руках какие-нибудь язвы. Давай поспешим наверх и смоем поскорее эту гадость. Не хватает только подхватить заразу.
Мне было противно думать о происхождении слизи, оставшейся на одежде, руках и даже лице, но я пытался поколебать не такие уж нелепые доводы друга.
- Птица, кошка, а теперь и человек…
- Или человеки, то есть люди. Не толпа, конечно, а двое или, может, трое, - поправил меня Генрих. – Раз ты слышал шаги, то кто-то из них сбежал сразу, а один не успел. Наверное, собирал своё барахло, чтобы мы не поняли, что здесь кто-то есть.
Я слышал не только шаги. Если в подвале поселились бродяги и в спешке уносили свои пожитки, то второй звук объясним. Зато совершенно необъяснимо моё ночное приключение. Бродяги не стали бы заботливо относить меня в мою комнату.
- Птица налетела на меня не здесь, - сказал я. – Но как могли на одном и том же месте напасть на нас и кошка, и человек? Не слишком ли много недоброжелателей?
- А это их крошка, – не растерялся мой друг. – Кошки бывают разные. Если кошка кем-то приручена, то это не означает, что она ласкова к другим. Я читал, что сиамские кошки даже могут заменить сторожевого пса. И гуси тоже могут, но их бы давно съели. Пошли скорее.
Генриха невозможно было заставить поверить в существование потусторонних сил, и я вынужден был с этим смириться. Сегодня ночью я прибегну к его помощи для спасения Марты, и он убедится в моей правоте.
- Пойдём отсюда, - повторил он.
- Погоди. Раз твои разбойники удрали, мы можем сделать то, зачем пришли.
- Что именно?
- Осмотримся. Тебе приснился такой занимательный сон.
- Извини за грубость, Джон, но ты не в своём уме, - почти рассердился Генрих. – Тебе мало того, что у меня оцарапаны ноги, у тебя поранена рука, а мы оба вымазаны в какой-то дряни? Тебе хочется, чтобы нам проломили головы? Надо предупредить дядю, что здесь небезопасно… Ах, чёр… Боже мой! Как же это сделать? Я не хочу, чтобы Марта узнала, что мы спускались в подвал.
Хотелось бы мне услышать, что ответит ему его дядя. Но не подвергнется ли Генрих опасности? Я пока ещё нужен барону живым. А если он заподозрит, что племянник узнал больше, чем нужно…
- Тогда подожди предупреждать своего дядю, пока не подвернётся удачный момент, - посоветовал я.
Он согласился со мной, но умолял поскорее выбраться из подвала.
- Сейчас уйдём, - пообещал я. – Только дай на минутку фонарь.
Но он отстранил его.
- Ни за что! Я сам тебе посвечу, но фонарь не дам, иначе тебя отсюда не вытащить. Обязательно пойдёшь искать какие-нибудь неизведанные ещё помойки.
Отчасти он был прав.
- Что ты хочешь найти? – продолжал Генрих. - Я видел всего лишь сон. Я понятия не имею, где и когда случилось то, что я видел. Да я уже наполовину забыл, что же в моём сне происходило.
Он ворчал, но покорно переводил свет с места на место, плавно, последовательно, без беспорядочных скачков.
Стол, который он принимал за козлы, был на месте, ремни – тоже. Только стол был уже не один. Второй находился в стороне, тоже снабжённый ремнями. Не знаю, был ли он там прежде, ведь мы могли его попросту не заметить. Свечи в подсвечниках стояли на старом месте, но их стало больше. Сосудов я сначала не увидел, но потом свет упал на них. Оказалось, что их перенесли ближе ко второму столу, но было очевидно, что в нужное время их расставят в должном для опыта порядке.
