрямь-таки исключительно же смело рассчитывал затянуть бы на шее всех тех всевозможных ленивых бездельников тот еще самый предельно жесткий хомут.
Уж дабы, дело ясное, сколь еще весьма старательно принудить их всех до единого чисто так из-под палки, как тому и было должно вполне еще созидательно день и ночь беспрестанно трудиться.
Поскольку в некоем том удивительно призрачно светлом грядущем в полной мере одинаково работать будет должно именно всем безо всяческих вообще каких-либо поблажек и исключений.
И неужели же, как раз-таки в этом и есть самая наилучшая доля для всякого до чего и впрямь весьма вольно отныне дышащего человечества?
Да нет ведь, конечно!
И, само собой разумеется, что, нечто подобное и вправду является неким тем, сколь аксиомно же разом вполне очевидным и можно даже сказать, до чего еще основательно ведь явно бесспорным.
Вполне вот то очевидно, что этакий подход к делу чисто экономически никак уж совсем попросту и невыгоден.
Поскольку для той более чем безупречно настоящей пользы дела будет, куда и впрямь лишь значительно лучше, дабы люди совершенно неприспособленные ни к какому-либо труду получали бы свое достаточно жалкое пособие по безработице, которое в принципе, при всем том полностью уж предостаточно на самый что ни на есть минимальный прожиточный минимум.
Да и не путались бы при этом под ногами у людей, действительно умеющих и любящих скромно трудиться.
Кроме того, является сколь еще весьма безнадежным делом даже и в мыслях своих раз и навсегда пытаться сходу вот разом покончить со всяким, тем еще прежним прошлым.
Человек, как он ходил на двух ногах, так он доселе ходить и должен, а не опускаться на все четыре и никак вовсе не должно ему скакать, играя в детскую игру в классики, только ведь на той одной чрезвычайно резвой ноге.
Точно также — это касается и всего остального прочего в этой жизни, а еще между тем и все то донельзя темное прошлое надо бы изводить внутри крайне невежественных душ одним лишь разве что просвещением, а не пытаться безотчетно и бездумно весьма вот доблестно на редкость уж смело разом его сколь откровенно лишать «светлое будущее» всяких его прежних корней.
И дело ведь ясное кровавая смута порождает одну лишь куда большую темень, а для того чтобы грядущие поколения жили действительно лучше надо бы не убивать всякое опостылое прошлое…
Нет, надо бы разве что лишь сколь последовательно всячески так постараться сделать из него все те безупречно существенные, верные выводы.
Причем сделать их вполне естественно следует именно во имя чисто житейски достойного улучшения всей этой нашей жизни в той отнюдь совсем не радужной перспективе, что так и тает в довольно-то призрачной дымке ныне лишь пока еще выжидающего своего часа дальнейшего-то грядущего.

Да, уж действительно бывает, сколь искренне жаль всех тех людей, что слепо влачат свой тяжкий хомут.
Однако то доселе никак и неведомое лучшее не только враг всего того непременно ведь всею душою нами более чем искренне желаемого хорошего, но иногда и очень-то даже, несомненно, во всем явно плохого.
Надо бы знать, что все уж познается разве что в самом том сколь отчаянно суровом сравнении.
Жизнь рабочих при сатрапе СССР, стала отнюдь вовсе не лучше а, пожалуй, куда явно лишь совсем весьма значительно хуже, чем она те до чего долгие века протекала при том самом трижды проклятом царизме.
Поскольку при новых хозяевах пролетариях она сразу стала чересчур как-никак сколь чрезмерно зубасто идейной, но нисколько совсем не то чтобы весьма значительно ведь более праведной…
Да только все те вечные трудности внезапно при этом стали как есть непоправимо уж чисто ведь именно временными, а значит, и решались они исключительно во всем теми еще вполне соответствующими темпами…

А, кроме того, при царе и близко не было одного на всех чудовищно своевольного и чрезвычайно скупого хозяина, а потому те отдельные мерзавцы, что и впрямь держали своих рабочих в скотском состоянии, никак не являлись весьма неотъемлемо наглядными образчиками всей той до чего разветвленной фабричной и заводской жизни старой России.
Однако же доктору Чехову было сколь нестерпимо вот «больно» глядеть вовсе не на все те до чего беспрестанные стенания фабричных рабочих, а куда скорее на свой собственный семимильными шагами сколь спешно же приближающийся грядущий конец…
И может он попросту вознамерился забрать царский режим с собою в могилу, благо тогдашняя цензура ему — это действительно столь безответственно явно так дозволяла!
Это только лишь некогда затем при той самой тысячу раз треклятой советской власти каждая реплика в театре, стала со всех видимых и невидимых сторон весьма тщательно изучаться на предмет ее самой уж полноценной лояльности к нынче существующей власти.

Как-никак, а театр место истинного лицедейства, а потому и его влияние на буквально всеобщее течение жизни совершенно же наглядно и проявляется в том, как есть самом конкретнейшем смысле до чего так исключительно яркого своего взаимодействия со всею той общественной и культурной жизнью общества.
И вот она та свинья, что месье Чехов вполне соизволил некогда подложить под весь царствующий трон дома Романовых в его во все колокола так и прославленной пьесе «Вишневый сад».
«Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят "ты", с мужиками обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота»…

И, конечно же, все вышеизложенное, может кому-либо без малейшей в том тени сомнения явно еще показаться разве что простым наговором, а как раз потому и самой элементарной фикцией, однако никакого телевидения тогда и близко вот не было именно вовсе.
И по большому счету людское сознание формировалось театром, тем более что театр в те времена имел все черты сегодняшних мыльных опер, в сочетании с выдающейся экспрессией – сегодня, быть может, и не совсем уж вполне нам ныне понятной…
И вот чего пишет обо всем этом Владимир Федюк в его книге «Керенский».
«В случае с книгой читателю приходилось прилагать собственную фантазию, чтобы довершить облик и характер персонажа. Театр же предлагал готовый, законченный образ. Но до великой революции, совершенной К. С. Станиславским, русский театр находился в плену штампов и сценических условностей. В значительной мере они были неизбежны уже в силу несовершенства технологии. Публика на галерке с трудом могла различить мимику актеров. Отсюда и аффектированное поведение героев тогдашних пьес - любое чувство должно было быть подкреплено жестом, позой, движением. Если уж персонаж переживал горе, то он должен был плакать навзрыд».

Причем может обо всем том, и надо было до чего еще безапелляционно во всеуслышание разом заявлять и не только заявлять, но и громко требовать самого же немедленного исчезновения всего этакого совершенно давнишнего дикого позора?
Да вот, однако, от всех этих явлений нисколько не избавиться сколь яростно отпихнув от них серую толпу поскольку, поменяв одну лишь разве что идею царствования - экономику на некий тот совершенно новый и безупречно наилучший же уровень точно ведь никак тогда