О российской истории болезни чистых рук

то вовсе так подобострастно ласковое уравнивание господ и рабов, со стороны многих великих классиков до чего неизменно являлось как раз-таки наиболее явным и более чем откровенно преступным двурушничеством, поскольку свое собственное имущество они бедным раздавать и близко-то не намеривались.
И сколь совсем еще безысходно плача о разнесчастной доле голозадой бедноты, они просто-напросто всячески противопоставляли всю свою желчную сентиментальность еще издревле так вполне существующему, вполне полностью раз и навсегда навеки обыденному укладу жизни.
И вот он тому весьма этак донельзя красноречивый пример из того же самого романа «Квартиронка» пера Майна Рида.
«Правда, здесь черный человек - раб, и три миллиона людей его племени находятся в таком положении. Мучительная мысль! Но горечь ее смягчает сознание, что в этой обширной стране все же живет двадцать миллионов свободных и независимых людей. Три миллиона рабов на двадцать миллионов господ! В моей родной стране как раз обратная пропорция. Быть может, мой вывод неясен, но я надеюсь, что кое-кто поймет его смысл».

129
А сам смысл всего этого более чем предельно как есть истинно прост все уж до того ныне немыслимо плохо, что хуже и быть оно попросту никак совершенно не может!
Бедных ирландцев поработили злые англичане, их притесняют и травят, словно беспородных собак.
Да только вовсе не было там никогда ничего такого хоть сколько-то схожего, на то безнадежно так простецки обыденное состояние дел во всех тех и поныне отчасти довольно-то рабовладельческих штатах США, а именно самого абсолютного так неравенства расы белых и черных.
Нацисты, ничего и никогда сами-то по себе еще изначально ведь не придумывали, а попросту явно было им с кого брать вполне надлежаще верный пример.
Ну а большевики те всего лишь низшую расу разве что по несколько так во всем иному принципу заново изобрели.
И, кстати, истинных границ всего того общественного зла никто и по сей день до самого конца никак не исследовал и дай Бог до чего-либо подобного дело уж далее никогда теперь вот и не дойдет.

130
Однако явно дошли мы, в том нынче уж полностью раз и навсегда оставшемся позади 20ом столетии и до тех самых безупречно логически обоснованных и чисто цивилизованных зверств, до которых нигде и никогда у людей ранее попросту еще не дошли бы их и впрямь-то подчас совершенно так нечестивые руки…
А почему это все именно так, а никак не иначе?
И не потому ли, что жизнь стала, куда донельзя шире и весьма же явно так до чего многограннее!
И видно, как раз-таки, только поэтому всяческим вполне людоедским уродством (а в том числе и тем чисто ведь внешне возвышенно духовным), собственно, и занялись люди с большим мужественным потенциалом, а также и до чего высоконравственно благими и безупречно так истинно же наилучшими намерениями.
И вот он всему тому, кстати, исключительно как есть до чего преотличный пример.
Марк Алданов в его романе «Истоки» пишет о мучительных терзаниях человека, так и разрываемого на части между страстью к революции и желанием нормальной, полностью степенной жизни.
«Я вижу, я чувствую, что еще никогда в истории не было такого счастливого и прекрасного времени, как нынешнее. Никогда не было такой свободы, какая есть в мире теперь. И никогда в истории люди так заслуженно не любили жизнь, не получали от нее так много, никогда так бодро не работали над ее улучшением, никогда так не верили в успех своего труда.
Как же я уйду из этого мира в темный мир бомб и виселиц? И если кому-то нужно туда идти, то почему же именно мне? Почему именно я должен за что то отдать жизнь? И если уж говорить себе всю правду, то ведь в самом деле мне моя нынешняя бытовая свобода дороже всякой другой, какой угодно другой. Пусть я "мещанин", но Герцен, так страстно обличавший то, что он назвал этим удобным словом, ни для чего не пожертвовал своей бытовой свободой, покоившейся на его богатстве».

131
И главное почему - это Герцену было никак уж не покривить носом и душой, на редкость так откровенно и ожесточенно ругая всю ту донельзя неприметную и до чего беспутно и бескрыло его окружающую… в его-то глазах до чего совсем тогда дико невзрачную российскую действительность?
Да только чего - это ему на самом-то деле при всем том никак неотступно и впрямь ведь хоть сколько-то вполне тогда угрожало?
Это вот разве что именно такие люди, как всем небезызвестный Бакунин, все свое имущество уж до чего вконец разом явно подрастеряли в результате той до чего отчаянно подрывной своей деятельности, а именно потому и вынуждены были они, затем ютиться где-либо заграницей на одних лишь подчас довольно скупых чужих харчах.
Ну а в то самое время вальяжный барин Герцен, будучи безупречно так радостно сытым и может быть разве что не вполне до конца полностью до чего самодовольно удовлетворенным всем тем своим заморским одиночеством, громогласно же поносил свое бывшее отечество, из того на редкость крайне далекого далека.
Ну а между тем именно оттуда это и можно было делать нисколько уж ничего на свете, вовсе-то никак явно не опасаясь.
Да и на родине хоть сколько-то сильно пострадать, ему и близко так вовсе-то совсем не довелось.
Подумаешь девять месяцев тюремного заключения и ссылка в Вятке, где ему пришлось пробыть несколько же лет так и, надрываясь дабы сохранить свое чувство собственного достоинства во все то время его чисто лакейской же работы в качестве конторщика…