Пока я не мог представить, что именно собирался делать барон и для кого предназначался второй стол. Удивительно, необъяснимо, но почему-то во мне не зародилось нехорошее предчувствие, что на него положат меня. Единственное, что меня удивляло, так это странная беспечность барона. Он знал, что я не просто видел это место, но и понял, какие здесь ведутся приготовления, однако он не перенёс все эти предмета в другое помещение. Неужели он рассчитывал, что ему снова удастся так легко от меня отделаться, как в эту ночь? Прежде всего, я буду не один, и присутствие племянника станет для него неожиданностью. Но главное – я не буду ждать, когда девушку притащат сюда и привяжут к столу, а попросту не дам её увести. Я первый нападу на Фрица или другого посланца барона, а может, на самого барона, едва кто-нибудь из них или все вместе придут за Мартой.
- Всё осмотрел? – изнемогал Генрих. – Пойдём, а то мне кажется, что эта дрянь разъедает мне кожу.
Я не чувствовал боли или жжения, но слизь подсыхала и делалась липкой.
- Пойдём, - согласился я.
Мы сразу же разошлись по своим комнатам и занялись удалением с себя слизи. Теперь она напоминала клей, но смывалась довольно легко, хоть и не сразу, и не оставила следов на коже. Отчистить от неё одежду оказалось труднее, и позже, когда ткань высохла, на ней остались жёсткие белесоватые пятна.
- Ты справился? – спросил Генрих, входя. – Какая мерзость! Трёшь-трешь, а всё равно остаётся впечатление, что кожа скользкая. Интересно, если бы меня обвил своими щупальцами осьминог или кальмар, на мне осталась бы такая же слизь?
- Они живут в воде, а не в сухих подвалах, - ответил я. – К тому же, у них на щупальцах имеются присоски.
- Я и не утверждаю, что мы отбивались от кальмара. Это или неядовитая змея, или больной бродяга. Хорошо бы обратиться к доктору, но я не знаю, как он воспримет наш рассказ. Теперь придётся каждое утро осматривать себя во всех доступных местах, чтобы не пропустить начало болезни, если мы заразились. А это мог быть прокажённый?
- Я про них читал, но никогда их не видел. Уверен, что это не прокажённый и не больной бродяга, - ответил я, не представляя, какое существо пыталось нас напугать.
В одном я был убеждён: в том, что нас не собирались убивать. Генриха барон щадил из-за родства, а я был ему для чего-то нужен живым, но с оговоркой, что нужен пока.
Генрих потрогал шею и подошёл к зеркалу.
- Вроде, синяка не ожидается, - сказал он. – Но хватка у этого мерзавца крепкая. Наверное, он мог бы меня задушить, если бы не слизь у него на руках. Я бы предпочёл, чтобы это было мыло. Чистоплотный бродяга умывается, но тут появляемся мы… Прости, я понимаю, что говорю глупости, но после нашего очередного приключения это простительно. Знай, что я получил столько мнимого удовольствия только благодаря тебе. Один я бы мирно гулял на природе или валялся на кровати с книгой и не помышлял бы о подвалах и свалках. Так и уехал бы, не подозревая, что внизу кто-то обосновался… Тебе плохо?
Мне не было очень уж скверно, но я чувствовал себя нехорошо. Возбуждение прошло, но ещё не наступил упадок сил. Я осознал, что заболеваю чем-то серьёзным. Фактически, я уже болен, и в любой момент у меня может начаться или горячка, или припадок, из-за которого я слягу. Только бы продержаться до «великого опыта», а потом пусть со мной произойдёт то, что предназначено судьбой. Но сейчас мой нездоровый вид может мне помочь. Генрих уже не раз предлагал мне побыть возле меня ночью. Если он вновь это скажет, я соглашусь, а если промолчит, то я сам его об этом попрошу. Удобнее в решающий момент иметь его рядом, а не бежать за ним в его комнату или звать во всё горло, пытаясь разбудить. С другой стороны, если он будет сидеть возле моей постели, а я лежать в ней, притворяясь больным, я могу не услышать, как отворяется дверь в комнату Марты, а караулить у собственной двери в присутствии Генриха будет уже невозможно.
Я так и не пришёл к определённому решению, зато почувствовал, что у меня в голове начинают путаться мысли.
- Джон, тебе плохо? – повторил мой друг испуганно.
Я спохватился, что так и не ответил ему. Это тоже было признаком болезни, потому что прежде я слышал, не слушая, и не оставлял заданные мне вопросы без ответа.
- Нет, просто немного устал.
- А я-то хотел предложить тебе погулять, - огорчился он. – Прогулка – лучший способ отвлечься от неприятностей, а то, что с нами произошло, нельзя назвать приятным. Но тебе, действительно, лучше лечь и отдохнуть.
Но я ухватился за его предложение. Мне было необходимо запастись тонкими и острыми осиновыми колышками, а для этого требовалось найти осину. В окно я видел, что небо на горизонте как будто хмурилось, поэтому надо было воспользоваться хорошей погодой. Вряд ли моему другу захочется выходить на прогулку в дождь.
- Я буду рад пройтись.
- Но ты устал… - нерешительно начал Генрих.
- Я не таскал мешки с песком. Наверное, я устал всего лишь от впечатлений. Полагаю, что и ты тоже. Пойдём, развеем их. Или ты уже успокоился?
Мне было удивительно и даже досадно, что он оказался храбрее меня, хотя он и утверждал обратное.
- Я не успокоился, а скорее отупел, - в раздумье проговорил Генрих. – Может, я бы острее на всё реагировал, если бы получил серьёзную рану. Наверное, меня вдохновляет твоя смелость. Если бы я оказался там один, я бы в панике убежал, но ведь я не был один.
Я оценил его скромность. Он не убежал не потому, что я его вдохновлял, а потому, что он не был способен бросить друга в опасности. Несчастный! Какое потрясение его ожидает сегодня ночью! Мало того что он будет в ужасе, узнав, кто его дядя, так ещё его жизнь подвергнется очень большой опасности.
- Давай поступим так, - предложил мой друг после непродолжительного молчания. – Мы недавно позавтракали…
- Я сыт, - сейчас же заверил я.
- Разумеется. И я тоже. Но я принесу чай. Просто чай. Это любимый англичанами напиток, ты к нему привык, и он поможет тебе обрести покой. Получилось несколько высокопарно, но мысль верная. Джон, ты или по натуре или из-за желания стать писателем переживаешь любой пустяк слишком глубоко. А что говорить об ужасах в тёмном подвале?! Их ты прочувствовал в сто, тысячу, нет, миллион раз сильнее, чем я, потому что я прежде всего ищу естественное объяснение, а ты сразу думаешь о сверхъестественном. Ты сам себя замучил и, если не прекратишь над собой издеваться и не умеришь воображение, в конце концов, сойдёшь с ума. Мне всё равно, что подумают обо мне Фриц и Марта, но чай я принесу, а ты медленно и вдумчиво его выпьешь, гоня от себя прочь мистические страхи.
Он ушёл, и, пока отсутствовал, я думал о правоте его слов в общем, ведь я, в самом деле, слишком пылко поддаюсь фантазиям, но в то же время об их ошибочности в настоящем случае. Мой друг начисто отрицал существование потусторонних сил, но иногда они весьма ощутимо дают о себе знать.
- Марта сегодня рассеянна и невнимательна, - сообщил Генрих, входя с подносом. – Как видишь, я почти сдержал слово. Здесь только чай и лишь по одному печенью на всякий случай. Если честно, я бы захватил их больше, но не сумел. Фриц так привык к скупости моего дяди, что до сих пор не может опомниться от его неожиданного радушия. Ты ему чем-то очень понравился, Джон. Но, чтобы не шокировать Фрица, я это печенье стянул, когда он отвернулся, а его было на тарелке так мало, что пришлось ограничиться всего лишь двумя. Если хочешь, я отдам тебе своё.
- Лучше ты возьми моё, потому что я не хочу есть.
- Как хочешь. А я могу есть в любое время, неважно, до или после обеда, завтрака или ужина.
- Ты говоришь, что твоя сестра рассеянна? – напомнил я.
- Такой я её никогда не видел. Мне пришлось по несколько раз твердить ей одно и то же, пока до неё не доходил смысл моих слов. Интересно, о чём она думает? Или, может, о ком? Надеюсь, что о тебе. Это она заранее разлила по чашкам чай, а чайник вновь наполнила на случай, если нас одолеет жажда. Такая забота говорит о многом.