132
И Герцен некогда был тем еще самым мощнейшим «рупором, через который беспрестанно во все стороны света так и раздавалось до чего громкое рычание вечно уж исключительно ведь всесторонне недовольного Россией английского льва».
Фактически он неизменно являлся именно что тем донельзя же могущественным агентом влияния, а не будь того он и близко-то никак бы тогда не сумел вполне вот оказаться той самой до чего нестерпимо болезненной совестью всего того вширь чисто так необъятно просторного Российского государства.
Да он как есть довольно же искренне и добродушно и помогал бороться со всею той буквально на редкость ведь истинно вездесущей коррупцией.
Однако при всем том он явно сколь весьма старательно заражал довольно многие умы тем еще беспрестанным же противопоставлением интеллигенции и правительства, что весьма вот естественно затем и переросло в сплошной антагонизм, то есть именно то, что на деле и было-то нужно его главному заказчику.

И надо бы сказать, что бравые господа англичане и близко никак не скупились на самое обширное финансирование всяческой материковой смуты, поскольку они вполне всерьез затем рассчитывали когда-нибудь да обязательно внести свой собственный донельзя весомый вклад в укрощение всех издревле имеющихся распрей под прямой или косвенной (вассальной) властью английской короны.
Причем весьма беспардонно проводя как раз-таки именно подобного рода политику, они при всем том уж явно не гнушаются абсолютно вот вовсе ничем.
Их чересчур гибкие принципы, как-никак, а вполне так отчетливо выражающиеся во всей той до чего еще безупречно расчетливой и совершенно ни к чему явно как есть невзыскательной беспринципности довольно же хорошо и верно освещает в своей книге «Истоки» большой и светлой души писатель Марк Алданов.
«Англичане серьезно уверяют, что у них принципы есть: не то поддержка свободы в мире, не то борьба с наиболее могущественной континентальной державой. Но это совершенно разные вещи, да и то, и другое вздор, они уже лет тридцать не могут сообразить, кто именно их исторический враг: Франция, Германия или Россия; они меняют своих исторических врагов каждое  десятилетие, и вовсе не потому, что та или иная страна стала слишком могущественной: в 1853 году Франция и Россия были приблизительно равны по могуществу, теперь приблизительно равны по могуществу Россия и Германия, и у каждого из знаменитых англичан, сейчас у Гладстона и у Дизраэли, есть свой "исторический враг Англии".
Что до свободы, то главный ее проповедник - тартюф Гладстон, который еще не так давно защищал торговлю рабами", - думал он с ненавистью (Гладстона он особенно ненавидел и усердно собирал о нем дурные слухи)».

133
И ведь главное-то оно именно в чем?
А вот в том, что сами же революционеры только-то новые поработители всех тех и близко совершенно несметных народных масс…
Ну а те, кто всеми силами яростно и восторженно со всем тем сдавленным придыханием только лишь и предрекал грядущую революцию, были сущими сумасбродами-идеалистами с безумно диким огнем в очах.
Ну а те на редкость бесшабашно расхристанные практики неизменно же мыслят полностью так или иначе им явно ведь полностью как есть наплевать на все те сколь неимоверные страдания самых конкретных людей.
Для их-то собственного восторженно идейного сознания то самое исключительно ведь гордо приподнятое ими знамя революции было, куда несоизмеримо вовсе уж значительно так поважнее абсолютно любых вовсе так до чего никчемных миллионов безликих людей, что совсем безвестно с голоду разом-то померли во времена самого бескомпромиссного крушения вконец проржавевших оков былого царизма.
И кстати, весь тот взъерошенный романтизм столь неотъемлемо и бедово свойственный буквально всем революционным движениям никак не более чем яркий миф, поскольку стоит какой-либо революции увенчаться успехом, как ее тут же сходу ухватывают за все весомые нити наглые проходимцы, действующие ее именем, однако, в одно то чисто свое своекорыстное благо.
И вот он тот самый типичный всему тому пример в образе французского революционера-контрреволюционера Фуше.
Марк Алданов «Заговор»
«Фуше в 1793 году, в разгар революционного террора, проповедовал крайние коммунистические взгляды. Он утверждал, что республиканцу для добродетельной жизни достаточно куска хлеба, и усердно отбирал у владельцев "золотые и серебряные сосуды, в которых короли и богачи пили кровь, пот и слезы народа". Умер же он одним из богатейших людей Франции, самым крупным ее помещиком. Фуше осыпал проклятьями аристократов и всячески их преследовал. Однако принял от Наполеона сначала графский, а потом герцогский титул. В Конвенте он подал голос за казнь короля Людовика XVI и даже удивлялся, как можно голосовать против казни тирана Капета. Но после падения империи тотчас пристроился на службу к Бурбонам. В бытность свою полномочным комиссаром в Лионе он сотнями расстреливал ни в чем не повинных людей за то, что они, по его мнению, были недостаточно революционны.
Несколькими годами позднее, в качестве министра полиции, он строжайше преследовал всех тех, кто проявлял какую бы то ни было революционность».

Как говорится, полное и всяческое отсутствие каких-либо устойчивых принципов, тоже ведь есть более чем истый принцип всякого того донельзя уж отъявленного политического авантюриста.
Однако все это непременно могло быть и куда только хуже, коли он ко всему прочему еще и ярый фанатик, да вот, однако при любом том или ином раскладе нагреть свои ручки совсем этак чисто никто из них никогда и никак  вовсе-то не постеснялся.

134
И вообще довольно-то мало, кто из тех вовсе так до чего бесхребетно